Страница 4 из 7
Вопреки общим опасениям, процедура таможенного досмотра прошла быстро и без заминок. Немало удивившись такому ходу событий, компания приятелей, убрав вещи, расселась по местам в ожидании отправления поезда. Поезд стоял.
Тягостное молчание, установившееся в купе, неожиданно резко было нарушено какой-то яростной перепалкой, переходившей с русского на румынский и обратно, раздававшейся где-то в конце вагона. Мимо промчался встревоженный Напольский. Прошло еще некоторое время. Перебранка стихла. Куперман осторожно выглянул – навстречу шел слегка смущенный Напольский. «Предупреждал же всех перед отъездом – не берите лишнее, все равно отберут», – он сокрушенно махнул рукой и скрылся в своем купе.
Пограничники вышли из вагона, но поезд по-прежнему не двигался.
– Ух, жара,– пробормотал Кошкин, – Игорек, открой окно, что ли! («климатик», это последнее чудо прогресса и цивилизованного комфорта, на стоянках почему-то не включали).
Спортивно сложенный Скворец, подойдя к окну, играючи, одной рукой, легко опустил стекло и, высунув голову наружу, удивленно воскликнул:
– Мужики, гляньте-ка!
Все с азартом, мешая друг другу, бросились к окну, сразу ставшее узким, пытаясь просунуть в него головы и стараясь что-нибудь разглядеть. Усилия того стоили! Удобно устроившись на подножках вагона и положив на колени свой АКМ, румынский солдат с аппетитом уплетал только что конфискованную у кого-то колбасу!
– Судя потому, как устроился, пока не сожрет весь батон, не тронемся, – серьезно изрек Казак, и добавил в сердцах, – чтоб ты подавился, гад!
– А дай-ка, я «щелкну» эту голодную нацию, – встрепенулся Серега, вытаскивая из чемодана свою старенькую «Смену» и вспомнив о поручении деканата сделать фотоотчет об их зарубежном турне.
– Давай, давай, снимай, – подбадривал его Витька, – разместишь фото в нашей стенгазете. Потом с грустью добавил: «И пришьют тебе «дело о политической дискредитации братской Румынии», и поедешь ты следующим летом из-за этого кукурузного огрызка в погонах не на юг, а строго в противоположном направлении!»
– Зачем? – не понял сразу Куперман.
– Как зачем, – снег убирать. Там снега много.
Серега испуганно шарахнулся от окна. Купе завизжало от восторга.
Поезд, наконец, тронулся. Народ с интересом прильнул к окнам, стараясь рассмотреть все подробности и сохранить в памяти самое примечательное и интересное – заграница все же! Однако, несмотря на все их ожидания, ничего стоящего внимания снаружи не наблюдалось. За окном вырисовывался один неизменный пейзаж – бесконечные, сменяющие друг друга поля подсолнечника и кукурузы, иногда прорезаемые узкими проселочными дорогами, с пылящими по ним конными повозками местных крестьян. Изредка, правда, в эту унылую декорацию нищеты и первобытности вламывались символы прогресса и цивилизации – коптящие трубы нефтеперегонных заводов с прилепившимися к ним убогими рабочими поселками.
– А не испить ли нам чайку, – наконец не выдержал Кошкин, заговорщически подмигнув своим спутникам. Те, в предвкушении, одобрительно загудели.
– Николаша, дружок, – вальяжно обратился Кот к пробегавшему мимо поездному халдею – шустрому малому, быстро ставшему своим в незнакомой студенческой компании и уже успевшему изрядно надоесть своими бесконечными байками: как и что он «перетаскивал через бугор».
– Скажи, любезный, остановки еще будут? – продолжал веселиться Витька.
– Не, теперь только вечером, в Бухаресте.
– Тогда, подай нам, голубчик, чайку, покрепче!
– Сей момент!
Вскоре чай был подан и тут же отправлен наружу, обдав крупными коричневыми брызгами стекла соседнего купе, где ехали преподаватели. Через минуту в их купе просунулась изящная головка Наташи Троицкой, 30-летнего доцента с «экономики», роковой красавицы, точной копии популярной в 70-е годы актрисы Нелли Корниенко.
– Ребятки, у вас все в порядке? – игриво справилась она.
– У нас все под контролем, не беспокойтесь Наталья Александровна! – авторитетно заверил ее Кошкин.
– Вот и ладненько, – удовлетворенно отметила она и закрыла дверь
– Не женщина, Богиня, – одобряюще загудело купе, – так мужиков понимать!
Выставленный кем-то «пузырь 0.5» быстро разошелся по кругу. За ним, после скромной закуси (харчи надо экономить!), второй. В купе становилось шумно. Пошли разговоры «за жизнь». Наконец, жара и духота сделали свое дело – народ разомлел и, расползшись по «нарам», дружно захрапел. Один Куперман, державшийся за стакан ради поддержания компании, еще сидел у окна с фотоаппаратом наизготовку, но и его тоже начало неумолимо клонить в сон. «Нет, надо все же поспать», – окончательно решил он, убирая камеру в чемодан. Быстро сбегав в местный «ватер клозет» и отметив похвальную регулярность и чистоту его уборки, Серега собрался нырнуть на свою верхнюю полку. За окном начал проплывать неожиданно чистый и уютный городишко – аккуратные белые домики с черепичными крышами, утопающие в зелени садов, асфальтированные дороги с четкой дорожной разметкой и автомобилями, а не телегами. Серега невольно залюбовался. Идиллия закончилась также внезапно, как и началась – за городской окраиной потянулась огромная свалка бытовых отходов. «Со всей Румынии, что ли везут», – удивился Серега, обозревая поистине альпийские горы мусора. Апофеозом всего этого контраста явился живописный цыганский табор со своими разноцветными кибитками, колоритно раскинувшийся у подножия мусорных гор. Женщины стирали белье, малышня увлеченно копалась в отбросах, мужчины вели под уздцы распряженных коней. “Да это просто «Табор уходит в небо»,– восхитился Серега, вспомнив фильм Эмиля Лотяну, и полез за камерой, резко дернув замок чемодана. По закону подлости, тот предательски заел и не хотел открываться. «Вот, блядь такая», – чертыхался Серега, разрывая молнию. Все же последняя телега с цыганской семьей попала в кадр…
…Чьи-то мягкие, но настойчивые тычки в бок разбудили его.
– Вставай, подъезжаем уже, – звал его Кошкин, натягивая обувь, – выйдем, подышим.
Пассажиры засуетились, полусонная студенческая толпа стала вяло вываливаться из вагона.
– Сколько стоим? – справился Кот, проходя мимо купе проводников.
– 40 минут, – с готовностью отозвался Николаша, – смотрите, не потеряйтесь!
Оглядевшись по сторонам и не увидев ничего примечательного, кроме обшарпанных вагонов поезда «Букурешти-Синая», стоявшего на соседних путях, народ начал ходить взад и вперед по перрону вдоль вагона. Однако, это занятие всем вскоре надоело и группа разбилась на кучки «по интересам». Мужики, сбившись в круг, важно закурили. Мишка Свиридов, разбитной малый по прозвищу «Мичман», успевший до института послужить на флоте и походить на торговых судах, увлеченно рассказывал как лечил триппер после каждого увольнения на берег. Толпа гоготала. Девчонки организовали свой маленький междусобойчик, весело щебеча что-то о своем, «о девичьем». Преподаватели, неловко потоптавшись между двумя кучками, полезли обратно в вагон. Cерега, не куривший с детства, отошел к концу вагона и стал разглядывать пассажиров румынского поезда. Те, в свою очередь, высунувшись из окон, стали с интересом глазеть на веселую студенческую компанию. Некоторые из них, наиболее разгоряченные, начали что-то кричать девчонкам, яростно жестикулировать и делать недвусмысленные жесты в их адрес. «Цыгане вонючие, – с брезгливостью подумал Серега, – кинуть бы вам гранату!». Словно испугавшись его угрозы, «цыганский поезд» начал медленно отходить от перрона, открывая за собой волнующую панораму вечернего Бухареста. Совсем рядом, ничем не огороженная и никак не отделенная сразу начиналась городская территория, призывно манящая своей загадочностью и доступностью. И в этот сон можно было войти, раствориться в нем без следа!
Мимо вокзала медленно ползли трамваи, слегка громыхая на стыках рельсового пути. Плавно входя в поворот и двигаясь параллельно перрону, они сбрасывали скорость почти до пешеходной, обнажая открытые двери, дружелюбно приглашающие войти. «Наверное из-за жары не закрывают», – механически отметил про себя Куперман. Крупная внутренняя дрожь пронизывала все его тело, в ушах звенело, мышцы напряглись, готовые к решительному броску.