Молчи обо мне

Я притащил с собой армию, пушки и истребители.

И все равно чувствую себя разбитым на голову.

Глава семидесятая: Одиночка 

— Ты уверена, что не совершаешь ошибку? — Тася ссаживает на пол вечно куда-то рвущегося Хельга и смотрит на меня с подчеркнутым неодобрением. — Не то, чтобы я считала, что ты до сих пор нуждаешься в советах, но все-таки кто, как не родная сестра, скажет тебе, что ты совершаешь ошибку.

Сегодня суббота, через полчаса должен приехать Артем — и мне пришлось сказать об этом сестре, потому что по не очень удобной случайности Тася оказалась рядом, кода мы созванивались и согласовывали время. Ну а потом, слово за слово, она вытянула из меня все подробности нашей встречи вместе с остальными нюансами. И еще дулась, что с такой важной новостью я не побежала к ней, а носила в себе, не спрашивая совета. Правда, в последнее время она старается не совать нос в мою личную жизнь. Видимо считая, что сделала для меня все, что могла — и ее уроки не пропали даром.

— У Хельга есть отец и, если Артем хочет проводить время с сыном, я не стану ему мешать. Если бы не он, у меня бы вообще могло не быть ребенка. И за одно это я согласна на многие уступки. Кроме того, — я присаживаюсь на колени, когда Хельг оказывается рядом и пытается вскарабкаться по мне, словно по пожарному канату, — Артем не знал о ребенке. По моей вине. И упрекать его, что он не принимал участия в его жизни, мне просто совесть не позволит.

— Господи, ты еще придумай, что он бросил тебя тоже по твоей вине. — Тася намеренно качает ногой, чтобы подчеркнуть свое несогласие. В ее исполнении это все равно, что бьющая хвостом кошка — нервы и раздражение, облаченные в невербальную форму. — А банки спермы и ЭКО в нашей стране практикуют и довольно успешно. Это ты себе придумала, что твой ребенок обязательно должен быть на кого-то похож.

— Да, придумала, — с улыбкой соглашаюсь я и потихоньку присаживаюсь рядом, пытаясь удержать сына на коленях, хоть он снова рвется куда-то бежать. — И рада, что все получилось именно так.

— По крайней мере, в случае с ЭКО, в жизни Хельга бы точно не появился блудный папаша.

— По крайней мере, мой сын — настоящий красавчик, — переиначиваю я. — И у него самые офигенные в мире глаза.

В последнее время изменений во мне так много, что я сама замечаю и чувствую их.

Я стала… спокойнее. Увереннее. Во мне появилась приятная флегматичность: состояние, при котором уже никуда не хочется бежать и что-то кому-то доказывать, потому что, как говорят альпинисты, я взяла своих семь вершин. И даже Таськино ворчание вызывает во мне улыбку. Она — моя сестра, и было бы странно, если бы после всего случившегося появление Артема в моей жизни Тася пропустила как незначительное событие. Она до сих пор считает, что если бы я раньше прислушалась к ее словам, то наш с Артемом разрыв был бы не таким болезненным. Для меня, само собой. А я считаю, что все случилось так, как должно было случиться, потому что в итоге именно эти, самые тяжелые отношения в моей жизни, дали самый потрясающий результат. Тот, который как раз настойчиво тянет нижний ящик стола. И уже соображает, что он не открывается из-за странной белой штуки на боку, и поэтому сердито жует нижнюю губу.

— Мне не нравится, что вы снова будете общаться, — уже спокойнее говорит Тася. — Да, имею право не одобрять твои поступки на правах старшей. Правильно, не правильно — это, знаешь ли, такая величина… очень растяжимая. Я вот считаю, что неправильно было увенчивать твою светлую голову рогами и издеваться над тобой, изматывая, словно ты двужильная.

— Тась, это давно в прошлом.

— Только не говори, что тебе совсем все равно, — с подчеркнутым сомнением говорит сестра.

А я не собираюсь отпираться.

Мы расстались на той ноте, когда у людей только-только начинается завязываться что-то настоящее. Я любила его, как ненормальная. Я мечтала о ребенке с такими же родинками. Вся моя жизнь, каждая деталь будущего была связана с Артемом. Было бы лицемерием говорить, что его возвращение ничего не задело и не пошатнуло, а я давно выросла из самообмана. И, к счастью, понимаю разницу между «думать, что в отношениях» и «быть в отношениях». И эта разница огромна.

— Нет, мне не все равно. — Я приобнимаю Тасю за плечи, хоть она и выше меня и вообще не нуждается в этом жесте семейной поддержки. — Но я больше туда не хочу, понимаешь? Мне это больше не нужно. Я переросла бурные страсти и слезы в подушку. А Артем, если он хочет, может попытаться стать хорошим отцом своему сыну. Пусть сам решает, хочет он просто поиграть в «папочку» или действительно быть поддержкой для Хельга. Это — не мое решение и не моя ответственность. От того, что сын будет видеться с отцом, я не перестану быть хорошей матерью. Хельг будет любить меня даже через сто лет — я не боюсь, что кто-то другой займет это место. Зато, — я подмигиваю, словно раскрываю величайший замысел, — у моего мальчишки будет любящий отец и мужчина, который станет другом и наставником.

Тася поворачивает голову и даже немного отстраняется, чтобы рассмотреть меня с ног до головы. Долго и пристально, как будто я изменилась за секунды, и она пытается отыскать знакомые черты.

— Женька, ты… стала совсем взрослой.

Она часто меня хвалила: за успехи на работе, за то, что не ломаюсь и уверенно иду вперед. Но именно сейчас несколько простых слов вызывают знакомую щекотку в носу, от которых на глаза наворачиваются слезы. Поэтому, чтобы не зареветь, приходится обнять ее и прижать так крепко, чтобы напороться на пару ласковых слов.

— Тась, ребенок, — хмурюсь я.

— А что ты лезешь ко мне с телячьими нежностями, — тут же отмахивается она и сама идет к двери. — Уйду пораньше, чтобы…

Звонок в домофон обрывает ее на полуслове, но догадаться об окончании фразы нетрудно: моя сестра предпочла бы провести выходные с гремучей змеей, чем минуту с моим бывшим мужчиной. Но на этот раз им не разминуться.

Я впускаю Артема в подъезд, и, когда он поднимается на этаж, Тася уже одета и обута и как раз протискивается в открытую дверь. Они обмениваются хмурыми взглядами, и я на всякий случай держу за спиной скрещенные пальцы, чтобы хоть в этот раз все закончилось только на этом. Но, конечно, сестра не может уйти без последнего слова.

— Твоя Светлана снова рвется ко мне на курсы, — говорит Тася, всем видом демонстрируя пренебрежение. — На этот раз в группу, где у меня самые тяжелые случаи.

— Наверное, ты хреновый коуч, раз я до сих пор не в кандалах, — легко парирует Артем.

Сестра замедляет шаг, и мне приходится вмешаться: бросить быстрое «пока-пока», схватить Артема за руку и втянуть его через порог. Если им охота пикироваться и упражняться в острословии, то пусть выбирают секундантов и удобное место, а не превращают мою уютную жизнь в полигон для взаимных оскорблений.

Несколько секунд я перевожу дыхание и только потом замечаю, что все еще держу Артема за руку, а он косится на наши пальцы, словно это какая-то эфемерная конструкция.

— Прости, — отпускаю его ладонь и увеличиваю расстояние между нами. — Я не готова быть рефери, пока вы будете бодаться.

— Ты прости. Нужно было мне смолчать.

В наш недоразговор вторгается Хельг: бежит из комнаты через весь коридор и останавливается, со смелым любопытством разглядывая гостя. Артем мгновенно меняется в лице: перестает хмуриться, рассеянно улыбается и неловко вынимает ноги из обуви, чтобы пойти Хельгу навстречу.

Они притягиваются друг к другу, словно магниты: абсолютно похожие, даже с вихрами на одном и том же месте.

Это будут долгие шесть часов, потому что в первый раз, пока Артем будет здесь, я тоже должна быть рядом. Кто-то же должен научить его быть отцом.

Глава семьдесят первая: Холостяк