Потерявший веру (ЛП)

Он возвращает своё внимание к управлению машиной, и скоро мы съезжаем с однополосной дороги, на более широкую проселочную дорогу.

— Будь начеку, — говорит он, когда другие транспортные средства направляются к нам и проезжают мимо нас без каких-либо инцидентов. И это последние два слова, которые он произносит, до того как заворачивает на глухую улочку в маленькой деревне и выключает двигатель. Поездка продолжалась не более тридцати минут, и я потратил всё её время на прокручивания его слов.

У меня нет комплекса героя. Я не хочу умирать.

— Останьтесь в автомобиле, — командует он, не смотря ни на одного из нас, но я знаю, что это предупреждение не только для Джейсона на заднем сиденье. И мне чертовски надоели его приказы.

Я толкаю дверь, открывая её с ржавым скрипом, и ступаю на мощеную дорогу.

— Я иду с тобой.

Люк бросает взгляд на меня через плечо, пока застегивает свой потрепанный жакет от костюма, чтобы прикрыть кровь на его рубашке. Он помогает скрыть не многое. Он всё ещё походит на бизнесмена, который был на конференции, проходящей на скотобойне, — или на убийцу.

— Ты говоришь по-венгерски? — из-за моего молчания, он пренебрежительно отвечает. — Так я и думал. Оставайся в чертовой машине, пока я не вернусь.

Я хочу последовать за ним, чтобы доказать, что я могу. Чтобы показать ему (и себе), что он не властен надо мной или моими действиями. Но, как питомец, коим он заставляет меня себя чувствовать, я остаюсь стоять. В акте жалкого вызова, я остаюсь вне автомобиля, прислонившись к двери и ожидая возвращения Хантера.

Джейсон не говорит, так же как и я, мы оба утомлены, но начеку. Двое из нас ожидающие неизбежное нападение.

Мы забрались слишком далеко без преследования.

Это кажется слишком лёгким и слишком удобным.

Люк отсутствует не долго — минут десять, возможно, пятнадцать, прежде чем возвращается к нам, его глаза встречаются с моими и сужаются, когда он видит, что я всё ещё вне автомобиля.

В одной руке он держит полную пластиковую бутылку воды, и только тогда я замечаю, что он не брал с собой оружие… или, по крайней мере, я не могу ни одного разглядеть.

— Садись в автомобиль, Джеймс, — ещё одна команда, произнесённая голосом, что посылает дрожь вниз по моему позвоночнику, и я хочу ослушаться, но выбраться отсюда я хочу больше. Мы слишком заметны на этой улице. Лёгкие мишени.

— Где ты достал это?

Он сначала бросает воду Джейсону на заднее сиденье, тот с благодарностью осушает жидкость большими глотками, прежде чем вытирает рот и передает бутылку мне. Наш поход через лес оставил нас истощенными и вероятно обезвожил, и я не сомневаюсь, что большой мужик за один раз залпом выпил достаточно много.

— Там же, где я достал телефон.

Как будто подчеркивая свои слова, он бросает то, что выглядит как древний мобильный телефон в дыру на передней консоли, где когда-то была пепельница, а затем заводит автомобиль. Старый двигатель рычит и ворчит в протесте, но Люк уговаривает это вернуться к жизни, и мы стремительно уезжаем с узкой глухой улочки и как ветер несёмся по видимо опустевшей деревни. Занавески дёргаются в старых домах, но никто не ходит по мощеным улицам.

— Они думают, что мы с Фёдоровым, — произносит Люк, когда мы проезжаем мимо последнего дома, ощущая дюжину подсматривающих глаз нам в след, и направляемся на тихую проселочную дорогу. — Я не подтверждал и не отрицал этого. Позволяя им думать, что мы часть — «Доминиона».

— Его влияние распространилось значительно дальше, чем указывали наши сведения, — бормочу я, моя голова поворачивается, чтобы посмотреть на маленькую деревушку, исчезающую позади нас.

— Его влияние когтями дотянулось до твоих собственных людей, — выплёвывает Люк, его пристальный взгляд ловит взгляд Джейсона в грязном зеркале заднего вида. — Думаю, мы можем с уверенностью утверждать, что твои сведения выеденного яйца не стоят.

И было очевидно, кого он в этом обвинял, но мне было радостно видеть, что Джейсон не отступил и смотрел на него в ответ, его челюсть напряжена, глаза как кремни.

— Мои люди умерли сегодня, я хочу голову у*бка намного сильнее тебя, — выдавливает из себя глава моей безопасности в приступе ярости.

Люк смеётся в ответ. Это не ироническое фырканье. Это полноценный всесторонний смех, как будто только что Джейсон рассказал ему самую забавную шутку.

— Единственное место, куда ты пойдешь, не такой уж симпатяжка, находится прямо в самолете вместе с твоим поджатым хвостом. Одноногий хиляк бесполезен для моей операции.

— Пошёл на хер, Хантер. Даже с одной рабочей ногой, я всё ещё могу удержать…

— Свой член? Это всё, что ты можешь удержать. И если ты и в дальнейшем станешь выводить меня из себя, я, нахрен, отрежу его и твою ногу и отправлю тебя домой евнухом. Понял?

Джейсон не отвечает. Не думаю, что он может говорить за красный туманом, что вижу в его глазах. Глава моей безопасности выглядит так, как будто готов разорвать Люка Хантера на части, и неважно с одной здоровой ногой или нет.

«Где же моя преданность?»

Пока я наблюдаю за сражением двух мужчин за власть, я понимаю, что неспособен ответить честно.

Джейсон был на моей стороне в течение ряда лет, а Люк… ладно, я задаюсь вопросом: «когда», не «если» он пустит пулю мне в голову или вырежет моё сердце.

Однако, это тёмное напряжение к нему только лишь, прогрессируя, крепнет. Я знаю, что не выжил бы сейчас, если бы его не было, но это больше чем просто это, и так было с самого начала. Даже если он едва ли проявлял ко мне интерес, кроме как угрожая и заманивая меня, я всё ещё не могу выкинуть его из того бардака, что у меня в настоящее время в голове.

Мои люди мертвы. Миссия, что должна была стать простой, обернулась в дерьмо-фест.

И все ещё тёмный и смертоносный мужчина сбоку от меня, в настоящее время везущий нас Бог знает куда, притягивает всё моё внимание.

«Может быть, тот удар по моей голове причинил больший ущерб, чем я первоначально думал?»

Кого я пытаюсь обмануть? Это не имеет никакого отношения к тому, что случилось с моей головой, а только с возложенным на самого себя воздержанием, что я терпел. Мой член просто сходил сума, поскольку им пренебрегали. Это биология — чистая и простая. Мне надо оторваться. Мне нужно это освобождение. И не обязательно оно должно быть с Люком Хантером.

«Лжец. Лжец. Лжец».

Даже последние остатки моего сознания знают — я полон дерьма.

В конечном счете, позже мы куда-то свернули с дороги, и Люк направил старого Жука в пустое поле травы, прежде чем спрятать машину за границей из густой живой изгороди. Тишина внутри автомобиля душит меня, и мне надо выйти. Мне необходимо вздохнуть воздуха неиспорченного им. Прежде чем он даже дёрнул ручник и заглушил двигатель, я схватил пистолет и, спотыкаясь, кинулся на луг, даже не побеспокоившись захлопнуть за собой дверь.

Меня сводит сума потребностью удрать от него и его присутствия. Если он посмеет прямо сейчас отдать мне приказ, я сломаюсь. Я так близко к концу моих пределов, что чувствую, как стою на краю пропасти, смотря вниз в бездонную яму небытия. Только я хочу нырнуть в чёрные как смоль глубины, ведущие к моей погибели. Но не могу. Независимо от того, насколько соблазнительна эта тьма, я должен бороться с ней. Я должен бороться с этим из-за неё.

«Алиса. Алиса. Алиса». Я повторяю имя дочери как молитву. Я молю само её существование уберечь меня от ошибки, из-за которой я никогда не смогу вернуться. С закрытыми глазами, я желаю, чтобы сила преодолела. Я сжимаю глаза так сильно, что, когда открываю их — туманные огни танцуют перед моим зрением, прежде чем исчезают и мир возвращается в фокус. Я почти задыхаюсь, когда вижу ответ на мои мольбы. Я стою в ужасе и благодарности, коль скоро это связано с кроликом. Белоснежным кроликом, без единого пятнышка на его мехе, изящно прыгающим через луг, и я слежу за каждым его движением. В один момент он резко останавливается, вставая высоко на задних лапах, и смотрит непосредственно на меня, прежде чем фыркает в воздух и продолжает свой путь.