Страница 8 из 11
– И к чему тогда этот цирк в ресторане «Хамелеон»?
– Я обещал ей, если кто-нибудь захочет узнать, где она, я её прикрою. Вы же, как собака влезли, всё разнюхивая. Вы бы сразу настучали, только бы я открыл рот!
Я пытался возразить:
– У меня смутное подозрение, не напади я первым, твоя трость обрушилась бы на мой череп, не так ли?
– Вам повезло, потому что я замешкался.
– Что касается меня, я обещал её отцу, тому кто её вырастил, найти Гвен. Получается, мы с ним в одной обойме. Так что извини, приятель, что попортил тебе лицо. Итак, где она?
– Я отвёз её на вокзал, посадил на поезд. Она сказала, что отправляется в Майен департамент Луары, в какое-то Шато, где живёт её настоящий отец.
– Я отвезу тебя обратно в Керве и отправлюсь искать место, о котором ты рассказал.
Я вынул из кармана четыре купюры по пятьсот евро и протянул ему в качестве компенсации за увечье. После минутного колебания он сунул деньги в куртку.
– Ну, ты щедрый чувак.
– Это тебе на лечение. Куда тебя отвезти? Где живёшь?
– Рядом с двумя большими башнями.
– Я верну тебя на место, но сначала приведи себя в порядок, сними куртку и почисть, а то ты воняешь. Ты знаешь, как зовут настоящего отца Гвен?
Он покачал головой и промямлил:
– Она мне ничего не сказала, кроме того, что теперь она знает, где он живёт, и что получила от него новости. А как насчёт приятеля, которого вы подстрелили?
– Не опасно, немного дроби в ногах. Он сам может подняться…Несчастный случай при обращении с ружьём. Дашь ему пятьсот евро. Он будет доволен, не так ли?
– Ладно.
В действительности парень был неплохой: немного великодушный, даже жалкий. Я должен признать, что допустил много ошибок и за отсутствием извинений, я думал, что деньги компенсируют мою оплошность и сделают его немым, как рыба. Если он их получит.
А пока я решил навестить Шнебеля и мать девчонки, поговорить и послушать, что они мне скажут. Направляясь в Лорьян, я много размышлял, и на память мне пришла мысль одного известного педагога:
«Каждый раз одна и та же история с приёмными детьми. Зачастую эти дети не испытывают нехватки в чем-либо. У них есть всё: и родительская любовь, и хорошее воспитание, и подарки, иногда слишком много. Семейный дом становится их домом. Никаких разногласий, даже если есть другие дети. Так что же тогда происходит?»
Примерно к десяти-двенадцати годам, когда начинается стремительный рост организма, навязчивая идея, как яд, проникает в голову подростка:
«Возможно, я не родной ребёнок в семье. Может быть, меня украли или купили. Мои приёмные родители вмешались в мою жизнь, не спросив моего согласия»
Расспросы ни к чему не приводят, ни каких подтверждений, ни свидетелей, ничего. Тогда бездоказательные домыслы, заставляют ребёнка искать свой путь:
«У меня есть настоящая семья, семья моего отца или биологической матери, семья моих предков. Возможно, они ищут меня?»
В мечтах эта мифическая семья иногда представляется богатой и влиятельной, и ребёнок начинает питать ненависть против приёмной семьи. Эта ненависть становится опустошительной и разрушительной: «надо наказать тех, кто меня украл, занял место моих настоящих родителей»
Тогда жизнь таких родителей превращается в Ад. В случае с Гвен, развод её приёмного отца и матери дал пищу к поискам родного отца, которого надо найти любой ценой.
Я высадил Гюса у его дома. Казалось, он не сильно меня винил, переминая деньги в пальцах. Он поковылял ко входу башни, повернулся в мою сторону и помахал рукой.
Я быстро доехал до центра города и решил перекусить, так как у меня в животе громко урчало. Я не ел с самого утра. Я припарковался у отеля «Бретань» и заказал на ужин блюдо из морепродуктов, выловленных здесь же. Десерт из малинового суфле завершил мою трапезу. Я вышел из ресторана в приподнятом настроении от хорошей еды и алкоголя.
У матери Гвен я был около одиннадцати вечера. Над городом моросил противный мелкий дождь. Повышенная влажность туманом легла над местностью, сквозь него бледным ореолом проглядывал уличный фонарь. В саду крупные капли, скопившиеся на ветвях, громко падали на цементные дорожки, напоминая беспорядочную барабанную дробь. Черные тени деревьев танцевали в обнимку с порывами ветра. Сквозь ставни первого этажа просачивалась полоска света. К счастью, ворота сада были открыты, по ограждению текли струи дождя.
Я нажал на электрический звонок. В доме послышались шаги и звуки перепалки шёпотом. Затем женский голос спросил агрессивно:
– Это кто? Меня в это время не беспокоят. Пошёл бы ты куда подальше!
Затем она обратилась к кому-то в доме:
– Ты оставил калитку открытой?
– Угу и что? – проворчал другой.
В свою очередь я более настойчиво нажал на звонок.
– Я говорила вам, чтобы вы больше не появлялись!
– Это Франк. Я провёл целый день в поисках, у меня есть сведения о вашей дочери. Мне нужно поговорить с вами.
Дверь немного приоткрылась, ограниченная цепочкой.
– Что вы ещё от меня хотите?
– Я узнал, что ваша дочь уехала найти биологического отца. Где он сейчас?
– Вам то какое дело?
– Почему вы не сказали, что Шнебель не её отец?
– Потому что Шнебель – говнюк, всё гребёт под себя.
В дверном проёме я увидел лицо без макияжа. Глубокие морщины отяжеляли её некогда красивые зелёные глаза. Пряди волос, спадавшие на лоб, были в беспорядке, напоминая медузу. Вдруг она наклонила подбородок, и волна светловолосой копной накрыло ей лицо.
– Её настоящий отец, если конечно, это был он; в то время я любила многих мужчин. Все они дерьмо, никогда не знаешь, где их искать, никаких новостей. Он предан тебе в постели, а потом его тянет на край света за приключениями. Он вечно был переполнен бредовыми идеями разбогатеть в два-три прыжка, как Крез, чтобы стать баснословным богачом.
Она все ещё оставалась за дверью. Дверная цепочка врезалась ей в шею, когда она наклонилась, раздвигая упавшие на лицо волосы, чтобы получше меня разглядеть.
– Вы не хотите мне открыть?
– Конечно, нет. Впрочем, я не одна!
– Дайте мне хотя бы его адрес. Как его имя?
– Я уже давно о нём ничего не знаю. Он успел поменять тысячи адресов. Последнее, что я помню, это были Антильские острова. Его зовут Жерар Гегуан. И убирайтесь отсюда, иначе я вызову копов.
Она грубо захлопнула дверь перед моим носом.
– Если ваша дочь вас не интересует, – крикнул я, теряя хладнокровие, – грош вам цена, как матери.
Приглушённый голос из дома был адресован уже не мне:
– Моя дочь не должна поступать как я, чтобы вылезти из дерьма.
Я понял, что настаивать бесполезно и развернулся, чтобы покинуть дом. В тёмном саду деревья обливались дождём. Свет уличного фонаря в конце тупика, казалось, танцевал в ночи последний раунд смерти. Вот так мне было тоскливо на душе. Этот пресловутый материнский инстинкт, похоже, разделяют не все. На островах Тихого Океана есть женщины, отдающие своих новорождённых на воспитание другим людям, кто воспитает их лучше. Эта практика до сих пор существует во Французской Полинезии. Таким образом, есть матери, которым глубоко наплевать на этот инстинкт. Пережёвывая эти черные мысли, я сел в машину.
Если ворота у Шнебеля были закрыты, то наверху в гостиной горел свет. Прямо перед капотом моей машины ворота по невидимым рельсам раздвинулись, впустив меня вовнутрь, словно по волшебству. Он встречал меня у входа.
– Я узнал вашу машину и сразу открыл ворота. В любом случае я не спал.
Он взял меня под локоть, подталкивая вперёд.
– Проходите.
Усевшись в кресло, я рассмотрел его более внимательно. Его лицо резко состарилось за эти дни. Пепельного цвета глаза приуныли и покраснели. Бледное лицо как-то сморщилось и ожесточилось, и больше напоминало гипсовое изваяние.