Страница 15 из 17
Историк Стефани Кунц поясняет, что «эмоции и сострадание могли не учитываться в политической и экономической сферах» именно потому, что эти черты поощрялись в стенах дома. Разделение работало потому, что «культ мужчины, самостоятельно добившегося успеха, требовал культа истинной женщины». Истинная женщина, или идеальная мать, была представителем не только места под названием «дом», но и целого ряда качеств (вроде заботы и воспитанности), которые были намеренно исключены из городских фабрик и офисных зданий.
Подобно тому как эксперты маркировали «здоровыми» викторианские ожидания касательно поведения детей, гендерные роли индустриальной эпохи стали «естественными» и «биологическими». Все сентиментальные, эмоциональные качества, которые делают дом комфортным, безопасным и наполненным заботой, стали ассоциироваться с женщинами, которые заправляли домашним хозяйством. И семейный ужин стал ежевечерним восхвалением этого нового взгляда на гендерные роли и индустриализацию. Как и все ритуалы, прием пищи должен был напомнить, во что именно верят люди. Семьи стали грамотнее в вопросах процедурной риторики разделения дома и работы.
С того времени именно так функционирует концепт ужина, и люди все еще серьезно к нему относятся. В докладе Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) за 2017 год семейный ужин был включен в список мер, обеспечивающих благополучие детей. Было заявлено, что подобная традиция может улучшить академические достижения студентов, повысив результаты тестов «по крайней мере на 12 баллов в научных дисциплинах». Кроме того, опрос Института общественного мнения Гэллапа за 2013 год показал, что большинство американских семей с маленькими детьми (53 %) ужинают с близкими в среднем 5,1 раза в неделю.
Но историк Джон Гиллис говорит, что каждый раз, когда исследователи действительно наблюдают за семьями, результаты, как правило, разительно отличаются. Только треть их них проводит семейный ужин каждый вечер. Согласно Гиллису это означает, что, «как и во многих вещах, имеющих отношение к семье, люди склонны сообщать о большем единении, чем есть на самом деле». Почему? Вероятно, потому, что они чувствуют давление, стыд и вину. Скорее всего, они смотрели те же сериалы, что и я, и читали журнальные статьи, которые я также читал. Они знакомы с идеей, согласно которой все идеальные семьи вместе едят свои идеальные ужины. Так что они стремятся соответствовать подобному концепту, даже наедине с собой пытаясь продемонстрировать, что их дети приспособлены к жизни. Этот вечерний ритуал должен пройти правильно, потому что, согласно опросу исследовательского центра Пью 2010 года, 76 % взрослых в Соединенных Штатах говорят, что семья «является самым важным элементом в их жизни».
В индустриальную эпоху дом стал убежищем, в котором семьи были защищены от станков, производительности, прибыли и безнравственности промышленного мира.
Эта статистика никого не должна удивлять. Мы живем в эпоху, когда важно иметь полную семью, так что преданность своим супругам, детям, братьям и сестрам считается моральным императивом. Но так было не всегда. До момента разделения дома и работы считалось постыдным, когда семья играла такую первостепенную роль в жизни людей. Нынешняя одержимость семьей показалась бы странной нашим предкам.
Почему? Есть две причины. Исторически детская смертность была нормой, а не исключением, поэтому было бы глупо привязываться к потомству, которое, скорее всего, умрет. Кроме того, традиционная религиозная доктрина предписывает людям не придавать большого значения связям с биологическими родственниками. Просто вспомните Книгу Бытия: Бог буквально просит Авраама продемонстрировать свою готовность принести в жертву сына Исаака. Авраам должен доказать свою приверженность божественному началу. Изначально именно Бог считался единственным законным отцом, а небеса – единственным настоящим домом. Вопреки распространенному мнению, наше понимание земной семьи имеет очень мало общего с традиционными религиозными ценностями. Вместо этого она обязана своим существованием современному подъему секуляризма, технологическим инновациям, гендерной бинарности, появлению пригорода и разделению дома и работы.
Времена уже изменились. Но мы с семьей до сих пор ужинаем вместе каждый вечер. Как викторианский патриарх, я требую, чтобы мои дети отложили свои гаджеты и быстро шли за стол. Я рассчитываю, что во время еды они будут вести себя уважительно. Однако я также признаю, что в быстро меняющемся мире этикет семейного ужина может не служить той же цели, что и раньше. Возможно, требуются преобразования, перемены и новые традиции, которые лучше подходят для культурных и технологических сдвигов в настоящем.
Доминирующие трудовые, экономические и гендерные парадигмы пересматриваются, однако большинство наших повседневных семейных ценностей – которые были созданы для укрепления мировоззрения ушедшей технологической эры – остаются неизменными. В конечном счете нереалистично ожидать, что одна сфера жизни может измениться, не затронув другие. Домашняя жизнь должна догонять трудовую. Взрослым XXI века нужны новые способы взаимодействия с детьми. Пора придумать новые ритуалы (помимо ужина), которые будут так же продвигать важные для общества ценности. Настало время намеренно переосмыслить нашу семейную жизнь – и сделать это с размахом, который отразит масштаб сдвигов, безвозвратно изменивших жизнь.
В моем доме ужин остается «мероприятием без гаджетов». Но это не центральное событие нашей семейной жизни. Все мы проводим гораздо больше времени перед экранами, иногда с джойстиками в руках.
С семьей, но у экрана
Во второй половине дня, когда мальчики находятся под моим присмотром, мы втроем сидим рядом друг с другом в гостиной. Они полностью погружены в ноутбуки: играют, смотрят видео на YouTube, пишут какие-то истории. Я сижу за рабочим столом, перед компьютером, отвечаю на письма по электронной почте и заканчиваю всякие недоделанные дела.
Если бы здесь появилась парочка «яжематерей», у них бы челюсти отвисли. Они бы увидели трех человек, «затянутых» в три разных экрана. Они бы начали укорять нас за происходящее, которое кажется полным отсутствием межличностного общения. Почему мы не играем вместе? Почему мы кажемся такими отстраненными? Почему мы сосредоточены на своих компьютерах?
Возможно, наше семейное время не отвечает идеалам большинства. Оно отчасти похоже на то, что эксперты называют «параллельной игрой». Термин происходит из исследования 1929 года, проведенного социологом Милдредом Партен Ньюхоллом. Параллельная игра относится к ранней стадии развития ребенка, в течение которой малыши играют самостоятельно, но рядом со своими сверстниками. Зайдите в любое дошкольное учреждение, и вы увидите как раз ее. Дети от двух до пяти лет сидят вместе за столами или на полу и даже занимаются одной и той же деятельностью, но уделяют мало внимания друг другу.
Взрослым XXI века срочно нужны новые способы взаимодействия с детьми.
На самом деле в течение почти полувека психологи исследовали явление параллельной игры и рассматривали ее как доказательство того, что малышам не хватает реального социального опыта. Они предположили, что маленькие дети считают друг друга объектами, а не другими людьми: их общение скорее является встречей, а не взаимодействием.
До конца XX века ученые не осознавали того, что уже знал любой воспитатель: только попробуйте разделить детей – и истерика гарантирована. Параллельная игра не так изолирована, как кажется. Младенцы уже в возрасте двух месяцев внимательно относятся к своим сверстникам. Даже погруженные в параллельную игру, они взаимодействуют друг с другом посредством подражания и других тонких методов коммуникации.
Точно так же во второй половине дня мы с детьми можем сосредоточиться на отдельных цифровых задачах и выглядеть отстраненно – но мы вполне себе коммуницируем. Как пожилая супружеская пара, совместно читающая газету за воскресным утренним кофе, мы цитируем друг другу интересные отрывки найденного в сети. Постоянно слышатся звуки, сигнализирующие о новых сообщениях: мы пересылаем друг другу мемы и смеемся над ними. Мы рассказываем истории и хвастаемся своими достижениями в интернете. Мы не соблюдаем этикет и обычаи обеденного стола, викторианской гостиной или даже послеобеденного чая. Но тем не менее мы общаемся и взаимодействуем. Я моделирую поведение, вводя определенные понятия, и тем самым поощряю их думать о мире, в котором они живут.