Страница 16 из 17
Иногда через некоторое время мой старший сын идет в свою спальню. Он хочет один посидеть за своим столом. Раз за разом младший уходит следом. Он сворачивается калачиком на краю кровати брата и занимается чем-то своим. Оба свайпают по своим экранам. Это мирное зрелище – истинная любовь между братьями. Оба мальчика предпочитают находиться в компании друг друга, даже когда они не взаимодействуют напрямую. Они выбирают параллельную игру, потому что знают, что в ходе скоординированных развлечений часто что-то идет не по плану. По словам Джека Шонкоффа, «вот кто-то отвлекся, кто-то еще вторгся на вашу игровую площадку, несколько ошибок – и шаблон разрушен». Он описывает малышей, но все родители знают, что отношения между братьями и сестрами всегда хрупки, в любом возрасте. Игра может длиться лишь ограниченное количество времени – затем все превращается в хаос. Оживленные обсуждения, споры, а иногда даже драки происходят, потому что игровые уступки и компромиссы – это тяжелая работа, которая требует сознательности и сосредоточенности.
Совместная игра, конечно, больше похожа на личностное общение лицом к лицу – вот почему мы склонны выделять ее среди прочего. Но детям это дается нелегко. Необходимо быть эмоционально многозадачными. Такой тип игр проверяет способность человека одновременно сосредоточиться на происходящей активности и управлять межличностными отношениями.
Чтобы поиграть с братом, мой сын должен считывать социальные сигналы и практиковаться в эмпатии. Иногда, чтобы сохранить перемирие, он даже вынужден жертвовать своими желаниями. К тому же приходится постоянно фокусироваться на соблюдении правил игры. Это не так просто, как кажется. Видеоигры, настольные игры и экшен-фигурки могут привести к конфликту. И это нормально, потому что, когда совместная игра идет насмарку, дети все еще учатся на выводах из этой ситуации. На самом деле они оттачивают необходимые навыки управления и исполнительных функций, которые продолжат использовать во взрослой жизни. Точно так же овладение способностью переключаться между одиночной, параллельной и совместной игрой является недооцененной способностью, которая на самом деле крайне необходима в рабочих условиях.
Отношения между братьями и сестрами всегда хрупки, в любом возрасте. Игра может длиться лишь ограниченное количество времени – затем все превращается в хаос.
Взрослые, занятые в любой сфере, должны знать, как работать эффективно в одиночку, как выполнить свою работу параллельно с кем-то другим и как взаимодействовать с командой в проекте, который требует сотрудничества. Зрелые люди оценивают каждую ситуацию, а затем определяют соответствующий тип взаимодействия. Неважно, играют малыши через экраны или с настоящими игрушками, они приобретают возможность практиковать эти навыки. По мере того как виртуальное взаимодействие становится все более распространенным явлением, огромные коворкинговые пространства заменяют офисы и кабинеты, а рабочие вопросы все чаще решаются в мессенджерах вместо общих собраний, способность переключаться между стилями взаимодействия становится все более важной.
Мы с детьми ежедневно практикуем эти переходы. Методом проб и ошибок мы поняли, что каждый из нас к концу дня нуждается в уединении. Одиночная игра – это то, как мы облегчаем себе совместное нахождение дома. А параллельная игра – это то, как мы приспосабливаемся к компании друг друга. Так мы справляемся со стрессом при переходе от одного времени дня к другому. Но примерно через час подобного времяпрепровождения я обычно думаю, что семейное время также должно включать в себя и совместные игры.
Я включаю Xbox или Nintendo, и это моментально привлекает внимание моих детей. Они откладывают свои гаджеты и почти сразу присоединяются ко мне. Мне даже не нужно звать. Они начинают улюлюкать и орать: «Папа, иди сюда! Держи этого парня! Прыгай! Сейчас же!»
Мы начали играть вместе, когда развелись с женой. Мальчикам было четыре и шесть, и Nintendo Wii стала для них своего рода «одеялом безопасности». Она придавала ощущение стабильности их новой хаотичной и запутанной жизни. Игры не похожи на развод: у них есть четкие правила, они состоят из зависящих друг от друга элементов, они предсказуемы и стабильны.
К тому времени я не играл в видеоигры уже лет двадцать. Я знал о них очень мало, и то, что я знал, мне не нравилось. Я думал, что игры – это отстой, что-то, чем ограниченные люди занимаются по вечерам, хотя могли бы читать или писать, короче, в моем понимании это было что-то для одиноких бездельников и лентяев. Но я хотел проводить время со своими мальчиками. Я хотел помочь им пройти через этот сложный период в их жизни, а им нравилось играть в видеоигры. Если бы я сказал им все выключить, убрать контроллер, выйти на улицу и прогуляться со мной по лесу, они бы восприняли это как наказание.
Так что я плюхнулся на диван рядом с ними и не успел опомниться, как мы ежедневно проводили несколько часов, играя вместе в New Super Mario Bros. Всякий раз, когда я забирал их из дома бывшей жены, они моментально начинали кричать, едва оказавшись на заднем сиденье машины: «Давай играть в Марио, когда приедем к тебе домой!» Мы спорили, кому достанется лучший волшебный гриб. Переходя на следующий уровень, мы давали друг другу «пять», смеялись и обнимались. Нас это отлично сблизило.
Тем не менее я знал: то, что детям что-то нравилось, не означало автоматически, что это хорошо на них влияет. Они были бы так же счастливы, если бы я кормил их мармеладками на завтрак и позволял не спать всю ночь, смотря фильмы про зомби. Меня терзала совесть. Я беспокоился, не стал ли я стереотипным, чрезмерно снисходительным отцом-холостяком? Чтобы снизить уровень тревожности, я приобрел несколько книг о видеоиграх, о когнитивном развитии и о теории игр. Из них я выяснил, что мои дети действительно «сбегают» в игровой мир. Но это не обязательно было чем-то плохим, особенно учитывая, что я играл с ними.
Как только я стал участником этих забав, я показал детям, что серьезно отношусь к их воображаемой игре. Это стало как бы моим невербальным сообщением о том, что я обратил внимание на их личные копинг-стратегии. Что я ценю важные для них вещи. Мы вместе нашли то веселое и безопасное пространство, в котором я мог бы помочь им развивать сложные социальные и эмоциональные навыки.
Когда мы играли вместе, я брал на себя роль отца, наставника, товарища по команде и доктора. Я спрашивал: «Что ты чувствуешь, когда прыгаешь через флагшток и получаешь дополнительную жизнь?», «Что ты чувствуешь, когда проигрываешь?», «Тебе не кажется интересным то, что ты лучше играешь после того, как проигрываешь снова и снова?». Я отмечал, насколько трудными оказались некоторые противники. Я наблюдал, насколько сумасшедшей была графика игры. Вместе мы пытались угадать, как будут выглядеть следующие уровни.
Затем, отложив контроллеры, мы шли ужинать. Игровой мир предоставил мне аналогии, которые я использовал в вопросах о реальных ситуациях. Какое игровое действие подошло бы для замятия ссоры на площадке? Для решения математической задачи? Для разрешения конфликта с одноклассником? Для переживания оторванности от друзей? Такая постановка вопросов давала им преимущество в виде «взгляда с высоты птичьего полета». Сравнения облегчили переживание эмоциональных скачков из-за социальных взаимодействий в школе, отделенных от меланхолической завесы, которой мой развод накрыл их жизнь. Такой подход дал им возможность дистанцироваться и посмотреть на свои проблемы с другой точки зрения. Самое главное – это помогло им переосмыслить повседневные сценарии таким образом, чтобы чувствовать себя сильнее. Они как будто получили метафорический пульт управления ситуацией.
Важное правило: то, что детям что-то нравится, не означает автоматически, что это хорошо на них влияет.
Без их ведома я проводил упрощенную версию игровой терапии.