Веселая книга

Гонец возвращается и приносит радостную весть о благосклонности возлюбленной Всю ночь, как и прежде, я мучился глаз не смыкая. Всю ночь клокотала во мне моя страсть, не смолкая. Когда ж горизонт охватило горячее пламя И подняло солнце над миром победное знамя, Из пригоршни золотом жарким осыпав все сразу. Добавив рубинов к нему и немного алмазов, Когда, против ночи владычества выступив смело, Лучей его войско опять темноту одолело,— Тогда улыбнулось мне счастье, и, знаю я, в этом Помог талисман без сомненья, и он был рассветом. Послал он мне вестника с новостью непостижимой, Что я победил наконец-то упорство любимой. «Ликуй же, счастливчик, — сказал он, — все будет иначе, Теперь будет дуть в твою сторону ветер удачи. Несчастное сердце твое много пролило крови, Но муки не зря ты терпел — ты владелец сокровищ. В любви никогда невозможно узнать все заранее, Но ты не напрасно страдал, ты обрел сострадание. В силок положил ты, как видно, хорошие зерна. Пери угодила в силок и теперь уж покорна». И я был спасен этой радостью, утренней, ранней, И зажили тут же, мгновенно, опасные раны. Посланец по просьбе моей повторил все два раза, И я упивался, блаженствуя, каждою фразой. И в них умиляло до слез меня каждое слово, Готов был я слушать рассказ этот снова и снова. Швырнул я свой кубок, вскочил, распрямил свою спину, На радостях шапку свою на айван[161] я закинул. Надменное счастье мое наконец-то смирилось, От злого недуга душа навсегда излечилась. Раскрылись все розы в саду моей жизни унылой, Теперь уж и дня не пройдет, как увижусь я с милой. Возлюбленная приходит к влюбленному Весь день златокрылая птица с востока летела. Под вечер на запад она прилетела и села. Пришли орды мрака ночного немедля в движенье, И воинству света они нанесли пораженье. И солнце невестою скрылось в своем паланкине, Уснувшую землю опять до рассвета покинув. И горы ушли в темноту вереницей верблюдов, А звезды — как жемчуг, насыпанный в синее блюдо. Владыка востока низложен вечернею мглою. Луна захватила всю власть над ночною землею. В том самом саду, что так долго служил мне приютом, Где был я любовью своею так крепко опутан, Где я предавался своей необузданной страсти, Теперь пред любимой своей я раскрыл двери настежь. Был сад в этот сказочный вечер прекраснее рая И встречи с возлюбленной ждал, как и я, замирая. Земля, как цветы, источала в нем запах пьянящий, И воды Каусара[162] текли в нем струею журчащей. Сидел я у двери открытой, томясь в ожиданье, Наполненный счастьем от мыслей об этом свиданье. И вот мой цветок несравненный и столь прихотливый, Прекрасная гурия с ликом луны горделивой, Которую рядом увидеть был счастлив бы каждый, Чей облик в стихах я уже восхвалял не однажды, Во всей красоте своей вдруг на пороге предстала, Откинув с лица своего предо мной покрывало. Смогу ли забыть я когда-нибудь миг тот отрадный, Когда я увидел впервые лицо ненаглядной! Я был ослеплен красотой его, был потрясен, Казалось, не явь это вовсе, а сладостный сон. Она же, отбросив чадру, как ни в чем не бывало, Свои непослушные кудри рукой поправляла. Притихли все птицы в саду и замолкла вода, И вышла луна из-за туч, чтоб ее увидать. В невольном восторге пред нею затихли цветы, И сосны в смятенье пришли от такой красоты. Расправила кудри она — к завитку завиток, Казалось, на розу упал гиацинтов поток. В глаза ее страшно глядеть было — я и не стал. Чуть-чуть приоткрытые вздохом, алели уста. Их цвет удивителен был, он был ярок и густ, Ведь сам сердолик позаимствовал цвет этих уст. Румянец ей щеки окрасил, и чудилось мне: Две нежные розы приникли к прекрасной луне. Ее красота осветила и сад мой и дом, И стало красивым в тот миг все что было кругом. И я приложил свою руку ко лбу и глазам, И тихо склонился пред ней, ничего не сказав. Казалось, весь мир превратился в огромный цветник, И каждый цветок, как и я, перед нею поник. Что можно сказать, если та, кого ждал целый год, Пришла и стоит пред тобою и слов твоих ждет! Она уже села, а я все стоял и молчал, За год от любовной тоски я совсем одичал. Стоял потрясенный пред ней и глядел на нее. Стоял, как больной, отыскавший лекарство свое, Стоял неподвижен и нем и глядел без конца — Нигде не видал никогда я такого лица! Стоял я, и взгляд мои прикован был к розам ланит: Казалось, лишь миг — и сожгут мне всю душу они; Стоял я в смятении, чувствуя радость и страх; Стоял я в беспамятстве, чувствуя слабость в ногах. вернуться

161

Айван — см. прим. к стр. 66.

вернуться

162

Каусар — по мусульманским преданиям, ранений источник с благоуханной и сладостной водой.