Руки, полные пепла

Но внезапно Гадес понял, что не может сосредоточиться. Боль мешала, тихонько разрывала тело, и силуэт плыл перед глазами, не желая превращаться в полноценную дверь. Что-то было настолько «не так», что он не мог пройти.

Наполняемый болью и слабостью, Гадес рухнул на колени. Его мутило, и он отстраненно подумал, что скажет Сет, если наблевать на один из его ковров.

Сет!

Гадес вроде бы слышал шум час или полтора назад, значит, кто-то есть дома.

Сет действительно обнаружился в их с Нефтидой спальне. Он сидел на кровати, и татуировки на спине будто шевелились, чернила ползали под кожей, скрывавшей мускулы. Нефтида под ним вскрикнула, заметив Гадеса, бессильно прислонившегося к дверному косяку.

– Какого хрена? – Сет развернулся. – Аид, стучаться не учили?

Но его лицо быстро изменилось.

– Аид?

– Мне надо в Подземный мир, – выдохнул Гадес, – но врата… я не могу открыть врата…

Он обессиленно сполз вниз и, наверное, упал бы, не подхвати его руки Сета.

– Где Персефона? – отрывисто спросил Сет. – Она откроет.

– Они с Амоном поехали к Деметре, за вещами, – голос Нефтиды звучал испуганно.

– Звони.

Гадесу показалось, он все-таки отключился на какое-то время – потому что почти сразу услышал встревоженный голос Нефтиды, что никто не отвечает. Это было плохо. Но Гадес не мог ничего сказать, его мелко трясло и все-таки стошнило.

– Оставайся с ним, Неф. Я привезу Персефону.

13.

Персефона вздрагивает от рыданий. Слезы давно высохли, и сейчас ей хочется плакать и просить прощения, но глаза остаются предательски сухими.

– Сеф…

Аид сидит у ее постели, гордый, непокорный, сейчас он кажется сломленным, а на его лице отражается та же боль, что гнездится внутри Персефоны. Клокочет в ее легких, болезнью отнимает последнее дыхание.

– Сеф…

– Перенеси меня домой.

Она не хочет умирать здесь, среди белых стен и равнодушной стерильности. Она не хочет, чтобы Аид видел этот момент – но он знает его, чует так же безошибочно, как Цербер берет невидимый след.

Персефона хочет умереть дома, под тихий шелест вод Стикса, в запахе асфоделей, под сумрачным небом с фиолетовыми искрами.

Боль прорезала ее тело, не пульсировала, но будто бы накатила. Ощущением слабости, напряжением где-то в области затылка. Софи открыла глаза, шевельнулась: ничего не исчезло, но и не становилось сильнее. Как будто воздух сжимал ее.

Но стоило открыть глаза, Софи попыталась понять, что вообще происходит, и где она.

Хотя машину матери узнала сразу. Сидение пахло травами и до сих пор не выветрившимся эфирным маслом розмарина – его пролила сама Софи не так давно.

Окончательно просыпаясь, Софи дернулась и поняла, что ее крепко держит ремень безопасности. Мотор работал, но салон был пуст. Обернувшись, на заднем сидении Софи увидела небрежно сваленные вещи. Машина стояла около дома, и там еще горел свет.

Первой мыслью было как можно быстрее выскочить из машины матери, потому что ничего хорошего ждать не приходилось. Но ее самой пока видно не было… и где Амон? Они же вместе приехали.

Глубоко вздохнув, Софи попыталась вспомнить сегодняшний день.

Репетиция группы не была скучной, но еще раз смотреть на это Софи не очень хотела, хотя парни из группы ей понравились, да и Роуз была чертовски мила. Потом тот бар… и белобрысая девица, которую Софи никак не могла воспринимать скандинавской богиней смерти.

И как же выбесил Гадес! Сначала рассказывают, что она ему жена и чуть ли не единственная, целует… а потом спокойно кивает, пока Хель заливает, как им было весело! Что ж, пусть тогда с Хель и обнимается. В конце концов, Софи понятия не имеет, чем (и с кем) занимается Гадес, пока ждет – как говорит – свою Персефону.

Помнится, Софи хотела заехать домой за вещами – она ничего не имела против одежды Неф, но это совсем не ее стиль. А практичного подхода Сета «купи новую» Софи не понимала – да и денег у нее не было. Софи взяла ноутбук, когда сбегала, но какие-то памятные вещицы, пара украшений… да и одежда. За одно платье Софи несколько дней билась на Ебее, а на серебряный кулон, как у Арвен во «Властелине колец», три месяца откладывала карманные деньги. Это всё еще было той жизнью, которую она помнила.

И набор белья, подаренный одноклассницами в прошлом году… интересно, Гадесу нравится черное кружево?

Мысли о нем снова всколыхнули раздражение, и Софи вспомнила, что к матери не хотела ехать одна. Компанию ей согласилась составить Нефтида, но позже вечером, а Софи не терпелось уйти из бара – свободен был Амон, и именно ему в такси она высказывала возмущение по поводу Гадеса и «белобрысой дуры».

– Хель просто хотела тебя побесить! – пожимал плечами Амон.

Когда ему надоело слушать, он почти взмолился перестать уже кипятиться.

– Я ничего не понимаю в этих делах! Поговори с Неф, а? Я тут не советчик. А лучше с Гадесом. Но что-то думаю, он не поймет твоей ревности.

От последнего слова Софи выбесилась еще больше и оставшуюся часть дороги доказывала, что никакой «ревности» нет и в помине. И только когда они вышли из такси перед домом, Софи поняла, что сейчас предстоит вполне конкретная и осязаемая встреча. И она понятия не имела, чего ждать.

– Не волнуйся, – подмигнул ей Амон, – до заката еще пара часов, даже Деметра не посмеет выпендриваться, пока я тут.

– Она моя мать! Что она сделает.

– О, ты не знаешь Деметру.

Софи невольно вспомнила, как та явилась к Сету – будто хотела забрать нашкодившего у соседей котенка, а не дочь. Амон тоже помрачнел:

– Ты знаешь, что твоя мать долгое время пыталась сделать из человеческих детей бессмертных? Никто не знает, сколько при этом погибло. Она прекратила, только когда вмешался сам Зевс.

– Вряд ли она специально…

– Конечно, нет, – Амон даже не скрывал ехидства. – Она после этого на полном серьезе заявила, что пора вместо Зевса кому-то другому руководить пантеоном. А он, как сказала Деметра, «некомпетентный бабник».

– Зевс стерпел?

– Тогда Зевса поддержал Гадес, а Посейдон выразился так, что я даже повторить эти ругательства не могу. Попробовал бы кто пойти против этих троих – Деметра тут же замолчала. И перекинулась на меня.

– А ты при чем?

Амон явно смутился.

– Ну… я тогда зависал у Гелиоса, мы вместе пили. И я очень громко заявил, что Деметре стоит заткнуться. Очень. Она и взъелась, что я-то совсем никакой верховный бог и давно пора официально передать «бразды правления» Осирису.

– Подожди, – Софи даже остановилась, не доходя до дома. Она сама не знала, ей правда настолько интересно, или просто не хочется входить к матери. – Ты – глава пантеона?

– Что-то вроде того. Но у нас всё гораздо… демократичнее. Но от Деметры я огрёб. С тех пор мы с ней не очень ладили.

Больше тянуть возможности не было, и Софи позвонила в дверь, искренне надеясь, что матери нет дома, и они смогут забрать вещи по-тихому. Но разумеется, она была там. И ее лицо вытянулось в удивлении, когда она увидела гостей.

Софи набрала в грудь побольше воздуха:

– Мама! Пожалуйста, не надо сцен. Давай поговорим как взрослые люди. Я не вернусь. И приехала за вещами.

К ее удивлению, мать действительно быстро взяла себя в руки. И даже предложила поговорить в гостиной. Принесла чай, Софи еще поразилась сильному запаху мяты, который даже вкус отбивал. Обычно мать предпочитала что-то более тонкое.

А потом – всё. Софи помнила, как ужасно захотелось спать, как успела подумать, что это ненормально… и очнулась уже здесь.

Полумрак сгущался. Сколько же прошло времени?

Софи выбралась из машины и ее первым порывом было убежать: мать явно собирала вещи и хотела увезти ее как можно дальше. Что за глупости? Она что, правда считала, если посадить дочь на самолет, та не сможет вернуться? Или… Софи вздрогнула, поняв, что не знает, поехал бы за ней Гадес настолько далеко? Или махнул рукой и вернулся к увлекательному времяпровождению с Хель?