Бажен

– В Ростове ожидание – одно наслаждение, – с улыбкой сказал Булат. – Пойдём, людей поглядим, себя покажем. И поедим там же.

Бажен заметил, что лица братьев помяты – у обоих глаза подкрашены синяками. Ночью где-то подрались. Старику это явно не нравилось, но волхв молчал. Обещал ночью страшно покарать, а теперь, наверное, придумывал наказание.

Вышли со двора, и Булат уверенно повёл их куда-то.

– Ты, малец, дудку свою спрячь и не играй, – сказал старик, когда они проходили вдоль забора. – Не надо никому показывать, чему ты научился. Не привлекай лишнего внимания к себе.

Бажен кивнул в ответ и промолчал.

Чем ближе подходили к площади, тем богаче становились дома, а самый лепый и огромный стоял на той стороне.

– Красиво? – Булат положил ладонь Бажену на плечо. – Это княжеский дом, там князь Василько живёт. А рядом – это церковь Бориса и Глеба.

Церковь, выстроенная из тонкого кирпича, возвышалась над всем Ростовым, и, казалось, готова защищать город от всех напастей.

– Красиво, – ответил Бажен, и тут они подошли к самой площади. – Чудо-то какое!

Несмотря на то, что было ещё раннее утро, на площади уже собралось много народу. Здесь находились и кузнецы, и кожевенники, и косторезы. А вот и скоморох! Сколько слышал о них Бажен, а встретить привелось лишь сейчас. Скоморох в смешных ярких одеждах и высокой остроконечной шапке с бубенцами прыгал и кувыркался на свободном пятаке, играл на дудке, бил себя в бока. А вокруг столпился народ, люди смеялись и кидали ему бронзовые деньги. Колокольчики на шапке забавно звенели, а лицо лучилось счастливой и глупой улыбкой. Глядя на дудочника, Бажен тоже заулыбался, сверкнув веснушками.

Дальше в стороне плясал на задних лапах медведь, а мужик в красной подпоясанной рубахе, чёрных портах, обмотанных подвязочками онучах и лаптях играл на небольших гуслях. Мишка был привязан верёвкой к гусляру и казался совсем ручным. Пританцовывал, перебирая лапами, кружился то в одну, то в другую сторону и даже будто подпевал гуслям, неразборчиво мычал. Люди кидали игруну денежки, смеялись и шумели.

Городские забавы увлекли Бажена. Он остановился и стал смотреть на медолюба. Мальчику и в голову не приходило, что зверя можно приручить. И не понимал, для чего это нужно. Зачем заставлять косолапого танцевать? При всей своей лютой нелюбви к медведям, он не мог принять этой жёсткости. Лучше убить, чем так издеваться над животным. Ведь зверь любит жить на воле, а его держат на цепи и заставляют плясать на потеху народу.

Потом Бажен вспомнил, как такой же мишка едва не угробил его со Всемилом, и отца своего вспомнил, и жалость к зверю сменилась упрямой ненавистью. Рука невольно потянулась к луку за спиной, но оружие осталось на постоялом дворе.

– Что, охотник, ещё одного мишку вальнуть надумал? – хохотнул Шемяка, заметив, как Бажен пытается нащупать древко лука.

– Ага, а заодно и гусляра! – сказал Стоян.

Мальчик стиснул зубы и промолчал. В этот миг медведь тоже заметил Бажена. Взгляды мальчика и медолюба встретились. Что прочитал в глазах Бажена косолапый? Испугался? Или озверел? Он перестал кружиться и застыл на месте. Вытянув вперёд шею и опустив передние лапы, стоял и смотрел на Бажена, как заворожённый. Гусляр, не переставая играть, сделал несколько шагов назад, натянув верёвку и дёрнув зверя – косолапый не обратил на него внимания и продолжал смотреть на мальчика.

Первым забеспокоился Булат. Старик прочитал во взгляде медведя то, чего не заметил никто. Он положил руку на плечо Бажена и повёл мальчика в сторону, но было поздно. Мишка словно очнулся от оцепенения и рванулся изо всех сил. Верёвка, которой он был привязан к поясу гусляра, резко натянулась. Гусли, в последний раз тренькнув, шлёпнулись на землю и раскололись. Хозяин косолапого закричал, попытался остановить мишку, но упал на спину и юзом поехал вслед за зверем. Его матерщины не было слышно за рёвом бешеного медведя.

Мишка забыл о том, к чему его приучали, опустился на четыре лапы да резво побежал в направлении к Бажену, а гусляр, продолжая верещать, волочился следом. Булат, больно сдавив плечо мальчика, резко отбросил его назад, да так сильно, что Бажен едва не упал. А сам старик остался стоять на месте и выставил перед собой левую руку.

Толпа загудела, люди стали разбегаться.

Верёвка перетёрлась и порвалась, и гусляр остался лежать на земле, пыльный и грязный, а зверь, почувствовав облегчение, побежал ещё шибче. Он достиг старика и прыгнул, но будто ударился мордой о невидимую стену. Голова завернулась чуть назад, а сам он упал под ноги Булата и остался лежать без движения.

Над площадью нависла тишина, пискляво дунул в свою дудку скоморох, да и замолчал.

– Ты что же, мил человек, за своим зверем усмотреть не можешь? – строго спросил Булат.

Гусляр лежал в изорванной цветастой рубахе и протёртых до дыр штанах. Один лапоть продолжал сидеть на ноге, а второй валялся рядом с разбитыми гуслями. Размотанная онуча длинной лентой извивалась рядом.

Бажен посмотрел на медведя. Морда у того была в крови, будто он с разбега треснулся в каменную стену, из ноздрей капала алая юшка.

Гусляр поднялся. Он в кровь стёр руки и ноги, пока волочился за медведем, да ещё и щеку изодрал. Прихрамывая подошёл к зверю, потрогал недвежимую тушу босой ногой. Присел рядом на корточки, оттянул закрытое веко. Подняв голову, удивлённо сказал:

– Сдох.

– Бешеный что ль? – спросил Шемяка, оттеснив плечом Стояна. – А если б подрал кого?

– Ага, как пить дать бешеный, – добавил Стоян и боком толкнул брата.

– Да в жисть такого не было! – закричал гусляр. – Прирученный, как ребёнок для меня. Спокойный и ласковый, даже с собаками не дрался!

– Сколько волка не корми, всё равно в лес смотрит, – заметил Стоян.

– Ага, – поддакнул Шемяка и с удивлением посмотрел на брата – как это тот вперёд него заговорил?

Бажен не сразу, но всё-таки догадался, что это дело рук Булата. Недаром старик себя волхвом называл. Даже не притронулся к медведю, а убил. Это тебе не ромашечку дудочкой оживлять. Мальчик осознал, что коснулся чего-то тёмного и страшного.

– Пойдём, – сказал Булат и, положив руку на плечо Бажена, потянул на окраину площади.

Люди расступались и вчетвером – Булат с Баженом в серёдке, Шемяка и Стоян по краям – шли, будто по волнам плыли. Они прижались к краешку площади, нашли, где заморить червячка. Вошли в низкий домишко-харчевню, сели за грязный стол.

– Ты что медведю сделал, что тот сорвался? – спросил Булат, зачерпывая горячую кашу из глиняной плошки.

– Н-ничего! – Бажен замотал головой.

– А, так вот что случилось? – сказал Шемяка и пристально посмотрел на мальчишку. – А я не сразу и сообразил. Значит, мальчишка ещё и не то могёт?

Стоян ухмыльнулся:

– Ага, мишку раззадорил?

– Я ничего не делал! – повторил Бажен. – Это чудо-юдо сам на меня бросился.

– Делал, – ласково сказал Булат. – Делал. Ты мишку разозлил. Или напугал.

– Ну да, напугал, – усомнился в словах старика Бажен. – А чего тогда кинулся на меня, чудо он юдо?

– Звери бросаются в битву в двух случаях. Когда чувствуют страх или когда сами боятся. Так о чём ты думал, когда смотрел на ведмедя?

Мальчик пожал плечами:

– Вспомнил батю.

– А батю медведь порвал? И ты мстишь каждому медолюбу?

– Да. Но уже не хочу вроде бы. Вчера мы со Всемилом мишку завалили на пару. – Мальчик изобразил лучника. – Больше не хочется. Не понравилось мне убивать. Да и батя не тому учил.

Старый волхв покачал головой.

– Хм… Вот Миха и почуял твою нелюбовь… или что ты собрата его прибил. И сорвало голову-то звериную.

– А это вы так… – Бажен выставил перед собой руку, показывая, как это сделал Булат. – Остановили.

– Не совсем я, – сказал Булат. – Сила наша. И ты, малец, тоже познаешь её…

– Научите?

– Ты уже кое чему научен.

– Цветок оживлять?

– И не единственно цветок. И не только оживлять. Всему научишься.