Былинки

Сдал по договоренности в крупное питерское издательство очередную книгу «Записок редактора». Вскоре раздался звонок: издатели остались недовольны фразой: «Русская песня: слова Фрадкина, музыка Френкеля. Или наоборот». Я думал, дело ограничится тем, что фразу просто вычеркнут вон, но издатели сказали, что рукопись книги отправляют в архив. Впрочем, вскоре книга вышла в Москве – с другими купюрами. А я все рассуждаю: какую крамолу нашли в этой безобидной фразе? Просмотрите песенники – и вы убедитесь в правоте сказанного. Нет здесь никакого антисемитизма, раз евреи пишут, а русские поют эти песни. Правда, недавно услышал: «Русским считается тот, кто говорит по-русски»… Вот и гложет меня сомнение: «А может, русским не больно-то и дают печатать русские песни? Дело-то прибыльное. Нет, не зря издательство обиделось…»

БЫТЬ РУССКИМ

В прессе промелькнуло сообщение о том, что финансовая империя «Менатеп» прибрала к своим рукам мурманское предприятие «Апатит». Больно ударила эта короткая строчка по моему сердцу.

На столе лежит раскрытая на 244-й странице книга «Хибинские клады», вышедшая в 1972 году. Это сборник воспоминаний участников освоения Заполярья, составителем которого стал мой отец. На первой странице его рукой написано: «Самый дорогой для меня Хибинский клад – ты, моя любимая спутница жизни. Хибины соединили нас на всю жизнь. Дарю тебе, Вера, эту книгу, которая воскресит в нашей памяти дни нашей юности».

Григорий Иванович Раков. Юго-Западный фронт, 1943 г.

С пожелтевшей бумаги на меня глядит красивый, молодой, девятнадцатилетний, чуть полноватый парень, очень похожий на меня, Григорий Раков. В начале 30-х годов такие парни и девчата начали в Хибинах штурм горы Кукисвумчорр для добычи апатита, столь необходимого стране стратегического сырья – из апатита вырабатывают алюминий. Там же, в Хибиногорске, отец стал осваивать трудную, но увлекательную работу газетчика. Среди его тогдашних друзей было немало таких, которые впоследствии стали известны всей стране: писатели Анатолий Горелов, Сергей Болдырев, Юрий Помпеев, Борис Семенов, поэты Лев Ошанин и Александр Решетов. В общежитии «спали мы на топчанах, – вспоминает отец. – Мой угол отличался тем, что в простенке были устроены полки, заставленные книгами писателей и поэтов»… В Хибинах отец обрел и свой самый ценный клад – познакомился и женился на Верочке Сироткиной, с которой прожил всю нелегкую армейскую жизнь.

Но я сейчас не об этом; люди отдавали силы, здоровье и жизнь для блага страны; это не для красного словца сказано, что они шли через невероятные трудности – для блага Родины – я хочу подчеркнуть это. И что же мы имеем сейчас? Какое отношение имеет финансовый спрут Ходорковского – или кого там еще? – к плодам беззаветного труда моих родителей? По какому праву на народное добро наложили свои жадные лапы гусинские, березовские, потанины, абрамовичи и им подобные? Да вбили ли они сами-то холеными ручками хоть один гвоздь? Теперь они заявляют, скупив у обманутого народа все богатства: «Передел собственности невозможен!» Иными словами, «то, что мы награбили, не замай!» Не надорваться бы вам, господа хорошие!

Нашел на полке книгу Льва Ошанина «Шел я сквозь вьюгу…» (1970) с дарственной надписью: «Старому другу Грише Ракову в память о крае, который все равно не забудешь».

Лев Ошанин † 1996

В память об отце и его друзьях хочу привести один забавный эпизод, взятый из книги Анатолия Горелова «Тропою совести» (1972): «Подошел ко мне немолодой, грузный такой дяденька.

Смотрит лукаво, спрашивает:

– Не узнаете, Анатолий Ефимович?

– Гриша, Гриша Гаков, – воскликнул я радостно. – Где же ты пропадал, почему не давал о себе знать?

– Стеснялся.

– Чего стеснялся?

– Боялся, что вспомните, как я опаздывал на работу, а вы меня поругивали.

И мне кажется, что он так же смущенно переминается с ноги на ногу, как и 38 лет тому назад, когда – в который раз! – я распекал его, молодого репортера, за то, что снова проспал.

– У меня тогда будильника не было, – оправдывается Гриша. А я радостно хлопаю его по плечу, спрашиваю о жизни. Полковник в отставке, четверть века провел в армии, всю войну воевал.

А я вспоминаю. Передо мной оттиск газетной полосы "Хибиногорского рабочего". Внизу – заметка. Подписана нелепо: "Гыбак, либо, Гаков". Типография убога, она только налаживается, того и гляди ежедневную газету будут набирать двое суток; я поторапливаю сотрудников, наборщиков, а тут эта глупая подпись под заметкой.

Набрасываюсь на Гыбака:

– Это что за шутовская подпись?

Феоктист медлительно подходит, нагибается над листом, хмуро отвечает, с ехидцей:

– В наборных кассах не хватает прописных Л, вот и тиснули фамилию строчной. Читать нужно: "Гыбак, Либо, Гаков" (Либо – фамилия корреспондента. – А.Г.). Кажется, Гакова я больше всего и запомнил по этому казусу. А сколько лет ему было? Еле-еле двадцать».

Ныне здравствующий Юрий Александрович Помпеев, профессор Санкт-Петербургского университета культуры и искусств, участник «второй волны» освоения Кольского полуострова, написал книгу «Хибинская Спарта» (1971) – документальное повествование о людях, покорявших заполярную тундру, но книгу я, к сожалению, разыскать не смог. При короткой встрече автор об отце сказал мне: «Хороший был мужик»…

Поэт Александр Решетов (f 1971), работавший вместе с отцом в начале 30-х в редакции газеты «Хибиногорский рабочий», в книге стихов «Я вернулся домой», пишет такие строки:

А из другой книги – «Время моих друзей» Бориса Семенова (1982) я узнал, что друзья-журналисты прозвали силача Гришу Ракова «медведь рязанский», хотя отец родом с вологодчины, а почему так, теперь и не дознаться: «Иных уж нет, а те далече…»

Вот по таким черточкам я – с большим опозданием – открываю для себя своего отца…

КРАСИВЫЕ ЛЮДИ