Ассистент

Я сидел на переднем сиденье рядом с водителем, режиссер с оператором вольготно расположились в салоне. Как только машину перестало трясти на ухабах плохой сухопутной дорога, оба завалились спать до улуса Баяндай, где мы собирались пообедать.

Поль Диарен на правах старшего по званию с комфортом лег на заднее, самое длинное сиденье. Под голову пристроил сумку, даже ботинки снял и вытянул ноги.

Ганс Бауэр спал на следующем, более коротком, тройном. Его ступни в белоснежных носках торчали в проходе.

Меня в сон не клонило, водителя, к счастью, тоже.

— Андрей! — позвал он меня по имени, впервые, кстати. Как зовут его, я не знал.

Оторвался от равнодушного лицезрения скалистых берегов Ольхона да время от времени попадавшихся маломорских островков.

— Что?

— Помнишь похороны черного шамана?

— Конечно.

— Так вот, я на них не ходил.

Я пожал плечами. Не ходил так не ходил, мне-то какая разница?

— И когда бурят не из местных в яме задохнулся, я в стороне стоял, не участвовал! И на фальшивую могилу богдо Чингисхана тоже не поднимался!

Он говорил торопливо, эмоционально, будто оправдываясь передо мной за какую-то известную ему одному провинность.

— Ну и что?

— Я никаких запретов не нарушал, даже когда маленький был и несмышленый! А сегодня утром на скалу к Монгол-Бурхану сходил, побрызгал!

— Буханул на дорожку? А постов ГИБДД не боишься?

— Да не пил я, пригубил только! Говорю же: побрызгал — Вечному Синему Небу, Шубуун-нойону, хозяину Ольхона, конечно, Эрлен-хану, владыке Нижнего мира, и всем-всем духам — предкам шаманов и шаманок, покровителям Ольхона и Байкала! Целую бутылку водки разбрызгал! — После паузы добавил, вероятно, для убедительности: — Ноль семь литра!

— Слюной не захлебнулся?

Бурят шутки не воспринял, не улыбнулся даже. Повторил тусклым голосом:

— Я запретов никаких не нарушал, ты это, Андрей, учти.

Я психанул: исповедуется, блин, будто священнику…

— Почему ты мне все это говоришь? Я-то здесь при чем?

Шофер не ответил, вцепился в баранку, аж подался вперед к лобовому стеклу, всматриваясь в ледяную дорогу, покрытую сантиметровым слоем воды. Правильно, чем языком зря трепать, пусть лучше обязанности свои прямые выполняет, на дорогу смотрит. А то, ишь, разговорился…

Случались в моей жизни предчувствия, и не однажды, но на этот раз — никаких…

Водитель смолк, режиссер с оператором спали. Кто-то из них то ли посвистывал горлом, то ли похрапывал фальцетом, тоненько. А я не то чтобы задремал, отрешился как-то. Любое однообразие наскучит, даже если это череда красивейших, не изгаженных еще человеком видов байкальских берегов. Тем паче теперь мы находились где-то посередине пятикилометрового пролива Ольхонские Ворота, и материковый берег едва чернел впереди, а вокруг вода, вода и вода, сверкавшая в лучах почти уже полуденного, высокого солнца.

И жемчужные веера брызг из-под колес.

И волна за кормой, убегающая назад к Ольхону, вспять нашему движению от него.

И ни единого автомобиля на горизонте, ни ледяных торосов, ни островка…

Глаза слепило, я их закрыл, но солнечный свет все равно пробивался сквозь тонкую кожу век. Сон не пришел, навалилась полудрема-полуоцепенение. Поэтому, когда случилось то, что случилось, я не сразу понял, сон ли мне очередной идиотский снится, или наяву я слышу нарастающий треск льда, истеричный вопль водителя и рев автомобильного двигателя, когда педаль газа вдавлена до предела…

Я открыл глаза. Если опустить злополучный треск, визуально ничего не изменилось, только скорость увеличилась вдвое, но черная береговая линия впереди не думала приближаться. Все те же полтора-два километра, не меньше.

Под слоем воды было не понять, насколько крепок лед впереди и мчимся мы к спасению или к гибели.

Водитель кричал не переставая.

Лед трещал все громче и вдруг перестал, но и движение резко замедлилось, а через мгновение прекратилось вовсе. Я понял, что мы оказались на свободной ото льда воде.

Машина стала медленно погружаться.

Вцепившись в руль, орал оцепеневший бурят.

— Дверь открывай! — прокричал я и сам схватился за Ручку.

Вода поднялась почти до ее середины, дверь открывалась с трудом. Но открылась-таки… Вода хлынула внутрь, сразу залив ноги чуть ниже коленей, и ее уровень неуклонно продолжал повышаться.

Я оглянулся назад. Немец сидел, поджав ноги в белых носках, и тупо наблюдал за происходящим. Француз вообще не проснулся.

— Дверь открывай! Дверь! — прокричал я немцу.

Он закивал, но, мне показалось, мало что понял.

— И француза буди!

Немец посмотрел на заднее сиденье.

— Поль, штейт ауф!

— Двери сперва, дурак, не откроешь потом!

Теперь проснувшийся француз сидел, поджав ноги, и тупо смотрел на воду, которая поднялась уже до сиденья. Когда до него дошел смысл происходящего, он, сменив замолчавшего полминуты назад бурята, заорал на одной высокой ноте:

— Л-а-а-а-а!!!

Немец возился с дверью.

Вода залила сиденье.

Бурят все-таки выдавил свою дверь и полез в воду.

Вода поднялась выше пояса сидящего человека. Я все еще сидел. Чего я ждал?

Француз вместе с немцем возился с дверью. Что там у них за проблемы? Она же вбок открывается, вода не должна мешать. Да и нормально она раньше функционировала. На суше…

Дверь наконец пошла в сторону.

— Прыгайте в воду! — орал я. — Плывите к берегу!

Хороший совет. Во-первых, они меня не понимают, и не одного меня. Они никого и ничего не понимают. Во-вторых, на уровне поверхности воды и береговой линии-то не разглядеть…

Я еще раз посмотрел назад — немец уже плыл, француз выходил в дверной проем. Точнее — выныривал. Вода поднялась почти под мой подбородок.

Я привстал с сиденья, оттолкнулся ногами от пола и нырнул в распахнутую дверь…

Вода обжигала, словно раскаленный металл. Нет особой разницы в ощущении нестерпимо горячего или холодного…

Я вынырнул на мгновение на поверхность, все мышцы одновременно свело, и я медленно стал погружаться в глубину. С открытыми глазами. Но непроглядная тьма застилала их. А еще говорят, самая чистая в мире вода…

Не знаю, я умер, а потом воскрес или моему измененному организму потребовалось некоторое время, чтобы перестроиться? Как бы то ни было, скоро я снова видел, мышцы действовали, смертельного холода больше не чувствовал, но по-прежнему опускался. Сколько мне еще до дна? Сотня-другая метров? Я не знал глубины пролива и не желал знать…

Я задвигал синхронно конечностями. И поплыл вверх, к свету…

Вынырнул и не увидел ни людей, ни микроавтобуса. Всё? Все?

За пару взмахов подгреб к кромке льда. Попытался опереться о него, но тот обломился под руками. Попробовал еще раз… и еще… Не знаю, с какой по счету попытки сумел вылезти на лед. Сел, опустив ноги в воду. Приехали. Точнее — приплыли…

— Андрей-нойон! — услышал вдалеке голос.

Встал. Метрах в ста от полыньи в направлении материкового берега увидел водителя-бурята. Он махал мне рукой.

— Спасибо, богдо Андрей-нойон!

Он развернулся и побежал к берегу. Слава богу, хоть этот остался в живых. Буряты, они живучие, несколько минут в ледяной воде их не убьют…

А немец с французом? На дне?

Я стал всматриваться в толщу воды — тщетно. Легче иголку в стоге сена отыскать…

И вдруг мне показалось, что я вижу под водой чье-то тело, стремящееся вверх, к поверхности… Вот оно ближе, ближе… Тянется на исходе сил…

Я опустил правую руку, ухватил за чужую ладонь и рывком поднял на поверхность… Привет с Того Света… Я держал в своей руке деревянную пятерню деревянной куклы… Сколько же раз тебя надо уничтожить, чтобы избавиться навсегда?

Отбросил руку в сторону, и она покатилась по льду…

В кармане зазвонил сотовый телефон. Посмотрел на экран — Анна Ананьева. Улыбнулся и разжал пальцы над водой. Сотик камнем ушел на дно…

Я не знал, что мне делать. Я ничего не знал, хотя мог — всё… Сила, доставшаяся младенцу. Как вам такой прикол?