Страница 23 из 26
Жуков в своем споре с Чуйковым говорит: «Чуйков утверждает, что вопрос о возможности взятия Берлина еще в феврале 45-го поднимался им впервые на конференции в Берлине в 1945 году, но тогда он не получил широкого освещения». Так выглядят жуковские слова в книге его воспоминаний, опубликованной в 1969 году после тщательной редакторской правки. В перестроечное время выходит полный вариант воспоминаний маршала Жукова.
В полном варианте пассаж Жукова о Чуйкове звучит так же, но имеет продолжение. Да, Чуйков выступал в 45-м на конференции по вопросу о возможности взятия Берлина в феврале, но тогда он не получил широкого освещения, поскольку был, по существу, связан с критикой действий Сталина. Больше Жуков ничего не пишет и в полном варианте воспоминаний. По-видимому, угроза критики действий Сталина уже достаточный повод для Жукова, чтобы закрыть любую тему. Когда Жуков спорит с Чуйковым, он, по сути, защищает Сталина. Что касается маршала Чуйкова, написавшего в 1965 году, что Берлин можно и нужно было взять в феврале 45-го, то его немедленно вызвали на ковер к начальнику Главного политического управления армии (ГлавПУр) Епишеву. В присутствии других военачальников ему устроена проработка. Чуйков настаивает: «Для наступления на Берлин было достаточно сил. Кто же нас задержал? Противник или командование? Два с половиной месяца передышки, которые мы дали противнику, помогли ему подготовиться к обороне Берлина». Начальник ГлавПУра Епишев в ответ говорит: «Нельзя очернять нашу историю, иначе не на чем будет воспитывать молодежь».
Жуков в воспоминаниях, естественно, не упоминает о плане Берлинской операции, который разработан им к 10 февраля 1945 года и который будет реализован позже. Но Берлин, не взятый в феврале, будет взят в мае с гигантскими потерями. Бросок на Берлин будет сделан тогда, когда союзники подойдут к нему так же близко, как и советские войска.
В начале февраля 45-го союзники еще далеко от Берлина. Начало февраля – это встреча Сталина, Черчилля и Рузвельта в Ялте. В Ялте согласовываются границы зон оккупации в Германии и Австрии. Восточная Германия вместе с Берлином, Померания и Восточная Пруссия отойдут под советский контроль. Но накануне Ялты Сталин решает подстраховаться в Восточной Пруссии. Он хочет, чтобы советские войска уже фактически были там к началу территориальных переговоров с союзниками. Сталин отрывает часть армий Рокоссовского, наступающих на запад в Померании, и разворачивает их почти на 180 градусов в направлении Восточной Пруссии. Оставшимся силам Рокоссовского Сталин приказывает двигаться дальше, на Берлин. Рокоссовский напишет в воспоминаниях:
«На мой взгляд, можно было повременить с ликвидацией окруженной немецкой группировки в Пруссии и ускорить развязку на берлинском направлении».
То есть Рокоссовский считает: если бы не неожиданное решение Сталина, то наступление на Берлин в феврале 45-го было бы делом реальным. Но Рокоссовский рассуждает как военный, а Сталин как политик: он столбит Восточную Пруссию. Ослабленному фронту Рокоссовского, раздвоенному Сталиным, уже трудно прикрывать Жукова с севера. Когда Жуков говорит, что чувствует немецкую угрозу с севера, он говорит правду. Но он не указывает или не задумывается о том, отчего возникла эта угроза. А возникла она оттого, что Сталина в тот момент больше интересовала Ялта, чем Берлин.
Кроме того, в преддверии Ялтинской конференции Сталин решает излишне не пугать союзников, прежде всего Рузвельта, мощью Красной армии и потому в тот момент не торопится со взятием Берлина. Таким образом, по совокупности соображений Сталин отказывает Жукову в возможности броска на Берлин в феврале 45-го и тем возлагает на душу Жукова тяжелый грех. В апреле, когда немцы укрепят оборону Берлина, штурм города потребует огромных жертв. И Жуков эти жертвы принесет.
7 марта 1945 года Сталин вызывает Жукова в Москву. Принимает его на даче.
Рассказывает Жукову о Ялтинской конференции.
Жуков пишет: «Я понял, что он остался доволен ее результатами». Зоны оккупации Германии в принципе согласованы. Принято решение о получении репараций. Решен вопрос о границе Польши. Согласованы условия, при которых Советский Союз вступит в войну против Японии на стороне союзников.
Жуков пишет:
«Верховный сказал: „Идемте разомнемся немного, а то я что-то закис”. Во всем его облике, в движениях и разговоре чувствовалась большая физическая усталость. За четырехлетний период войны Сталин основательно переутомился. Это не могло не отразиться на его нервной системе».
Через двадцать лет в частном разговоре с писательницей и военным переводчиком 1-го Белорусского фронта Еленой Ржевской Жуков скажет конкретней: «После войны он был болен. Сталин сам мне говорил: „Я даже своей тени боюсь”».
Маршал Жуков рассказывает Елене Ржевской: «Я как-то ехал со Сталиным. Стекла в машине вот такие, сантиметров десять. Впереди сел начальник личной охраны Сталина генерал Власик. Сталин указал мне, чтобы я сел на заднее сиденье». В машине три ряда сидений. Так и ехали: впереди Власик, за ним Сталин, за Сталиным – Жуков. Жуков потом спросил у Власика: «Почему он меня туда посадил?» Власик ответил: «А это он всегда так. Если будут спереди стрелять – в меня попадут. А если сзади, то в вас». Таков Сталин.
А Жуков на своем месте, на фронте, бьет по лицу кожаными перчатками начальника штаба армии генерал-лейтенанта, а тот стоит перед ним навытяжку. Но тот же Жуков 4 декабря 1941 года, в самый критический момент войны, в телефонном разговоре скажет Сталину, что ему, Жукову, лучше знать, как поступать на фронте, а это в Кремле можно играть в оловянных солдатиков.
И в завершение разговора выпустит в Сталина обойму матерной брани и бросит трубку. И Сталин стерпит.
И тот же Жуков накануне войны, будучи начальником Генштаба, весной и летом 41-го вслед за Сталиным не желал реагировать на информацию о неотвратимости нападения на СССР.
Потом, через 20 лет после войны, Жуков в воспоминаниях напишет, что не стремится «снять с себя долю ответственности за упущения того периода».
Встреча Сталина, Черчилля и Рузвельта в Ялте закончилась 11 февраля. 13 и 14 февраля союзники бомбят Дрезден. Была информация, что через Дрезден будут перебрасываться немецкие танковые части. Потом информация не подтвердилась. Американцы предлагают отказаться от бомбардировки. Англичане решение не отменяют. В Дрездене погибает 135 тысяч человек мирного населения. Это сравнимо с последствиями атомной бомбардировки Хиросимы, которая будет в том же 1945 году. Дрезден – хрестоматийный пример уничтожения гражданского населения на территории Германии. Есть примеры не хрестоматийные. Как со стороны союзников, так и с нашей стороны. Американский писатель Джон Дос Пасос после войны вспоминает слова некоего майора армии США: «Многие нормальные американские семьи пришли бы в ужас, если бы они узнали, с какой полнейшей безучастностью ко всему человеческому «наши парни» вели себя здесь. И наша армия, и британская армия внесли свою роль в грабежи и изнасилования. Хотя эти преступления не являются характерными для наших войск, однако их процент достаточно велик, чтобы дать нашей армии зловещую репутацию, так что мы тоже можем считаться армией насильников».
В июле 45-го в американском Сенате проходят слушания, разбирающие случаи насилия со стороны союзных войск на территории Германии. Вызываются свидетели по делу об изнасиловании 2000 немецких женщин в Штутгарте.
По официальным данным советской военной прокуратуры, в первые месяцы 1945 года за совершенные бесчинства по отношению к местному населению военными трибуналами осуждены 4148 советских офицеров и большое число рядовых Красной армии. Несколько показательных процессов завершаются вынесением смертных приговоров.
Война снесла железный занавес, за которым долгие годы жили те люди, которые составляли в 45-м Красную армию. Они выросли в убеждении, что в европейских странах голод, забастовки, безработица. Теперь, войдя в Европу, они увидели жизнь, уровень которой даже в военном 45-м был несравненно выше довоенного в Советском Союзе.