Ассистент

Я улыбнулся в ответ. Симпатичный немец, правда, непонятно, чему радуется, он видел меня сегодня впервые в жизни. Впрочем, неважно, симпатичный немец, и все.

— Андрей, снять нумер цвай хауз. — Для наглядности он продемонстрировал мне два пальца в форме знака победы, потом еще посмотрел в глазок прибора и уточнил: — Найн, Андрей, драй хауз! — показал три пальца, но не в форме фиги.

Я записал. Оператор продолжил свои указания на смеси немецкого с ломаным русским, временами переходя на английский, мне почему-то кажется, тоже ломаный.

Работы оказалось меньше, чем я предполагал. В основном — отскрести с заборов бумажную агитацию и рекламу, снять нумерацию с шести первых домов, остальную было не различить. В кадр попадали два светло-серых бетонных столба. Их решили покрыть грязно-коричневой краской. Где, интересно, я такую куплю?

Самой большой для меня неприятностью оказался пятиметровый забор в самой середине короткой улицы Грязнова. Его было никак не обойти, а он прямо-таки бил по глазам. Сработанный из рифленого металлического профиля, он сверкал на солнце, отбрасывая гранями лучи во все стороны. Ишь, каков пижон, хозяин двора, не мог, как все, деревянным ограничиться. Металлический в начале XIX века попросту непредставим… да и в конце — тоже. Его решили упрятать за другим забором — человеческим, дощатым, который мне надлежало сколотить и выкрасить в какой-нибудь нейтральный цвет. После долгой дискуссии с режиссером оператор определился — темно-зеленый.

ГЛАВА 10

Исполнительный продюсер

Когда мы уже заканчивали с улицей, позвонил Марко Ленцо, второй режиссер. Как мне сообщил переводчик, он отрапортовал, что комната гостиницы, за исключением отсутствующей кровати, готова к съемкам.

Мне это не понравилось. Почему он позвонил только теперь? Чем, интересно, они занимались с Катериной больше часа? Или с господином директором? Я не смог скрыть глумливой ухмылки, которой никто, конечно, не заметил. На меня обращали внимание только тогда, когда я был нужен по работе. И слава богу.

Пока я глупо ревновал и злился неясно на кого, иностранцы пошли к ожидавшей их «тойоте», а главный мой вопрос — конечно, финансовый, так и не был решен. Во-первых, я не выяснил, что мне за улицу причитается в долларовом эквиваленте, а во-вторых, на какие шиши я буду брать материал: доску, гвозди, краску, кисти и т. д.?

— Гусар, а деньги? — крикнул я вдогонку переводчику Турецкому, в расчете на то, что и у москвичей в ходу те же анекдоты, что и у русских.

Борис остановился, оглянулся и с улыбкой ответил:

— Гусары денег не берут!

Надо же, совсем как мы! И язык похожий. Даже с хохлами и белорусами у русских меньше общего, чем с москвичами!

Теперь уже Турецкий окликнул режиссера и коротко с ним перетолковал. Я подошел к машине. Переводчик набрал номер на мобильном и снова недолго покартавил скороговоркой.

Когда я слышу французский язык, не оставляет меня ощущение, что человек, часто точь-в-точь как ты, обычный человек, по-человечески, то есть по-русски, говорить умеет, но почему-то не хочет, придуривается. Будто Боря Кикин, изображающий голос безголового Буратины. Чушь, конечно.

Борис убрал мобильник.

— Если можете, подождите здесь минут десять. Приедет продюсер и выдаст вам доллары.

— Сколько? — Как говаривал их возлюбленный классик, ближе к телу, черт вас побери!

Переводчик пожал плечами:

— Не знаю, но они заранее определили, какой объект сколько стоит.

Попрощавшись со мной за руку, он сел в машину вслед за остальными. Впереди их ожидало полное незабываемых впечатлений общение с Михаилом Орестовичем Овсянниковым. Ну и экскурсия по музею декабриста Трубецкого, конечно. Эксклюзивная.

— Надо ждать продюсера, — сказал я, вернувшись к Григорию Сергееву.

А тот вдруг огрызнулся зло:

— Пошел он, знаешь куда?

Дорога, по которой он советовал пойти главному финансисту киногруппы, была совершенно не определена. Кабы Гриша озвучил хотя бы предлог, я смог бы догадаться. Если предлог «в», я знаю два традиционных пункта назначения и как минимум столько же менее употребимых. Если «на», тут и гадать нечего, ясно, куда ему путь держать. Существуют, впрочем, смягченные варианты, но они, в принципе, означают тот же мужской орган. Но это так, к слову. Мне на самом деле настроение Сергеева не понравилось.

— Гриш, ты чего?

— Ничего! — отмахнулся он.

Не хотел говорить, а ведь что-то произошло, точно. И если я собираюсь, а я именно собираюсь, работать с киногруппой, то должен знать все до мелочей. Нет ничего более важного в деловых отношениях, да и в любых других, нежели мелочи. Я решил вытянуть из Сергеева всю правду до основания и даже немного ниже, если такое возможно.

— Гриш, что все-таки произошло? Нехорошо темнить с товарищем, в одной упряжке ведь бежим.

В ответ из Гриши выплеснулся целый ушат матерщины. Это хорошо. Пусть выговорится, легче станет. Ему и правда через пару минут полегчало. Он сказал уже членораздельно, без поминания половых органов:

— Утром вся группа собралась. Я с гримершей с «Мосфильма», с осветителями оттуда же поговорил. Так вот, ребята мне сказали, сколько в Москве художнику-постановщику на «мыльных операх» платят.

— Ну и сколько же?

— В два раза больше, чем мне обещали французы! — Он снова чуть поматерился, но уже с меньшим энтузиазмом и добавил: — И это на «мыльных операх»! На полнометражных художественных фильмах расценки на порядок выше!

Гриша скромничал, о своих заработках не распространялся, поэтому я не знал суммы, которую следовало удвоить, и, соответственно, не мог знать результата. Но все равно впечатляло. Значит, и мне французы заплатят в два раза меньше. Или даже в три. Сергеев — художник-постановщик, а я всего-навсего его ассистент, да еще и внештатный. Интересное кино получается…

— И еще мне сказали, что у художника-постановщика должно быть два ассистента на зарплате, а у меня — один, да и того не найти, урода блатного!

Это он так про Стаса, понятно… Ох и не нравится мне расклад этого французского пасьянса…

— Так еще работу директора и администратора на меня вешают! С хозяином конюшни договариваться — я! Снег заказывать — снова я! Я что, похож на Господа Бога?!

Господа Бога я представлял себе несколько другим, не обязательно антропоморфным. Но если Он даже и похож на человека, раз вылепил его из глины по Своему образу и подобию, то, я в этом уверен, с Гришей Сергеевым Его не спутать, это точно, они — не близнецы.

А Гриша вдруг не успокоился даже, сник, устал от собственной бессильной ярости.

— Ладно, ты жди, я пошел, — сказал тускло, — а то еще наговорю продюсеру гадостей…

Он развернулся и медленно поплелся в сторону автобусной остановки. Я его окликнул торопливо:

— Гриша, а как же я?! Я же не знаю продюсера!

— Я его тоже не знаю, — ответил Сергеев. — Стой на перекрестке, смотри, жди, может, дождешься.

Хороший совет. Григорий ушел, я остался… На перекрестках, говорят, всякая нечисть водится. Выходит, в любом городе ее, как грязи. Почему же тогда мы ее не замечаем? Так я подумал и сам себе ответил: да потому, что цивилизованные народы напрочь утратили нюх! Этому надо учиться у народов, цивилизацией не испорченных, архаических, — у тунгусов, скажем, якутов или бурят. Впрочем, чему у бурят учиться? Они в Иркутске сплошь православные. Для них этот самый шаманизм, их же собственное прошлое, точно такая же архаика, как и для европейца… Ну все-таки, не совсем такая же. Голос крови, то-се… Да и не так уж давно они соприкоснулись с псевдоевропейской цивилизацией в лице ее изгоев — восточных славян.

Если у китайца за спиной две с лишним тысячи лет буддизма, у европейца — тысяча-полторы христианства, сибирские народы две-три сотни лет назад были еще язычниками. До прихода сюда в поисках мягкого золота — шкурок соболя — русских казаков. И миссионеров…

Я увидел одну из представительниц бурятской диаспоры, вероятно, язычницу, на пару с русским парнем, вероятно, казаком или миссионером. Увидел — и залюбовался. Хорошо они вместе смотрелись, хоть плакат рисуй и подписывай: «Азия и Европа — совет да любовь!» Оба молоды и красивы, каждый в своем роде. Черноокая, с луноподобным лицом бурятка и подобный солнцу, ясноглазый русский пацан. Студенты, наверно. Я бы и дальше пошел, представил их полнокровную половую жизнь, но — не катило. На свидание с полным ведром не ходят. Со стопкой плакатов — тоже. Ведро держал парень, стопку — девушка. Они подошли к забору по улице Грязнова. Парень намазал доски клеем и убрал кисть в ведро. Взял у девушки верхний плакат и аккуратно разгладил его на заборе.