Молчи обо мне

И последнее. У моего сына родинка на том же месте, что и у меня. Один в один, словно под копирку.

«Поэтому я не хочу ребенка из больницы, — очень некстати всплывает Женин голос из прошлого. — Я должна смотреть на своего малыша и знать, на кого он похож, узнавать знакомые черты и видеть родинки на тех же местах».

— Артем, нам нужно поговорить, — наконец, «рожает» Светка.

— Мы уже разговариваем.

Она слишком предсказуемая. Не знаю — это потому, что в принципе глупая, или потому, что за эти годы я избороздил ее характер вдоль и поперек и теперь знаю ее лучше, чем она знает саму себя.

— У нас все хорошо, мы уже три месяца вместе…

— Нет, ко мне ты не переедешь. Даже если мы будем вместе три года.

В чем я очень сильно сомневаюсь.

— Какая же ты свинья, — шипит Светка, но трубку не бросает. — Нарочно нравится меня злить?

— Нет, нарочно не хочу снова превращать свой дом в конюшню.

— Забери меня в семь, — нервно бросает она и выключается первой.

Перезваниваю своему водителю, Толику, и прошу его забрать Светку из салона. Служебной машиной пользуюсь редко, но для таких случаев она подходит идеально.

Сегодня я вообще никого не хочу видеть, и хорошо, что можно прямо сейчас свалить домой, закрыться на все замки и откупорить что-то крепкое и дорогое, что берег для особенного случая. Последний раз я осознанно напился в тот день, когда оставил коробки с прошлым на обочине своей жизни. После этого не тянуло и не хотелось, даже на свадьбе сделал только глоток любимого «Хеннесси». А сейчас настроение утопить себя в дорогом французском пойле.

Почему она ничего не сказала?

Я еще раз отсчитываю время назад. Мы расстались в апреле, Хельг родился одиннадцатого декабря.

В марте, когда мы отмечали Женин День рождения, ее тошнило, но она сказала, что тест отрицательный и что у нее снова начались женские дни. Почему случилась эта херня: как раз, когда я решил, что больше не могу терпеть ее слезы и разочарование, мы… у нас все получилось.

Хотя, она же МДЖ: не звонила, не писала, ни одного звука в ответ на мой уход.

Она же с принципами, с характером, она же хотела ребенка для себя, а мне раз десять повторила, что я не должен чувствовать себя ответственным и обязанным. Как будто я какой-то бесхребетный маменькин сынок, который бегает от ответственности.

Залпом выпиваю до дна, и когда тянусь за бутылкой, там уже меньше половины. А я ни в одном глазу.

Я же правда хотел этого ребенка. Не со Светкой, не с какой-то другой женщиной — с Женей. А когда думал, что у нас не получилось, быстро списал все на знак судьбы, мол, хер ли тебе Артемка, а не быть папашей.

Я и развелся только потому, что, спустя три месяца брака, жена начала просить «козявку». Блядь, козявку! Хоть я еще до свадьбы предупредил, что разговор о детях закрыт. Мне было тридцать шесть, ей двадцать пять, мы познакомились в дорогом ресторане, где она работала официанткой, я дождался ее с работы, подвез домой… а через пару месяцев позвал замуж.

Потому что тупо захотелось провести эксперимент.

В общем, когда моя жена поставила ультиматум: либо ребенок, либо развод, я понял, что в ее лице окончательно и бесповоротно разочаровался во всех женщинах. На следующий день, не говоря ни слова, взяв наши паспорта, отвез ее в ЗАГС и попросил написать заявление.

Был скандал.

Была истерика.

Но через положенный месяц мы разошлись.

И я с головой ушел в работу: наглухо, отключившись от жизни, тупо пахал сутками восемь дней в неделю.

Чтобы теперь быть часть тусовки «избранных»: свободным мужиком с длинноногой тупой, как пробка, любовницей, двумя дорогими тачками, новенькой квартирой в центре города и возможностью не смотреть на ценники в ювелирных магазинах.

Почему, блядь, ты ничего мне не сказала?!

Глоток, выдох.

Я сменил номер только через три месяца.

Еще один глоток. А хоть бы голова закружилась — хрен там было.

Хельг. Моего сына зовут Олег, но она зовет его Хельг. Нарочно скандинавским именем, потому что я весь утыкан древними рунами викингов? Да, Женя?

Так почему же ты ничего не сказала?

Глава шестьдесят четвертая: Одиночка  

У меня начинают дрожать руки, когда притормаживаю на стоянке около сквера, где мы с Игорем договорились встретиться.

Запоздалая реакция на стресс.

Очень давно я не чувствовала себя человеком, который начинает терять контроль над собственной жизнью. А сейчас как-то все разом — Лука, Игорь, Артем.

Прижимаюсь лбом к дверце машины и нервно смеюсь, когда металл холодит раскаленную кожу. Надеюсь, это просто нервы, а не простуда или что-то посерьезнее.

— Так и знал, что тебя нужно искать здесь, — говорит Игорь — и я поднимаю голову.

Он стоит чуть в стороне: в том самом пальто, которое я сама ему выбрала и которое потом сама же бережно упаковала в сумку вместе с другими его вещами и отправила с перевозкой подальше из своей жизни. Игорю в нем особенно хорошо. Выглядит настоящим модником, хоть ему уже тридцать восемь.

В последний раз мы виделись, когда он уходил по Юлиному звонку посреди ночи.

И я остро осознаю, почему-то именно сейчас, словно в уравнение моей жизни добавилась новая переменная: я давно его не люблю. И мне не жаль, что он ушел.

— Все хорошо? — Игорь подходит ближе, тянет руку, чтобы привычным жестом проверить мой лоб и щеки, но я успеваю отстраниться.

Не хочу, чтобы ко мне прикасался другой мужчина.

Никто кроме Луки.

Как будто на коже останутся уродливые шрамы.

— Просто устала: после праздников всегда так много работы, ты же знаешь. Новый год, новые проекты, новые старые ошибки.

Игорь понимающе улыбается.

— Кстати, поздравляю. Читала статью о твоем новом ресторане: критики объединились в хвалебный хор.

— Поэтому кое-кто начал распускать сплетни, что цена этому поразительному единодушию — мои щедрые взятки. — Игорь морщит лоб, а потом жестом предлагает прогуляться по аллейке между стеклянными от внезапного мороза деревьями.

— Юля продолжает боевые действия? — спрашиваю я, когда через пару минут нашей молчаливой прогулки начинает сыпать мелкий лохматый снег. Через три дня — март, но зима решила устроить в Северной столице свою резиденцию.

— Она их и не заканчивала.

Я только сейчас рассказываю о той нашей случайной встрече, мы синхронно киваем в знак согласия с невысказанным, но напрашивающимся выводом: эта женщина безнадежна.

— Хорошо, что ты сама это увидела, — устало бросает Игорь. — Теперь понимаешь, почему я должен забрать Олега.

— Понимаю, Игорь. — Останавливаюсь и прежде, чем он скажет то, что и так висит в воздухе, говорю: — Спасай сына, только не ценой моей жизни.

Он несколько минут смотрит на меня, словно не может понять, как я смогла сказать то, что сказала. И на мгновение мне становится гадко от того, что сейчас, когда от меня может зависеть судьба чужого ребенка, во мне нет совсем ничего. Мне жаль Олега и жаль Игоря, которому предстоит долгая и почти наверняка провальная борьба, но я не хочу принимать в этом участие. Потому что не хочу снова платить своей жизнью и своим счастьем за удобство и покой других.

— Женя, ты же понимаешь…

— Игорь, я правда все понимаю: что женатый мужчина в браке, который воспитывает чужого ребенка и хочет взять опеку над своим — это совсем не то же самое, что мужчина с двумя разводами за плечами. Но я больше не часть твоей жизни. И не могу… — Делаю глубокий вдох, подбирая более правильное слово. — Я не хочу снова ввязываться в ваши с Юлей попытки испортить друг другу жизнь. Суды, порой, затягиваются на месяцы и даже годы. Через несколько недель мне исполнится тридцать три. Я отдала тебе год жизни. Когда мне было двадцать пять, я была более расточительной, но теперь даже день впустую — непозволительная роскошь. Не проси о том, что я не готова дать. Даже если на кону… жизнь маленького ни в чем не повинного ребенка. По крайней мере, у него есть мать и отец, а это вдвое больше, чем есть у моего сына.