Бажен

Стрелы Перуна

1

Деревня Полянка находилась на опушке леса. Была она маленькой, всего несколько небогатых дворов. На одном её конце бил незамерзающий зимой родник, рядом с ним и поставили срубы много лет назад. Старики помнили рассказы о первых сельчанах, своих прадедах, убежавших на север от боярина. Сказывали, что они поначалу прятались в лесах, а боярин долго искал беглецов, исходил со своей дружиной все окрестности, да так и не нашёл. А после они уже и обустроились на этом самом месте.

Невдалеке лежало небольшое поле, которое пахали сообща. Лошадей иногда жалели и землю часто обрабатывали сами – трое тянули борону, двое прижимали. А та скребла по земле, вгрызаясь в неё острыми сучьями, и выдирала комья глины, нанося матушке землице неглубокие раны. Земля сопротивлялась, но каждый раз покорялась воле людей и позволяла себя засеять пшеницей.

Весной мужики были заняты пахотой, летом присматривали за полем и ходили на охоту, а под осень собирали урожай. Зимой обычно сидели по домам, но некоторые любили зимнюю охоту. Охотники уходили далеко в лес, не появлялись в деревне по несколько дней и возвращались с тушками подстреленных животных.

Бажену исполнилось тринадцать лет. Пахать ещё не заставляли (мужики справлялись сами), а в лес за грибами и ягодами посылали да на охоту с собой брали. А охотником он был знатным, многих мужиков обставлял, сказалось отцовское наследие.

Отец Бажена был лучшим охотником деревни, но однажды случилась беда – в лесу ему встретился медведь-шатун. Зверь порвал его так, что сельчане едва смогли узнать. Мать через год заболела, исхудала и померла, и остался мальчик жить один. Пожалели сироту соседи, дядька Вячко да тётка Весняна, и взяли жить к себе, и теперь он им, как родной сын.

Весна выдалась очень тёплой, летом – жарким, и старики говорили, что будет засуха и урожай наверняка погибнет. Зимовать, дескать, придётся впроголодь. Теперь вся надежда на лес. Грибы да ягоды – не хлеб, но с голоду помереть не дадут. Но сейчас и грибов не увидишь, такая жарища, а долгожданного дождя всё нет и нет. Ну, хоть ягодками разжиться. Лето давно уже в разгаре, разные ягоды поспели, сладкие и вкусные.

Ранним утром Бажен и его товарищ-погодок и названный брат Всемил взяли по большой плетёной ивовой корзине и отправились в лес по ягоды. За ними побежал младший брат Всемила Миха, но на околице от него отвязались. Бажен подарил ему одну из своих биток для игры в бабки, и вихрастый мальчишка на радостях ускакал назад хвастаться перед сверстниками.

Оба подростка были рослые и крепкие для своих лет. Бажен – рыжий, лицо в конопушках, а дружок его русый, с раскосыми большими, почти коровьими глазами. Говорили, что прабабка Всемила по отцовской линии из половцев была, хотя никто этого точно не знал. Бажену приходилось верить им на слово, сам он половцев никогда не видел, не доходили они до здешних краёв.

Главное сейчас было – найти ягод побольше. Самим напороться от пуза и в деревню принести. А если косой попадётся, или белку удастся подбить, это совсем удача будет.

На белок с зайцами, конечно, не рассчитывали, но луки с собой взяли. Отец Всемила – настоящий искусник, сделал обоим отменные луки. Тетива из сухожилий звериных так и пела под руками, когда Бажен выпускал стрелу. Очень хорошие луки делал Вячко, ни у кого таких сроду не бывало. Для детей изготовил, как для взрослых, не пожалел ни времени, ни старания.

На охоту ребята, конечно, не надеялись. К этому нужно загодя готовиться. На крупного зверя деревенские охотились чаще всего гурьбой, а потом делили мясо на всех. На мелочь обычно ходили поодиночке – не бегать же толпой за одним зайцем! Ведмед – это много мяса, на всех хватало. Однако это очень опасный зверь, особливо ежели разъярить его. Дюже злым он становился, когда его в угол загоняли. В прошлый раз насмерть задрал одного парня во время охоты. Так лапой двинул, аж волосы начисто с головы сбрил, и дух долой из тела. Очень не любил Бажен медведей после смерти отца, боялся их. Боялся и ненавидел, как своих самых страшных врагов.

…Лес начинался сразу за полем. Бажен любил лес, нравилось ему ходить по густым зарослям, искать грибы да ягоды, слушать пение птиц и вторить им игрой на свирельке.

Дорогу мог найти хоть с закрытыми глазами и среди деревьев чувствовал себя, как в родном доме. Охота не по душе стала после гибели отца, и лук носил больше на всякий случай – если уж заяц под ноги попадёт, то тут сам бог велел стрельнуть по нему. Природу мальчик любил и старался ей не вредить – отец учил, что если ты не будешь попусту убивать зверушек, то и они на тебя обиды держать не станут, а случится что, ещё и помогут. Однако батю это не спасло.

А Всемил не такой. Мать-природа побоку, леса не чувствовал вовсе и мог заблудиться в трёх соснах, да и ходил среди деревьев, как медведь, распугивая всю живность, неуклюжий увалень.

…Вошли в лес и погрузились в особую тишину, когда слышен каждый шорох. Под покровом густого леса брели дальше и дальше от опушки. Бажен знал много ягодных мест, и Всемил в этом деле всегда доверялся другу. Здесь брусника, тут черника, тут земляника, – показывал юный лесовик свои угодья. Никто не знал леса, как он.

Однажды Бажен наелся перезрелых ягод и опьянел, как с медовухи. Над ним смеялась вся деревня, пьяницей называли, тыча в него пальцами. А всего-то несколько горстей проглотил зараз. Ягода была приторно-сладкая, лопалась во рту и растекалась по языку нежным ручейком. Слишком сладкая, такую хочется глотать и глотать, пока не наешься вволю. Или пока не захмелеешь, если ты ребёнок, ни разу не пробовавший пьяного мёда.

– Где ягода-то? – спросил хмурый Всемил, рыская глазами по траве.

Шёл он, как боров, под ногами трещало так, будто по лесу бежала целая дружина. На охоте уже всех зайцев расшугал бы.

– Вот ты чудо-юдо! Дальше надо идти, – ответил Бажен. – Здесь нету ничего. Собрали, когда лесовали в прошлый раз. На обратной дороге и порвали всю ягоду.

– Лесова-а-ли, – передразнил его Всемил. – Одну лисицу скопом поймали, от и вся лесовка. Лисовали, я бы сказал.

– Не шуми, как корова, чудо ты юдо! – прошипел Бажен. – Ходи тихо, весь лес разбудишь!

Всемил замолчал, стараясь идти потише, но ветки под ногами так же громко трещали – был он неуклюжим и неповоротливым.

– Корова! – улыбнулся Бажен. – Чисто корова!

– Сам ты корова! – обиделся Всемил. – Очень даже тихо иду. А что ветки сухие под ногами трещат, – я же при чём?

– У меня тоже сушняк под ногами, а я иду незаметно, – заметил Бажен. – Лес не любит когда шумно, тишину любит. Перестань трещать и услышишь, как лес говорит.

Всемил замер на месте и стал прислушиваться. Где-то чирикали птицы, долбил дятел, шуршала листва.

– И ничего он не говорит, чего ты вираешься? Птицы это… И еще кто-то шебуршит позади нас.

– Это ёж шуршит. Он и птицы – это и есть лес. Мне батька давно ещё говорил. Слухать заставлял. И ты учись или так и будешь глухой… Слышишь, иволга запела? Прямо как свирель! Ляпота-то какая!

Пение иволги было похоже на игру свирели, птица то щебетала, то свистела тонким голоском, будто подражая свирельщику. Хотя… кто ещё кому подражает!

Бажен достал из сумы свою дудочку и стал играть, словно насмехаясь над птицей.

– Ну, птичка, ну свистит, – нарочито грубо сказал Всемил. – Что ж тут такого? Пошли уже за ягодами! Показывай. Нам ещё поесть успеть, да собрать два лукоха полных. Неча здесь птиц слушать. Убирай свою дудку!

– Экий ты злой, Всемил! Лес любит, когда к нему с добром приходят! – Бажен убрал свирель. – Тогда он с тобой сам поделится своими ягодками. Вот попробуй в гости приди к кому да начни шуметь и ругаться. Думаешь, мёдом угостят? По шее дадут да долой из избы!

– Я – как все. А вот ты иногда дурить начинаешь. Подумаешь, лес! Мне батя говорил – ты, мол, в своего папку. Всё о птичках да о свирельках.