Страница 5 из 46
– Матушка, Пресвятая Богородица, не допусти попасть в руки старика. Уж если прогневила тебя чем, дай умереть непоруганной, не униженной. Бабушка, милая, заступись перед Богом за несчастную внучку свою, Анну, отведи беду неминучую…
Кате было жаль барышню. Правду говорят: не родись красивой, а родись счастливой. Она, как и многие, слышала о князе, что он мучитель, изверг, развратник, безбожник. Но кто спросит с князя, если он и третью жену погубит? Катя тяжело вздохнула и вышла, притворив дверь.
Долго стояла на коленях Анна, молилась и плакала, ломала руки и клала бессчетно поклоны. Выбившись из сил, рухнула тут же под иконами, впала в короткое тревожное забытье.
И видится ей, что снова бабушка подошла к окну, но не зовет ее к себе, а только тихо улыбается, будто исполнилось то, что было задумано, и бабушка довольна.
Как от толчка вскинулась Анечка, оглянулась на окно: солнце давно за полдень перешло, окрасив небосвод золотистым светом. Не слышно птиц, и даже листья на деревьях не шевелились. Все замерло, как перед решающим действием. Жутко стало Анне, зябко повела она плечами, приподнявшись, потянула со стула легкую шаль, брошенную после утренней прогулки, закутала плечи и подошла к старому серебряному зеркалу.
С потемневшего стекла глядела на нее бледная, осунувшаяся незнакомка с потухшим взглядом, безвольно опущен¬ными плечами и прикушенными бескровными губами.
– Краше в гроб кладут, – усмехнулась вслух, и сама испугалась собственного безжизненного, замогильного голоса. – Надо надеяться, надо надеяться, не может Владимир остаться равнодушным. Он спасет меня, он что-нибудь придумает.
Так она уговаривала себя, а где-то глубоко внутри чей-то чужой голос твердил: погибла, погибла, погибла…
… – Барышня, Анна Афанасьевна, – просунула голову в дверь Катя, – вас маменька зовет. В гневе она.
– Князь в доме еще?
– Нет, с час как уехал. Хотел с вами проститься. Меня за вами посылали, да я сказала, что вы приболели.
– Ладно, иди. Я сейчас.
Кинув последний взгляд в зеркало, Анна плотнее закуталась в шаль и, стараясь ступать твердо, направилась в гостиную. Еще не дойдя до дверей, она услышала крики, стук каблуков по паркету, звуки падающей со звоном посуды.
– Изволила явиться, – встретила ее мать. – Выставила меня перед князем, а теперь и вовсе опозорила!
– О чем вы, матушка? Голова у меня заболела, вот и не спустилась к обеду.
– Лучше б у тебя тогда голова на части разлетелась, когда ты решила повеситься на шею молодому мужчине, когда предлагала себя, как пропащая девка.
– Матушка, я вас не понимаю, – залепетала Анна, предчувствуя страшное.
– Молчи, негодная! Опозорила, перед всеми опозорила! – запричитала мать. – Это моя дорогая свекровушка воспитала тебя в вольности, ты и решила, что сама за себя решать можешь!
Тут она выхватила из-за корсажа листок бумаги, и Анна с ужасом узнала свое письмо, написанное и отосланное два дня назад тому, кто, по ее мнению, должен был выступить ее защитником перед произволом родителей.
– Откуда… – начала она, но замолкла на полуслове.
– Откуда? – с издевкой переспросила Анастасия Куприяновна. – Это ты, бесстыдница, о гордости девичьей позабыла. А Владимир-то Григорьевич – человек скромного поведения, уважительно относится не только к своим родителям. Он и помыслить не мог пойти против уважаемых людей, коими мы с твоим отцом являемся для всей губернии. Переслал твое, с позволения сказать, письмо да приписку сделал, чтобы вразумили тебя, указали на первейшие заповеди молодой девушки: скромность и послушание.
– Он сам послал? – не поверила Анна.
Вместо ответа мать кинула на столик, за который изо всех сил держалась Анна, чтобы не упасть или не пошатнуться, еще один листок. Там хорошо знакомым ей по году переписки бисерным почерком было написано несколько строк, а внизу стояла знакомая завитушка, которой по обыкновению Владимир заканчивал каждое свое послание.
Анна не могла прочитать ни единого слова. В глазах потемнело, в голове, будто молоток по наковальне застучал, ноги ватные стали. Она задрожала, но последним усилием воли удержалась на краю обморока. Медленно повернулась и, не видя ничего перед собой, побрела, с трудом переставляя непослушные ноги.
Впоследствии она так и не вспомнила, пытался ли кто ее остановить, говорили ли ей что-либо вслед. Ничего не помнила. В ней с утроенной силой зазвучал голос: погибла, погибла, погибла…
Сколько прошло времени, пока она была в беспамятстве, Анна не знала. Но очнулась она на берегу пруда, имевшего дурную славу последнего приюта несчастных жертв любви.
Ранние сумерки. С поля тянет прохладой. В тишине явственно слышатся чьи-то вздохи, будто и впрямь черная вода скрывает бедных утопленниц. Анна склонилась над неподвижной гладью пруда. Из воды на нее глядело лицо тетки-монахини. Ах! Как ошпаренная отскочила от воды, схватилась за сердце! Потом истово несколько раз перекрестилась, развернулась лицом к усадьбе и побежала. Ей чудилось, что отражение мчится за ней и вот-вот утянет за собой.
От бега девушка задохнулась, зато в голове удивительно прояснилось.
Тетушка Варварушка, мысленно обратилась Анна, почто пугаешь меня? Ведь ты жива, зачем привиделась?
Замедлив шаги и немного успокоившись, она отругала себя: чего испугалась? Увидела-то она себя, а спутала с теткой из-за того, что похожи они лицом.
А, может, это Господь показал единственно правильный путь – монастырь? За князя она не пойдет, а тот, другой, – предал. Чем не выход для несчастной, за которую и заступиться некому?
Чем ближе было к дому, тем тверже Анна знала, что ответит матери, если та вновь заведет разговор о замужестве. А еще подумалось, что было бы хорошо, если бы князь узнал о письме. Глядишь, сам отказался от нее, испугавшись людских пересудов. Оставили бы ее тогда в покое.
Тихонько проскользнула в дверь. Никого не встретив в прихожей, кроме дремлющего Власа, важно восседающего на стуле с высокой спинкой, Анна неслышно стала подниматься по лестнице к своим покоям. Все еще находясь под впечатлением странного происшествия у пруда, она вскрикнула, неожиданно натолкнувшись на мать, словно ожидающую ее наверху лестницы. Губы Анастасии Куприяновны были плотно сжаты, подбородок высокомерно поднят. Она пристально глядела на Анну, которая ежилась, словно под взглядом строгого судьи.
– Ну? – негромко произнесла она.
– Простите, матушка, меня за то, что причинила вам столько неприятностей. Видит Бог, я этого не хотела и сердечно раскаиваюсь в своем поступке.
На лице матери мелькнула тень радости и одновременно удивления: она приготовилась к долгой осаде, а крепость неожиданно сдалась
– Так ты и впредь будешь послушна воле родителей?
– Да, маменька, – еще ниже опустила голову Анна.
– Могу ли я обрадовать князя твоим согласием выйти за него замуж?
– Нет, матушка, – не поднимая головы, но твердо ответила дочь. – Не заставляйте меня выходить замуж. Я в монастырь уйду, как тетка Варвара.
Мать отшатнулась, как от удара.
– В монастырь? А наследство, значит, как взнос пойдет сестрам? В чужие руки все?
– Это мое решение и окончательное, – подняла глаза на мать. – Силой замуж не заставите. Приведете в церковь против воли, при всех скажу, что по принуждению выхожу замуж. Пусть священник решит, венчать ли нас.
– Ах, негодная! – Кровь бросилась в голову Анастасии Куприяновне. – Ах, ты дрянь!
Мелькнули вдруг в сознании злополучный вексель, судейские, описывающие имущество, печальное лицо Павла. Ярость огнем охватила женщину, и, не владея собой, она резко толкнула дочь в грудь.
Анна, со скрещенными под грудью руками, стояла на верхней ступеньке, не ожидая плохого. Когда она сообразила, что падает, причем со страшной высоты каменной лестницы, то лишь беспомощно взмахнула руками, как крыльями птица. И полетела. Навзничь. Захолодев от ужаса.
Последнее, что видела Анна перед тем, как пасть с ужасной высоты, безумные глаза матери, скрывшиеся за дверью будуара. Падение было бесконечным, как полет навстречу смерти.