Страница 29 из 46
Сейчас заплачу. Ты гляди, как рады видеть меня, то есть её. Видимо, любили мою предшественницу. Надо расспросить Катю об этом тоже.
Тетка заметила изменившееся настроение племянницы:
– Анечка, ты не устала? Давай вернемся. Довольно на сегодня.
– Нет, нет, – запротестовала «Анна», – здесь так хорошо, у меня такое чувство…
– Понимаю. Ты столько пережила за эти дни, что радуешься простым вещам. Верно я говорю?
– Да, – пришлось согласиться. – И все как новое.
– Анечка, пойдем, я покажу тебе свое действительно новое приобретение, – позвал ее Павел и потянул к конюшне, возле которой мужики чистили лошадей, а пара подростков наливала воду в огромную колоду.
«Анна» не была знатоком, но чувствовала, что кони великолепные. Огромные, темно-коричневые, почти черные, с пышными хвостами и гривами, расчесанными волосок к волоску, гладкие, блестящие. Они дико косились в её сторону, храпели и недовольно фыркали.
Может, чувствуют, что со мною что-то не так, что произошло нечто фантастическое. Вон как отреагировали, словно нечистого увидели.
– Хороши, ах, как хороши! – Павел приплясывал на месте от возбуждения и восторга. – Нет, ты погляди, каковы, а? Дьяволы, а не кони! Во всей округе лучше не найти.
– Я слышала, – охладила его Варвара Петровна, – Лыковский конезавод за долги пошел. Значит, не нашего завода кони?
Павел на секунду смутился, но потом еще шире заулыбался:
– Твоя правда, тетка Варвара. Эти кони с завода Ногиных.
– Что ж ты, племянник, своих коней разбазарил, а чужих теперь втридорога покупаешь. Сколько отдал за этаких лошадок?
– С каких это пор монахини интересуются мирскими делами? – парировал Павел. – Тебе, Варвара Петровна, следует думать о высоком, а ты, как купец на ярмарке, гроши считаешь.
– Так ведь гроши-то моей матери, твоей бабки. Для того ли мои родители добро наживали, чтобы ты в момент все по ветру пустил?
Улыбка сползла с лица Павла. Её сменила гримаса упрямого, избалованного ребенка.
– Могла бы Елизавета Федоровна и мне кое-что оставить после смерти. Внук я ей. Все Анне досталось, но я не упрекаю её. Так что же ты меня упреками изводишь? Вот подожди, получу повышение, смогу любых коней покупать.
Повисло неловкое молчание.
– Ну-у-у, когда это будет, – усмехнулась тетка.
Павел недобро взглянул на тетку: губы сжал в линию, глаза занавесил бровями, на щеках желваки заходили. Но сдержался, не нагрубил.
– Ты, Варвара Петровна, мои траты преувеличиваешь. Лучше бы научила батюшку хозяйничать. Небось, бабка моя тебя всем премудростям обучила, пока он на коне гарцевал в полку.
Варвара Петровна вскинула подбородок:
– Мог бы и сам помочь отцу, не все по конюшням бегать да девок портить.
– Ах! – Катя зажмурилась, порозовела лицом.
Павел хотел ответить, но сдержался, уловив, с каким интересом прислушивается к их разговору «Анна». Взял её под руку, потянул в сторону конюшни.
– Пойдем, Анечка, я тебе кобылку добрую покажу. Понравится, так твоею будет. Помнишь, я обещал, что научу тебя верхом ездить, так мое слово крепкое, – не взглянув более ни разу на спорщицу Варвару, быстрым шагом двинулся к дальней конюшне.
«Анна» поглядела на тетку, которая удрученно осматривала требующие капитального обновления конюшни. Другие хозяйственные постройки: амбары, каретные сараи, скотные дворы и что там еще – тоже требовали хозяйского внимания и заботы, денежных вложений.
Не сговариваясь, женщины отметили, как небрежно сложены мешки с зерном на прогнившем полу хлебного амбара. Оттуда как раз вытаскивали мешки с зерном и грузили на большие телеги. Некоторые из мешков подъели мыши, и зерно струйками текло на землю, где проворные куры и верткие воробьи жадно его склевывали. По двору была рассыпана солома, у конюшен сено сложено кое-как.
Да-а-а, хозяйского глаза нет, подумала «Анна». Управляющий, наверное, лентяй или вор, а Афанасий Петрович не взыскивает с него по своей природной мягкотелости. Павел только о своих удовольствиях помнит. Вот тетка обвинила его, что конезавод за долги ушел. Все тратят, а управлять хозяйством, заботиться о поддержании его на уровне некому. Семья испытывает нужду, а за дело взяться не хотят или не умеют. Конечно, им бы сейчас мое наследство получить, чем с утра до ночи хозяйством заниматься, не знать покоя ни в жару, ни в холод. Получил денежки, и не знай хлопот. Почему все-таки бабка все оставила внучке, а других, по сути, лишила всего? Пора заводить с теткой конкретный разговор. Пусть объяснит ситуацию.
В это время из конюшни показался Павел, который вел на поводе мраморно-белую кобылу. Она была такая изящная, легкая, игривая, что «Анна» в момент влюбилась в нее, как когда-то влюбилась в свою машину, которую они купили с Женькой на второй год после свадьбы. Кобыла и цветом напоминала их «семерку».
Грива и хвост кобылы были чуть темнее, носочки тоже темные и темное пятнышко на лбу.
– Ну, как? – ревниво спросил брат. – Нравится?
– Не то слово, – «Анна» глаз не могла отвести. Потом она протянула руку, чтобы погладить кобылу.
Та тотчас повернула к ней свою прекрасную сухую голову, взглянула серо-жемчужными глазами и потянулась мягкими, теплыми губами, ожидая угощения.
– Ты погляди, признала, – удивился Павел. – Будто знает, что она для тебя куплена.
– Правда, для меня?
Павел слегка смутился, но потом весело подтвердил:
– Для тебя!
Обернулся к конюхам:
– Эй, Терентий, как кобылу звать?
– Семерочкой, барин.
– Как? – вскрикнула «Анна». – Как ты сказал?
– Её, барышня, назвали Семерочкой, потому что, извольте поглядеть сами, на лбу у нее пятнышко как раз напоминает циферку.
«Анна» приподнялась на цыпочках и действительно обнаружила на белом лбу пятно в виде цифры семь. Она потянулась и обвела пальцем цифру на лбу.
– Она мне очень нравится, – поблагодарила Павла. – А прокатиться можно на ней?
– Анна, – забеспокоилась тетка, – да ты в своем уме. Едва ходишь, а уже мечтаешь о конной прогулке. И не вздумай. Всему свое время. Вначале основательно спину подлечим, а уж потом…
– Тетя, – просительно повернулась «Анна», – я только чуть-чуть, самым тихим шагом. Ну, просто посижу, в конце концов.
– Сейчас устроим, – Павлу понравилась идея «Анны» опробовать подарок. – Терентий, подай седло.
– Павел, – взывала к благоразумию Варвара Петровна, – Ты не понимаешь, что ей это может повредить.
– Не волнуйтесь, тетенька, с ней все будет в порядке. Стал бы я рисковать, если б не был уверен?!
Принесли седло странной, по мнению «Анны», конструкции. Потом она догадалась, что это дамское седло, позволяющее женщине ездить верхом в платье, перекинув ноги на одну сторону. «Анна» не знала, сумеет ли она удержаться в таком седле, но отступать от задуманного не стала.
С помощью Павла и Терентия она взобралась в седло. Ей показалось, что она очутилась на огромной высоте, хотя с земли кобыла не выглядела великаном. Семерочка спокойно стояла, изредка косила глазом на неопытную всадницу и легко всхрапывала. Анне подали повод, и она тихонько его натянула. Кобыла ни с места. Тогда она качнулась всем телом, понуждая ее к движению, и резче дернула повод. Кобыла двинулась вперед. Вначале «Анне» показалась, что она сейчас слетит с высоты, но потом уловила ритм покачивания в седле, чуть расслабилась и отдалась на волю умного животного. Павел шел рядом, а тетка, прижав кулак ко рту, беспокойно наблюдала за племянницей, вполоборота сидевшей на стройной лошади.
«Анна» быстро обрела уверенность, и теперь ей совсем не было страшно. Наоборот, она ощущала то самое чувство, которое испытывала, когда садилась за руль своего жигуленка. Не хватало только скорости, и «Анна» прикрикнула:
– Но-о-о, пошла, милая, давай быстрей.
Семерочка послушалась и перешла на рысь. «Анну» затрясло, боль тысячами иголок вонзились в спину. Тогда она еще громче крикнула, и кобыла перешла в легкий галоп. Приноравливаясь, всадница искала более удобное положение в седле, но возможности дамского седла были ограничены. «Анна» поняла, что ей не выдержать долго и натянула повод. К ней уже бежал Павел и молодой конюх. Они схватили лошадь под узды, повернули ее назад. Семерочка шла, искоса поглядывала на всадницу, будто извиняясь за причиненную боль.