Страница 8 из 17
…В Вологде белые ночи и «поребрики», прямо как в Питере. И много красивых девчонок. Милые, взаимные, влюбчивые. С их появлением боль утихает, с уходом – разгорается сильнее, снова заполняя гулкой пустотой даже самые сокровенные уголки сердца.
Из дневниковых записей, 30 июня 2005 г.
30 июня, четверг – собираемся в Москву. Я не был в Первопрестольной почти месяц. Надел костюм, красную рубашку, любимый галстук – подарок сестры. Больше официоза – меньше менты цепляются. «Чё рубашку красную одел, чтоб крови не было видно… Хе-хе?» – Васин, казалось, уже привычный специфический юмор как-то больно резанул слух. Я сел за руль. Дождь шел стеной. Но что нам дождь? Горючки под горлышко, педаль в пол и полетели. За спиной уже сотня, проскочили село Рождественское. Впереди по изгибу дороги шел видавший виды КАМАЗ. Я сбросил скорость до 120 и пошел на обгон. Когда машина оказалась посередине фуры, КАМАЗ стало сносить на нас. Уходя от удара, я инстинктивно немного принял влево – колесо выскочило на мокрую обочину… Пара секунд – и машину оторвало от земли. В воздухе нас перевернуло через капот на крышу, а потом еще пару раз крутануло через двери. Наконец, машина замерла колесами вверх. Сквозь гул в голове я услышал твердый и лаконичный вопрос с трепетным оттенком надежды: «Живой?». Мы болтались на ремнях головой вниз. Руки и одежда были залиты кровью. Матросов первый отстегнулся, упал на крышу и полез наружу через узкую щель в окне своей двери. В голове гудело, с волос и рук сочилась кровь. Как только Вася сумел вылезти из машины, тут же разразился отборным истеричным матом. «Сейчас рванет», – раздирая руки о битое стекло, я стал выбираться из машины. Но Матросов продолжал стоять с выпученными глазами, не переставая материться. «Чего орешь? Бензин?» – «Какой бензин!? Посмотри, что от тачки осталось!».
Первые полчаса кроме радости, что остались живы, я помню с трудом. Остановилось несколько машин. Мужики помогли поставить на колеса то, что еще двадцать минут назад называлось джипом. Подъехали менты. Вася все взял на себя. Вещи были разбросаны в радиусе десяти метров от машины. Все собрали и стащили на дорогу. Но ни документов, ни телефонов я найти не мог. Костюм на мне был изодран в клочья. Галстук залит кровью, которую на красной рубашке действительно не было видно. Я переобулся в кроссовки, снял галстук, закурили. Мы не доехали 30 метров до указателя «Любим 25», до Москвы оставалось 360 километров, часы показывали начало восьмого. Попутный МАЗ вытащил искореженный остов на дорогу. Я сел в машину к ментам – кавалькадой двинулись в Рождественский райотдел милиции. Менты, смекнув, что им тоже может что-то обломиться, в течение получаса нашли крановщика и водил, которые согласились везти на своем КАМАЗе наш металлолом в Москву. Отыскав сельмаг, я купил бутылку водки, маринованных помидор, колбасы и сока. Вася и майор – начальник отделения пить отказались. Я пил один, пил в ментовке, напротив обезьянника, мимо шныряли косившиеся на меня милиционеры.
– Слушай, Вань, а почему тебя здесь нет? – прокричал Матросов из противоположного угла отделения, рассматривая доску «ВНИМАНИЕ РОЗЫСК!».
– Спроси у майора! Это его хозяйство.
Через полчаса мы загрузились в кабину КА-МАЗа и двинулись дальше. К четырем утра были уже в Москве. Встречала Наташа. Разлукой она наелась за месяц. Позвонила на страх и риск… Все вернулось на круги своя, вопреки воле её отца.
– Паша звонил, – ухмыльнулся Вася, отключив телефон. – Потерянный какой-то.
– Чего хотел? – буркнул я.
– Приехать ко мне хочет, в гости. Соскучился, говорит. – Вася почесал затылок.
– Когда?
– На этих выходных. Тебя придется засветить.
– Паша не сдаст… Если нечаянно только. С чего это ему приспичило? В любви к родной периферии замечен не был.
– Ноет, что все достало. Отдохнуть решил.
– С Пашкой весело, пока он вменяемый. Не сказал, когда женится?
– Раком встала свадьба. Родня косяка давит, – Вася вытащил из конверта щепотку табака, распределив его по бумажке. – В подробности меня не посвящал. Приедет, сам расскажет.
Визит нашего друга обещал привнести в выходные, ставшие уже пьяной формальностью, разнообразие в намозоливших глаз лицах.
Паша приехал днем в пятницу, что говорило об отсутствии у него трудовых обязательств. Вид банкира был, мягко говоря, безрадостный. Устало поздоровавшись, он изобразил хилое удивление моим присутствием.
– Я тут выпить захватил, – Паша вытащил из пакета два литра черного рома. – Пожрать-то есть чего?
– Корм всегда в наличии, – Вася бодро прошел на кухню, подпалив конфорки с поставленными на них кастрюлями с рассольником и котлетами.
Банкир свалился на стул. Тусклое лицо отливало апатией и беспросветностью. Он молча поел, закинул в себя двести рома.
– Спасибо вам. – Паша отставил тарелку, тяжело вздохнул и, поймав мысль о своем, скрежетнул зубами. – У меня больше и друзей-то кроме вас нет, – продолжил он, начисляя себе очередной полтинник.
– Ладно, Павла, не ной! Поехали проэкскурсируем тебя по вологодским злачностям. Как-никак пятница, – Вася протянул вслед за опрокинутой рюмкой «Бакарди» малосольный огурец с тамошнего рынка.
– Вы езжайте, – Паша жалобно хрустнул огурцом. – На меня внимания не обращайте.
– А ты чего? – Вася недоуменно уставился на друга.
– А я это… Дома посижу. Хотите, супчика вам приготовлю? У меня рецепт такой есть…
– Какой супчик, Павла? Заканчивай. Выедем в город, бухнём, тоску твою разгоним.
– Да я особо не хочу, – упирался банкир. – Правда, лучше дома вас подожду.
– Случилось чего, Павлик? – я заглянул товарищу в глаза, зацементированные печалью и безнадегой.
– Деньги кончились! – Паша махнул рукой.
– Как это? А я верил, ты будешь последний из нас, кто в этом признается, – мрачно констатировал я. – И ты решил, что на пропой мы денег не найдем?! Хорошо же ты о нас думаешь. Собирайся, поехали. Кстати, а как они у тебя так кончились? Удиви друзей захватывающей историей.
И Паша удивил.
После того, как произошло не совсем ласковое расставание с родней в кредит нарядных обещаний будущего тестя, Паша этапировал Олю в свое жилище, дабы у папы последней не закрались сомнения в искренности намерений. Накопления с прежнего места службы осваивались с жадностью смертельно больных. Оно и понятно. Пугать окружающих скромностью неприлично, а экономить на себе немыслимо. Да и зачем жаться, когда судьба уже улыбнулась тебе кривозубым бриллиантовым ртом. Паша даже не стал дожидаться официального зачисления в штат, заказав форму подполковника в Доме Юдашкина. Материю он ездил выбирать с Ольгой. Долго не ковыряясь, они выбрали самое дорогое сукно. И спустя неделю бывший банкир начал облачаться в милицейский клифт, но пока лишь в ролевых играх со своей невестой.
Однако Пашино назначение сначала отложилось на неделю, потом на месяц. Разбираясь в причинах пробуксовки своей карьеры, Паша решил, что папа отчего-то заподозрил его в малодушии перед достоинствами невесты, и на следующий день они с Ольгой подали заявление в ЗАГС. Это событие было решено отметить на даче Олиных родителей с непременным участием последних. Пьянка длилась три дня, оставив в Пашиной душе мутный осадок сомнений.
Раздавив с папой на пару флакон «Кауфмана», Паша был посвящен в тайны семейства.
– Ты понимаешь, самое дорогое, что у меня есть – это дочь, – распалялся Михаил Львович, на что молодой человек согласно кивал. – Если она будет с тобой счастлива, я вам все отдам: недвижку, акции, доли. Ты же мне теперь сын. Понимаешь, дурья твоя башка? И спрашивать я теперь буду с тебя как с сына. Вот сколько тебе лет?
– Двадцать пять, – Павел прокашлял в кулак.
– Салабон! Я в твои годы двумя магазинами заведовал. Весь дефицит через меня шел. Членов Политбюро одевал, мне ихнии бабы в ноги кланялись, на близость склоняли за румынский гарнитур, – папа перешел на шепот. – Ни хрена ты не понимаешь. У меня уже в пятнадцать лет «Волга» была. Знаешь, что такое «Волга»?