Страница 6 из 42
— У меня есть доказательства, — отвечает он, не мигая. — Заходи в самолет и пристёгивайся. Мы немедленно взлетаем.
Он отвергает меня твёрдой челюстью и тёмными глазами, которые смеют мне не повиноваться. Когда я продолжаю молчать, он поворачивается ко мне спиной и проходит дальше в самолёт.
«Да, — шепчет мой монстр, когда мы наблюдаем, как его большая фигура мощно перемещается через маленькое пространство. — Мы оторвёмся, ломая его».
***
Через десть минут после взлета, толстая коричневая папка падает с глухим стуком на стол передо мной, сопровождаемая бокалом наполовину полным виски. Я поворачиваю голову вовремя, чтобы увидеть Джеймса, небрежно идущего обратно к своему месту, его подтянутая полная задница и крепкие бёдра натягивают ткань брюк с каждым шагом. Кому-нибудь ещё не сойдёт с рук то, что он делает, и осознание этого выводит меня из себя.
Я отодвигаю спиртное на край стола. Я редко пью, предпочитая ясную голову, и нуждаясь в поддержании контроля, чтобы сохранить свою маску на месте. Алкоголь — вызывает у меня отвращение. Слабость — вызывает у меня отвращение.
Если Вы не можете контролировать свои побуждения, если Вы позволяете им управлять, то рисуете идеальную мишень на вашей спине для Ваших врагов — уничтожение точно в цель. Я никогда не стану слабым. Это единственная вещь, в которую я верую.
Открыв папку, я поднимаю первый лист бумаги, и мои глаза опускаются на изображение маленького ребенка не старше двенадцати или восемнадцать месяцев. Она похожа на любого другого ребенка этого возраста без каких-то особенностей, кроме как пускания слюней на подбородок и толстый слой жира, покрывающий её кости. Я полагаю, что это девочка только из-за цвета её наряда — розового.
Отбрасывая эту фотографию лицом вниз, я беру следующую. Эта изображает девочку в возрасте четырех, возможно пяти лет. У неё тёмные волосы, как у Фей, но опять, никакого другого поразительного сходства. Она выглядит, ну, в общем… счастливой и довольной, с какой-то куклой в одной руке и широкой улыбкой на круглом лице.
Третья страница — фотография той же девочки теперь уже в возрасте десяти или одиннадцати, сидящей рядом с женщиной. Женщиной, которая не является почившей матерью Фей, насколько я помню, как выглядела жена-шлюха Алека Крэйвена, хотя она имеет с ней поразительное сходство. Девочка сидит рядом с ней на диване, смотря на женщину (скорей всего мать) взглядом детского обожания, которым дети одаривают тех, кого любят и кому безраздельно доверяют. Взгляд женщины возвращается ей в десятикратном размере.
Четвертая фотография — девочка подросший тинэйджер. Никакой темноволосой матери на этой фотографии и разница между этой и последней — сурова.
Пропал детский жирок, эта молодая женщина передо мной — кожа да кости. Тёмные круги обрамляют синеву её глубоких глаз — глаз, которые кажутся пустыми и сломанными, а её бледная кожа — теперь болезненная тень былого здоровья. Её длинные тёмные волосы грязные и прилипают к её лицу, а её плечи интуитивно заставляют её казаться более юной и маленькой, чем на самом деле. Я не глуп. Я видел дюжины, нет сотни, возможно тысячи — мужчин, женщин и детей, которые смотрят точно так же как она. Теперь она — собственность. Теперь она просто рогатый скот. Расходный материал в рабстве у богатого человека.
Следующая фотография заставляет меня кое-что заметить. Зернистое изображение отца-тирана Фей — Алека Крэйвена, одной рукой обнимающего женщину с предыдущей фотографии, а другой рукой слегка сжимающего плечо молодой девочки, когда они спускаются по находящейся в тени обрамлённой деревьями дорожки. Для постороннего — это фотография обычной, счастливой семьи. Только я знаю, на что Алек Крэйвен способен, и вот почему выискиваю предупреждающие сигналы, и я удивлен, когда не нахожу свидетельство ни одному. Это на самом деле то, чем кажется. Мужчина, женщина и юная девочка, счастливо наслаждающиеся обществом друг друга.
— Я думаю, что он любил её, — произносит Джеймс из-за моего плеча.
Я не признаю, что его слова застали меня врасплох. Вместо этого я кладу страницу лицом вниз и беру следующую. Я был так озадачен фотографией, изображающего Крэйвена, как счастливого семейного человека, что не услышал, как подошёл Джеймс и сел позади меня.
— Хммм, если ты так говоришь, — всё, что я предлагаю ему в качестве ответа, перед тем как поднимаю следующую страницу и подношу ближе к лицу.
Я даже не вздрагиваю от пропитанного кровью тела. Я видел намного хуже ближе и более личное. Женщина (женщина Алека) смотрит на меня глазами мёртвой рыбы, лента смерти превратила их до этого яркую синеву в непрозрачный мрамор. Её рот молчаливо открыт в вечном крике, а руки прикрывают широко открытый живот в попытке защитить плод, который был слишком рано вырван из её матки и отвергнут как недоеденный кусок мяса. Я не доктор, но младенец, который никогда не сделает своего вздоха, выглядит идеально сформированным, разве что немного маловат с одной стороны, но это говорит о том, что она была, по крайней мере, на втором триместре беременности, когда умерла.
— Когда ты в тот день отрубил голову Алека в реке, ты подписал их смертный приговор, — голос Джеймса не обвиняет, а просто констатирует факт.
— Я никогда бы не заказал убийство беременной женщины, независимо от того, перед кем она выбрала раздвинуть свои ноги. Её смерть не имеет ничего общего со мной, — мой голос — сталь. Я вызываю его поспорить со мной.
— Непреднамеренно. Но без Алека, его возлюбленная любовница Илона и их дочь — Лили, остались без защиты. И только поскольку Хантеры не знали о них, не означает, что другие жаждали голову Крэйвена тоже. Они выжили без него целую неделю. Это действительно подвиг.
— И где сейчас его так называемая дочь? Кто владеет ей?
Я чувствую улыбку Джеймса, даже не поворачиваясь к нему, чтобы убедиться в этом, и я, наконец, кладу изображение гротескного лица смерти Илоны на стол, прежде чем наклоняюсь немного вперёд, чтобы взять следующую.
— Так Лили выглядела за неделю до смерти Алека, — говорит Джеймс, когда я поднимаю следующее изображение.
Я потрясенно смотрю на женщину на снимке, позволяя словам Джеймса впитаться. В отличие от недавней фотографии в рабстве, эта женщина пышет живостью и здоровьем. Её возраст девятнадцать, возможно двадцать лет (на год или около того младше Фей), и на этой искренней, цветной, высококачественной фотографии — женщина покупает кофе на обычной центральной британской улице, и я наконец-то вижу небольшое сходство с её старшей сестрой в форме глаз и упрямой линии челюсти.
Она поразительна.
— Она находится в Будапеште, — продолжает он. — Она не та, кого я собираюсь оттуда забрать, но я предположил, что ты захочешь забрать домой такой приз для своей любимой невестки. Возможно, как запоздалый свадебный подарок?
— Кто владеет ей? — выдавливаю я, мой тон выдаёт моё желание узнать имя человека, который будет иметь дело и встретит свой конец от моего Walther PPK.
Эта проклятая улыбка снова. Я слышу её в его словах.
— Саша Федоров — единственный владелец «Доминиона» (прим. от лат. Dominium — владение) — название, что он дал последним отбросам бывшего «Королевства». Он видит себя Императором — не королём. Он думает, что его отец, а теперь и мёртвые Короли были слабы. Он думает, что способен взять на себя Европу, а затем и весь мир. Он нацелился не только на тебя, но и на каждого связанного с тобой. Но то, чего он не знает, что ты направляешься к нему.
— А о тебе? — спрашиваю я, переварив эту информацию.
— Что обо мне?
— Он знает, что ты направляешься к нему? Ты заключил сделку с этим Сашей и предложил ему мою голову? Ты снова надеешься получить крохотный шанс, Джеймс?
Я чувствую, как он перемещается и наклоняется вперед на своём месте. Его рука появляется в моём периферическом зрении, когда он хватается за край моего кожаного кресла, а его голос шепчет непосредственно в моё ухо: