Страница 10 из 24
Храм Софии Киевской стал не просто главном собором Руси, но храмом-идеей. Созданию Софийского собора в Киеве должно быть уделено особое внимание. Вынужденно обратимся к одному событию, имевшему место через четыреста лет после освящения храма Софии в Киеве. В ночь на праздник Константина и Елены, на 21 мая 1453 года, за восемь дней до падения города под ударами турок, жителям города было ведение. Мы не будем давать оценки восприятию этого явления средневековым сознанием, это не входит в задачу исследования. Была тьма, и вдруг из сорока окон барабана, поддерживающего купол Софии Константинопольской, вырвались языки пламени. Поднявшись над куполом, разрозненные языки превратились в огненный шар, который взметнулся к небесам и исчез. Наутро патриарх сказал народу, что Ангел Софии, хранитель собора с момента его постройки, покинул святыню. Город впал в уныние. Дело в том, что со времен строителя собора императора Юстиниана София воспринималась византийцами как «Ангел-хранитель Империи»[48] [48].
Посвящение главного храма молодой христианской Русской государственности именно Ангелу-хранителю Царства – это особый символический акт первых русских христианских государей. Необходимо отметить, что за постройкой каменного собора уже стояла определенная традиция. «В 952 году княгиня Ольга, принявшая за несколько лет до этого крещение в Царьграде, строит в Киеве первую, деревянную еще церковь Святой Софии Премудрости Божией. Освящение было назначено на 11 мая – день освящения и посвящения императором Константином новой столицы, Царьграда, Матери Божией. К тому же календарному числу приурочил Владимир Красное Солнышко освящение воздвигнутой им после крещения Руси Десятинной церкви (996), а Ярослав Мудрый – каменного Софийского собора»[49] [49]. Таким образом, уже с княгини Ольги просматривается определенная традиция уподобления Киева Царьграду.
Строительство Софийского собора в Киеве имело особое символическое значение для молодой христианской государственности. «В восточнохристианском мире кафедральные Софийские храмы были символами суверенной государственности, упорядоченной христианской верой и законами»[50] [50]. Собор стал не только символом государственной суверенности, но и символизировал самостоятельность духовного выбора новокрещенного русского народа. «…Тринадцать глав Софии киевской, прекраснейшего и наиболее величественного архитектурного памятника Киевской Руси, не находят себе прообраза в Византии, как, впрочем, и ни в какой другой христианской стране, кроме нашей! Незадолго до того выстроенная дубовая София новгородская, вполне самобытное создание русских плотников (сгоревшая, как и многие десятки тысяч деревянных зданий, воздвигнутых на Руси в те времена), была тоже “о тринадцати верхах”. Такое могучее многоглавие – это явление чисто русское, преобразившее облик крестово-купольного храма»[51] [51]. На заре своей христианской истории Русь создает свое архитектурное направление, которое отличает русские храмы от ромейских образцов. Безусловно, здесь символически выражено не только своеобразие сакральной архитектурной традиции, очевидно сложившейся в языческие времена, но и воплощается идея духовного суверенитета по отношению к Царьграду. Храм Святой Софии Киевской является важнейшим и самостоятельным историческим источником.
Одним из принципиальных вопросов нашей истории является вопрос об инициаторе строительства каменного Софийского храма в Киеве и об идейном содержании архитектурной программы памятника. В «Повести временных лет» основателем постройки назван князь Ярослав Владимирович, а годом закладки храма – 1037. Эта дата стала хрестоматийной. Однако Новгородская первая летопись называет иную дату – 1017 г. «В то же время письменные источники, относящиеся к эпохе возникновения собора, дают возможность датировать его более ранним временем и связать появление “митрополии русской” со строительной деятельностью святого равноапостольного князя Владимира, крестителя Руси»[52] [52]. Н. Никитенко обоснованно считает, что начатое строительство при князе Владимире было только завершено при Ярославе. Она ссылается на «Слово о законе и благодати», в котором митрополит Иларион уподобляет Владимира царю Давиду, а Ярослава – Соломону, проводя параллель со строительством Храма в Иерусалиме. «Слово» митрополита Илариона основано на двух евангельских текстах, читавшихся в первый день Пасхи и на Благовещение. Следовательно, оно было произнесено на Кириопасху, когда оба праздника пришлись на один день, что бывает очень редко. При Ярославе такое совпадение случилось лишь однажды – 25 марта 1022 года. Таким образом, уже к этому времени София была действующим храмом»[53] [53]. Эта точка зрения заставляет нас пересмотреть дату и самого «Слова о законе и благодати». Найденные на стенах собора граффити тоже дают ранние даты. «Ряд граффити, благодаря упоминанию в них известных исторических лиц, могут датироваться даже 1019 г.»[54] [54]. Для нас важно осознать, какое идейное значение придавал столь необычному по своим архитектурным формам храму его заказчик.
Более чем вероятно, что им был князь Владимир. «Новаторский замысел, исходивший от князя-заказчика и его окружения и получивший гениальное архитектурное воплощение, выразился прежде всего в подчеркнутом внимании к символическому значению всех форм собора, а также в самом посвящении его Софии Премудрости Божией, которая в комплексе идей Ветхого Завета «связана… с мыслью о священной державе, о богохранимом царстве». Неслучайно митрополит Иларион в своем «Слове о законе и благодати» сопоставляет Святую Софию с Иерусалимским храмом – средоточием святого града, который, в свою очередь, воспринимался как земной образ Небесного Иерусалима. Эта сторона замысла хорошо прослеживается в архитектурном решении собора, являющегося и символом Града Божия, описанного в Апокалипсисе, и образом упорядоченного Богом космоса»[55] [55]. Определенный интерес для нашего исследования представляет фресковая роспись, только частично дошедшая до нашего времени. Речь идет о фреске, на которой было изображение княжеского семейства. Основная часть фрески утрачена в связи с тем, что находилась на стене западной трехпролетной аркады, разобранной в конце XVII столетия. Но о ней мы можем составить полное представление по рисунку 1651 г. Абрахама ван Вестерфельда, сделанному после поновления фрески при Петре Могиле. «Хотя портрет традиционно связывают с семьей Ярослава Мудрого, такая атрибутация представляется ошибочной в свете данных софийских граффити, наиболее раннее из которых содержит дату 1022 год. Следовательно, портрет, как и вся стенопись, возник не позднее 1022 года. Между тем старшие дети князя изображены здесь взрослыми… Таким образом, на фреске изображена …семья Владимира Святославича – строителя храма и заказчика росписи»[56] [56]. Особого внимания должен заслуживать этот наиболее ранний портрет князя Владимира, в частности его одеяние византийского василевса, на котором видно изображение двуглавого орла. Мы можем даже восстановить и цветовые соотношения этой эмблемы на плаще. Орел был изображен светлой краской, скорее всего желтой, на красном поле круглого картуша. Самое примечательное в этом изображении двуглавого орла на одежде князя то, что подобные изображения, по сохранившимся византийским материалам, дают даты более чем на сто лет моложе указанной фрески Киевской Софии. Тем не менее перед нами не просто портрет князя-заказчика, но византийского василевса с атрибутами и эмблематикой, приличествующими титулу, увековеченный в монументальной живописи главного духовного символа новой христианской державы. «В отличие от Византии, где ктиторские композиции помещались в храмах в нартексах или в пределах, а в Софии Константинопольской и в галереях, в Софии Киевской значительная по размерам ктиторская фреска находилась в центральном нефе… Таким образом, в системе символов Софийского собора ктиторская фреска утверждала равное участие христианской Руси, персонифицированной в правящей династии, в земной Церкви, тогда как строитель Софии Киевской Ярослав (Владимир (?). – Авт.) и члены его семьи симметрично и органично включены в единое с причащающимися апостолами сакральное пространство»[57] [57]. А. Поппэ считает, что процессия 12 членов княжеского семейства является пространственной репликой на процессию апостолов в алтаре. «Он пришел к выводу, что фреска становится видимым символом апостольской миссии династии среди своих подданных, портретные изображения которых персонифицировали идею Божественного вручения земной власти Ярославу и его семье»[58] [58]. Данная ктиторская фреска зримо воплощала высший сакральный идеологический и политический статус правящей на Руси династии христианских князей.
48
Лисовой Николай. Три Рима: таинство империи. Три Рима. М., 2001. С. 13.
49
Лисовой Николай. Три Рима: таинство империи. Три Рима. М., 2001. С.8.
50
Никитенко Н. Собор Святой Софии в Киеве. М., 2008. С. 6.
51
Любимов Л. Искусство древней Руси. М., 1974. С. 104–105.
52
Никитенко Н. Собор Святой Софии в Киеве. М., 2008. С. 12.
53
Никитенко Н. Собор Святой Софии в Киеве. М., 2008. С. 13–14.
54
Никитенко Н. Собор Святой Софии в Киеве. М., 2008. С. 15.
55
Никитенко Н. Собор Святой Софии в Киеве. М., 2008. С. 89.
56
Никитенко Н. Собор Святой Софии в Киеве. М., 2008. С. 140.
57
Свердлов М.Б. Латиноязычные источники по Древней Руси IX–XIII вв. Правда Русская. История Текста. Киевский собор Св. Софии как источник исторической информации. СПб., 2017 г. С. 575–579.
58
Поппэ А.В. К дискуссии о времени постройки Софии Киевской // Проблемы изучения древнерусского зодчества (По материалам архитектурно-археологических чтений, посвященных памяти П.А. Раппопорта, 15–19 января 1990 г.). СПб., 1996 (литературу см.: Свердлов М.Б. Дополнения. С.624).