Страница 11 из 46
Несколько секунд, всего несколько секунд она была не в себе, потеряла контроль над своими эмоциями и над ситуацией на дороге. «Шестерка», не включая левого поворотника, стала поворачивать. Водитель большегруза со встречной полосы, не ожидая такого нахальства, чуть резче, чем надо было, вывернул руль влево. Наталье бы вильнуть в сторону, а она все на «шестерку» пялилась. Это было непростительно. На дороге все решают секунды и реакция водителя.
Последнее, что видела Наталья, это неизвестно откуда взявшаяся гора серо-стального цвета, в секунду закрывшая своей массой весь обзор.
Последнее, о чем подумала Наталья: Маринка! Вцепившись в руль левой рукой, она правой рванула Маринку с переднего сиденья и буквально закинула на заднее сиденье.
Последнее, что слышала Наталья, – мышиный писк дочери: «Ма-а-ам!».
Она влетела в черноту, расцвеченную бесшумным фейерверком.
Прие-е-ехали!
Воскрешение
В небольшой, с занавешенными плотными занавесками комнате, тихо и душно. Пахнет нагаром от свечи, поставленной в изголовье кровати, скрывающейся за пологом. Возле кровати, в старом удобном кресте, но в неудобной позе дремлет нянька, безвольно опустив руки с зажатыми в них спицами. Ни малейшего звука, ни малейшего движения. Только трепещущийся алый язычок лампадки у образов свидетельствует, что это не картина, а реальная комната с реальными вещами.
– Нянька, – раздался шепот от двери, – нянька!
Нянька вздрогнула, клубок покатился к ногам. Охнув, она кинула испуганный взгляд на полог, потом посмотрела на дверь.
– Тебе чего? – также шепотом спросила нянька. – Чего, как бес, прыгаешь?
Вошедшая девушка укоризненно посмотрела на заспанную старуху. Потом легким шагом приблизилась к кровати и привычным жестом отодвинула полог.
На маленькой плоской подушке покоилась голова Анны. Заострившиеся черты придавали ей сходство с покойником, но сегодня горничная заметила, что в давно неподвижном лице произошли небольшие изменения. Чуть подрагивали крылья носа, слегка шевелились брови, морща высокий лоб. Но особенно поразил Катю рот больной. Левый угол его скривился, будто кто ударил барышню по левой щеке.
Катя подняла глаза, качнула головой, чтобы нянька обратила внимание на кривой рот.
– Думаешь, паралик? – крестясь, проговорила нянька.
– Не знаю.
– Не дай Бог! – испуганно закрестилась старая. Она внимательно пригляделась к лежащей и отметила, что ее ненаглядная Анечка сейчас не походит на мертвую. Лицо чуть шевелится, значит, не умерла, значит, жива касатка.
– Может, пойти барыне сказать? – опять шепотом спросила горничная, но, увидев враз посуровевшее лицо старухи, кивком согласилась, что делать этого не следует.
– Иди, отдохни, я посижу, – стала выпроваживать Катя няньку. Она помогла ей подняться из глубокого кресла. Та протяжно вздохнула, собрала свои вещи и грузно зашагала, поминутно оглядываясь на кровать.
– Я там скажу, что все по-прежнему, – хитро подмигнула старая, – а ты тут поглядывай. Да меня зови, если что.
Катя, не глядя на няньку, кивнула, а ее ловкие руки уже оправляли покрывало на больной. Она убрала прядку волос с лица, огладила поверх покрывала все тело от груди до ступней. Вдруг ей почудилось, что произошло какое-то движение под покрывалом. Она приложила руки к коленям больной, где заметно шевельнулась ткань. Послышался легкий царапающий звук, будто больная скребет пальцами по льняной простыне. Катя осторожно откинула покрывало и радостно вскрикнула: барышня шевелилась! В основном двигались пальцы рук и лицо. Катя видела, как мучительно скривилось оно вправо, будто что-то давило ей на левый висок. Вот уже и левое плечо стало двигаться в том же направлении.
Может повернуться хочет, подумала Катя. Она осторожно просунула руку под левый бок и перевернула барышню. Но та, вместо вздоха облегчения, издала болезненный стон, и Катя поспешила положить больную в прежнее положение. Зато после этого лицо больной перестало кривиться. Облегченно вздохнув, горничная присела в кресло, все еще хранившее тепло тела няньки. Не отрываясь, стала смотреть на замершую опять без движения Анну.
Прошло около часа. В ничем и никем не нарушаемой тишине Катя вновь вспоминала происшедшее с ее барышней, вновь прокручивала в голове мысли, которые не давали ей покоя с той минуты, как старый Влас прибежал в людскую ни жив, ни мертв.
– Ба-ба-ба… – вытаращив глаза и широко разевая рот, только и мог произнести он.
Катя тогда, как ветром подхваченная, кинулась вон из людской. Вначале она подумала: «Пожар!». Но то, что она увидела, было пострашнее! У основания каменной лестницы, ведущей наверх, раскинув руки в стороны и подогнув ноги, облепленные платьем, лежала Анна. Лежала, как мертвая, на глазах покрываясь той особой бледностью, которую дает или глубокий обморок или смерть. Подбежавшие после нее люди столбами стояли не в силах осознать случившееся.
Из столбняка всех вывел безумный крик няньки, которая на своих больных ногах последней приковыляла к месту трагедии. Она, как подрубленная, упала рядом с девушкой, ощупывая трясущимися руками неподвижное тело своей любимицы.
– Убили, убили-и-и, – завыла старуха. – Анечка, ангел мой, кровинушка моя!
Платок сполз с ее головы, волосы растрепались, рот, растянутый криком, обнажил младенческие десны. Вот глаза её закатились, и она потеряла сознание.
Катя не могла оторваться от двух лежащих тел, но невольно, краем глаза, видела, что первым, одним прыжком, откуда-то появился Павел Афанасьевич, который на мгновение замер, разглядывая страшную картину, а потом с криком: «Анечка!» рухнул на колени рядом с сестрой. Он приподнял ей голову, потом попытался приподнять плечи, но не смог. Тогда он обернулся к дворне, и Катя была поражена лицом Павла. Он был так же бледен, как находящаяся в беспамятстве сестра, но его лицо двигалось в напряжении, жилы на шее напряглись. Он силился произнести что-то, но губы безмолвно открывались и смыкались. Катя по губам догадалась, что он требует врача.
Еще несколько минут прошло, и появился Афанасий Петрович, а из-за его спины показалось испуганное лицо Анастасии Куприяновны. Катя хорошо помнит, что тогда очень удивилась: барыня не кинулась к дочери, не упала с нею рядом, не заломила рук. Прошло не одно мгновение, пока Анастасия Куприяновна бросилась к разбившейся дочери и громко заплакала, выкрикивая бессвязные слова. Кто-то из слуг оттащил ее и усадил на диван. Она прижимала руки к груди, все громче и громче рыдала и все спрашивала: «Жива она? Жива?»
А вот Афанасий Петрович и слова не вымолвил. Он неловко отступил назад и стал медленно заваливаться на спину. Не поспей его подхватить Митяй-печник, рухнул бы и разбился.
Сама же Катя, как не старалась, не могла шагу шагнуть, чтобы помочь. Она как истукан стояла, поводила глазами из стороны в сторону и в мельчайших подробностях запоминала все, что происходит на её глазах. Словно именно ей придется держать ответ, кто и что делал в эти минуты в доме Лыковых.
Суматоха не затихала до самой ночи. Послали в губернский город за лучшим врачом. Анну перенесли в ее комнату. Скинув пуховики с кровати, застелили ее одним только тонким одеялом, чтобы ровно и жестко было под спиной.
Катя не потеряла присутствия духа и тогда, когда за её спиной стали шептаться слуги, что барышня не жилец на этом свете. То же самое твердила и заливающаяся слезами Анастасия Куприяновна, чей голос доносился из соседних покоев.
Павел Афанасьевич выгнал всех из комнаты и велел оставаться у постели больной лишь горничной. Именно он помог Кате раздеть барышню, потом сам принес таз со льдом. Несколько часов подряд Катя меняла салфетки, прикладывая их ко лбу ледяными, а снимая горячими. Анну лихорадило всю ночь, но под утро она впала в столь глубокое беспамятство, что салфетки стали не нужны. Все ее члены захолодели, стали недвижными. Она по-особому вытянулась на ровной постели, и Катя с ужасом подумала, что это последние минуты жизни барышни. Укрыв ее двумя пуховыми одеялами, Катя стремглав кинулась к барыне.