Ведомые (ЛП)

Извращенка во мне хочет предложить ему не прятаться и раздеваться прямо в моем присутствии. Черт, я хочу медленно расстегивать сначала его накрахмаленные рубашки, а потом добраться и до молнии на прекрасных брюках. Хотя это нарушит статус-кво, а я понятия не имею, на какую сторону склонятся чаши весов.

Странно не знать. Обычно я специалист в понимании мужчин, в конце концов, они довольно простые существа. Во всяком случае, большинство из них. Они хотят вас и дают знать об этом.

Габриэль? Он не большинство. Правда, такому потрясающему мужчине, как он, не нужно напрягаться, чтобы заполучить женщину. Он может собирать приглашения, просто стоя на месте. Я видела, как это происходит, много раз. Женщины только посмотрят на него, и все.

Только он никогда не ведется. Никогда даже не утруждается внимательно посмотреть на ту, которая к нему пристает. Выражение его лица всегда мягкое с намеком на скуку, когда он небрежно, но вежливо отмахивается от нее. Это вид искусства, то, как эффективно он избавляется от нежелательных предложений. Я это замечала.

И я была бы склонна думать, что он асексуален на данный момент, но это не так. Даже близко, учитывая количество раз, когда его взгляд сталкивался с моим, а жар в нем захватывал дыхание. Боже, он смотрит на меня, будто обжигает. Этот алчный и собственнический взгляд.

Габриэль смотрит так, будто мысленно срывает с меня одежду. Зубами. Он смотрит так, что желудок обрывается, сердце уходит в пятки, а соски моментально становятся до боли твердыми. И это чертовски приятно, эта тугая пульсация, знание, что единственное, способное облегчить ситуацию — это его рот, горячий и влажный, тянущий за соски.

Проигрывая в уме грязные мысли о Габриэле на коленях, его щеках, втянутых от силы всасывания, его руках на моих бедрах, держащих меня неподвижно, чтобы я не могла пошевелиться и ослабить напряжение между ног, у меня немного кружится голова.

Габриэль должен знать. Он должен видеть, что со мной делает. Я блондинка. Я краснею. Слишком часто я видела этот горячий взгляд голубых глаз, устремленный вниз, к моим возбужденным соскам. Они не стесняются показаться, черт их раздери.

Его ноздри всегда слегка раздуваются, а за этим следует глубокий тяжелый вздох, словно он собирается с силами. Однако на этом все неизбежно заканчивается, потому что он не хочет продвигаться дальше.

И все же его толстый твердый член толкается мне в задницу каждый раз, когда мы забираемся в постель. Он никогда не отстраняется, чтобы скрыть эрекцию, и не прижимается, чтобы двигаться дальше. Нет, он просто оставляет все как есть, прижимаясь к моей заднице, его большая, широкая рука мягко касается моего живота, подбородок на макушке. Он обнимает меня, как мог бы любовник, нежно и томительно. И он относится ко мне как к другу, уважительно, доброжелательно, без злоупотреблений.

А я позволяю ему это. Лежу здесь день за днем, ночь за ночью, мое тело ему поддается, впитывает его тепло, наслаждаясь собственническими объятиями. Было бы так легко развернуться в его руках, прижаться к его губам своими, скользнуть рукой вниз по его груди и под штаны. Я представляла, как сжимаю его большой член (а теперь я знаю, что он большой) так много раз, что ладони покалывает от фантомных воспоминаний.

Между тем, сегодня, не будет сиесты. Вместо этого Габриэль пошел на пробежку. Странно, учитывая, что утром он уже бегал.

Боже, это утро... Щеки вспыхивают от воспоминаний. Ладно, ну, я прервала его «мужское время» стуком в дверь ванной. Не стоило этого делать. Господь знает, я была бы раздражена, если бы он так сделал, но я не ожидала, что он так быстро вернется и пойдет мыться. Представьте себе мой ужас, когда я вернулась и поняла, что он заперся с моим нижним бельем.

И он однозначно обнаружил его. Он был не в состоянии посмотреть мне в глаза с момента, когда наконец выбрался из душа, практически рыча ответы каждый раз, когда я заговаривала с ним.

Так неловко! Даже не знаю, почему решила, что постирать их в ванной — хорошая идея. Когда Габриэль покинул комнату, я даже не потрудилась постирать белье, просто затолкала в сумку и отправила вниз с горничной. Только потеряла любимую пару — симпатичные шортики с нарисованными на них вишенками. И никто из персонала не может их найти. Короче, одна сплошная радость.

Заработавшись, я практически выпрыгиваю из кожи, когда звонит телефон. Печально, но я надеюсь, что это он. Однако это моя подруга Кэти из Нью-Йорка.

— Привет тебе, — отвечаю я с улыбкой. — Не рановато ли для звонка?

Здесь два часа пополудни, а в Нью-Йорке восемь утра, и Кэти, как и я, сова.

— Могло бы быть, — отвечает она, — если бы я была в Нью-Йорке.

Откидываюсь на кровати. Тупая пустая кровать, которая не будет использована для сиесты.

— А где ты?

— Сейчас в Лондоне. Есть одна поп-звезда, которая порвала со своим знаменитым парнем, и все хотят сенсации.

Кэти — репортер в музыкальной индустрии. Она была той, кто втянул меня в съемки знаменитостей и кто поддержал мое решение покинуть бизнес, когда увидела, насколько я стала опустошенной.

— Напряженная жизнь? — спрашиваю я.

— Худшая, — соглашается она со смехом. — И, могу добавить, что шокирована твоим возвращением.

— На этот раз, к счастью, в гораздо лучшем качестве. — Я перекатываюсь на живот, свесив голову с кровати. Крошечный проблеск красного, торчащий между матрасом и рамой, привлекает мое внимание. Нахмурившись, придвигаюсь ближе. — А как ты узнала, что я снова работаю с музыкантами?— спрашиваю, отвлекшись.

— Это маленький мир. Люди говорят... — Слушая ее, тянусь вниз и касаюсь клочка красной ткани, выглядывающего из-под матраса. Он шелковый и не полностью красный. Красный с белым. Голос Кэти то затихает, то становится громче у меня в ухе.— ...и не только музыканты. «Килл-Джон»? Как это, черт возьми, случилось? Они знают о... ну, твоих снимках?

— Знают. Мы это обсудили и все круто.

Закусив губу, я вытаскиваю ткань. Она на секунду застревает, а потом высвобождается. Какое-то время я просто пялюсь на трусики, висящие на моей руке. Белые с маленькими красными вишенками. Мои трусики.

Они слегка влажные и сильно помятые от того, что были засунуты под матрас. На стороне Габриэля. Не в состоянии сопротивляться, подношу их к носу и нюхаю. Они пахнут его гелем для душа.

Габриэль постирал мои трусики? Зачем?

В голове проносятся возбуждающие мысли: Габриэль трогает мои грязные трусики и делает с ними то, после чего их необходимо постирать.

О, да, могу я, пожалуйста, в следующий раз посмотреть?

Хотя нет, он не мог. Не крутой, собранный Габриэль Скотт. Так ведь?

Может, он нашел их на полу ванной и постирал для меня?

Но сохранил их. Спрятал, как будто смог бы... Что? Использовать снова?

Вспыхнув, я прижимаю прохладный гладкий шелк к щеке. И снова краснею.

— Софи? Алло? Ты там?

— Дерьмо, — выдыхаю я, возвращаясь к реальности. — Прости. Я... м-м-м... уронила телефон за пазуху. Ты же знаешь, как я это ненавижу?

Кэти смеется.

— Дурында.

— Прости. — Задумчиво смотрю на свои контрабандные трусики. — О чем ты говорила?

— Я сказала, что Мартин рассказал о твоем туре с «Килл-Джон».

Все мысли о трусиках улетучиваются, я сажусь прямо, сердце грохочет.

— Что?

— Ага. Как-то раз он пришел в мой офис и начал разглагольствовать о том, как гордится, что ты смогла выбраться в тур. И он не подозревал, что ты такая авантюристка. Его слова. — Ее тон сухой с примесью отвращения.

— Вот засранец. Я не пытаюсь извлечь выгоду из близости к группе. Я отвечаю за их социальные сети, черт возьми.— Даже то, что я вынуждена это говорить, сжигает меня. Может ли человек по-настоящему стряхнуть свое прошлое? Или нас всегда будут судить по былым поступкам?

— Будь у него мозги, он бы это понял, — произнесла Кэти, явно пытаясь успокоить. — Я упомянула об этом только потому, что ты знаешь, каким он бывает. Теперь он почуял историю и заинтересовался. Не знаю, попытается ли он наладить контакт, но подумала тебя предупредить.