Сделка

- Джон Борджиа - малый из Компании: он уже много лет там, рассказывал мне Друри. - Ты разве не помнишь, я называл его имя как одного из подозреваемых в деле Карей. Он немного похож на Сонни Голдстоуна, только очки не носит. Ему около пятидесяти. Это старый приятель Даго Мангано, который связан с Ники Дином.

- Кажется, было какое-то дело о киднеппинге году в тридцать восьмом?

- Да-да, точнее в тридцать седьмом. Бывшие дружки Дина и Мангано похитили Оливию и требовали за нее выкуп. Но ребят, которые это сделали, нашли мертвыми в канаве. Несчастные подонки украли краденое, чтобы получить деньги от самого Борджиа. Говорили, что они сделали это не из-за денег, а чтобы отомстить за их приятелей, которых Борджиа застрелил в клубе "Сто один". В том самом, где работала Оливия, к слову сказать.

- Одна из двадцати шести?

- Некоторое время. И подающая надежды певица ночных клубов. Но почему ты спрашиваешь, Нат. В чем дело?

- Она только что приходила ко мне в офис.

- Что? Зачем?

- Она хотела узнать, не у меня ли дневник Эстелл Карей.

- У тебя? А почему она думала, что он может быть у тебя?

- Ну да, это сущий бред. Я сказал ей, что у меня его нет, и она ушла. Только она мне не поверила. Она сказала, что вернется.

- А я даже и не знал, что она в городе. Мы с самого начала разыскивали ее и ее мужа. Спасибо за наводку, Нат. Мы сообщим об этом всем полицейским машинам, оснащенным радио.

- Не за что.

- Если это они совершили убийство, если они были последними гостями, с которыми развлекалась Эстелл Карей, значит, это все-таки дело рук мафии.

- Ну да, и ты ждешь, что я, как примерный гражданин, буду давать показания против Нитти.

- Верно. Ты еще что-то хочешь? Я хочу успеть на ленч.

- Хочу. У меня плохие новости. Фрэнки Фортуна-то убили на войне.

- Дьявол!

- Гуадалканал.

- Черт, но ведь газеты сообщили, что мы выгнали этих узкоглазых сволочей с этого острова.

- Так и есть. Но он не был освобожден.

Мы повесили трубки, а я еще некоторое время сидел и смотрел за окно, где висел флаг вооруженных сил со звездой Фрэнки.

Потом я с отвращением вспомнил обещание Оливии Борджиа вернуться. Поэтому я зашел в кабинет, вытащил свой девятимиллиметровый пистолет из нижнего ящика стола. Я вынул и кобуру, а затем снял пиджак и пристегнул ее под мышкой. Гуадалканал остался позади. Но всегда есть где сражаться.

После этого я направился за угол в "Биньон" и заказал порцию копченой на торфе пикши. Во вторник я не ел мяса.

10

Я видел своего отца. Он сидел за кухонным столом и держал в руке мой пистолет. Он поднял его к своей голове, и я сказал: "Остановись!"

Барни прижимал руку к моему рту; он дрожал глаза его были бешеными. В другой руке он держал свой пистолет; у мальчиков-солдат тоже были пистолеты.

- Ты вырубился, - прошептал Барни. - Тихо Япошки.

Трещали ветки, шумели кусты.

Барни убрал свою руку с моего лица. Я достал свой пистолет из кобуры.

Монок пришел в себя; он стонал от боли.

Я выстрелил в него. Я застрелил его! "Спокойно, из-за тебя мы все умрем!", но он не умер. Он просто смотрел на отверстия от моих пуль в своей груди, его лицо скривилось, он достал свой пистолет и стал стрелять в меня. Я сел в постели, покрытый холодным потом.

Я не стонал, как Монок. Конечно, это раньше случалось со мной. Но, как правило, все было, как сейчас: я вскакивал, покрытый потом.

Я посмотрел на часы. Начало третьего. Откинув простыни и одеяла, я по холодному деревянному полу пошел к своему столу. Мой пистолет вместе с кобурой лежал там. Бутылка рома все еще лежала в нижнем ящике, впрочем, почти пустая. Я уселся и медленно допил ром, глядя в окно на железную дорогу. Меня освещал свет неоновых реклам. Дрожащий свет.

Итак, это был новый поворот. Много раз во сне я видел себя в окопе. Но на этот раз не так, как всегда.

Обычно я просто был там, стреляли пушки, стрекотали пулеметы, а люди люди вовсе не обязательно были д'Анджело, Моноком, Барни, молодыми солдатами, Уоткинсом, Уитни и мною. Нет, это могли быть Элиот и Билл, Лу и Фрэнки, и мальчишка, стоящий за стойкой в отеле. Любой, кого я знаю или знал раньше.

На этот раз, однако, все шло по сценарию. В этом сне я увидел все так, как это на самом деле было до самого момента, когда я выстрелил в Монока...

Неужели это сделал я? Неужели действительно я? Выстрелил в Монока, чтобы тот замолчал? Чтобы он не стонал и япошки не определили, где мы находимся?

Во сне так и было, но, проснувшись, я не помнил этого. И если завеса этой тайны приоткрылась во сне, то она вновь упала, когда я проснулся.

Я не мог допустить этого. Я заставил себя мысленно вернуться туда, в мой сон, в то мгновение, которое могло все объяснить мне. И затем я вспомнил: во сне Монок стонал, и я выстрелил в него. А на самом деле Барни прижимал руку ко рту Монока, но было слишком поздно: застрекотал пулемет, и д'Анджело бросился к Моноку с таким видом, будто он сейчас его задушит, но Барни остановил его.

- Эти сволочи убьют нас, - произнес д'Анджело. Уханье пушек, жужжание пуль. Больше я ничего не помню. Но я был уверен в одном.

- Я не убивал его, - произнес я вслух. Я бросил пустую бутылку из-под рома в мусорную корзину. Не знаю точно, почему, но проснулся с единственным чувством, даже убеждением, что я не убивал Монока.

Может, теперь я смогу спать. Я прошлепал назад к своей раскладушке, накрылся одеялом и уже стал засыпать, как вдруг услыхал какой-то звук за дверью.

Классическая ночная ситуация.

Смешно. За окном могла громыхать железная дорога, и я не замечал этого. А какой-то легкий шорох - и я вообразил, что это япошки. Что за черт! Я повернулся и уже было забыл про шорох, когда он послышался вновь.

Я сел в постели. На этот раз не было никакого холодного пота. Как можно тише я выбрался из кровати, подошел к столу и вытащил пистолет из кобуры. Прислушавшись, я услышал приглушенные звуки, но не голоса. Я натянул брюки и тихонько - босиком и с голым торсом - вышел в коридор, держа в руке пистолет.

В моем кабинете горел свет. Точнее, в приемной. Кажется, была включена настольная лампа Глэдис. Но сквозь матовое стекло я не мог видеть, кто там ходит.