Ассистент

— Хватит меня критиковать, дальше!

— Дальше они пошли, а я в чем была минут через пять следом побежала. Сначала скандал хотела устроить, а потом, когда поняла, что пришедший — не ты, за Жоан стало страшно. Она хоть и старая выдра, и на мальчиков наших заглядывается, но хорошая, правда… Когда они дошли до поляны, все и началось, закрутилось… Мужик, сволочь, Жоанку на землю повалил, а тут и ты заявился. Он ее ножом ударил, и вы драться стали. И похожи как близнецы, и одеты одинаково, и техника боя одна… Я даже не поняла сразу, кто кого победил — настоящий Андрей фальшивого или наоборот… Дальше ты знаешь.

Вот как, оказывается, было… Эта тварь приняла мой облик, чтобы без проблем Жоан из дома выманить. Но зачем она ему? Я этого не понимал и не пойму, наверно, никогда.

Ровно в назначенное время прилетела «скорая помощь». Ею оказался военный вертолет «Черная Акула», из которого по-боевому резво выскочили подтянутые ребята в камуфляже, но без оружия и знаков различия. Зато с полевыми носилками… Интересные сотрудники у провинциального бизнесмена, и фирма, вероятно, не менее интересная…

Как бы то ни было, я был рад. Ребята переложили Жоан на носилки и подняли на борт. Аккуратно, но не слишком церемонясь. Именно такого уровня работа называется профессиональной.

Анна Ананьева лететь отказалась наотрез, как я ее не убеждал. А когда понял, что все уговоры бесполезны, сказал старшему из них по возрасту, сорокалетнему, вероятно, начальнику отдела странной фирмы:

— Командир, Николай Алексеев велел эту девушку забрать вместе с раненой!

Они выполнили приказ с удовольствием. Пусть и без макияжа, Анечка молода и привлекательна, тем паче в смятой ночной рубашоночке, тепленькая…

В тренированных руках она быстро успокоилась и затихла. Но за ее сохранность я не беспокоился. Люди служилые, устав разумеют. Если прикажут убить — убьют, если трахнуть — трахнут, а велели доставить — доставят без насилия и членовредительства.

В последний момент в руку переводчицы я сунул спутниковый телефон Жоан Каро.

— Аня, будь на связи, Поль Диарен тебе позвонит. Только не пытайся ему объяснять, что произошло. Просто скажи, что у Жоан Каро… ну, приступ аппендицита, что ли…

— Хорошо, так и скажу, — ответила Анна. — Я позвоню тебе на сотовый, Андрей.

— Через шесть-семь часов я буду в Иркутске.

— Я все равно позвоню! — прокричала девушка, но я едва ее услышал.

Вертолетные винты ожили, завращались, ускоряя и ускоряя свое круговое движение, и, едва я отошел на безопасное расстояние, «Черная Акула» с неторопливой грацией крупного хищника поднялась над степью…

У меня только-только хватило времени сходить за брошенными там, где спал, шмотками и подойти в усадьбу Никиты к окончанию завтрака. Есть мне все равно не хотелось, главное, к отъезду в Иркутск микроавтобуса не опоздал.

Дом № 11 оказался заперт. Я открыл дверь ключом и прошел — пусто. Сперва я решил, что Григорий Сергеев еще в столовой, но и вещей его в комнате не оказалось…

На автостоянке микроавтобус отыскать труда не составило, он был единственной машиной. Водитель-бурят спал в кабине, профессионально сложив на руль руки, а на них — голову. Я забросил в салон сумку и вернулся на воздух. Мне ничего больше не оставалось, как стоять и ждать остальных пассажиров.

Из столовой вышли Поль Диарен и Ганс Бауэр, озабоченно переговариваясь и жестикулируя. Направились не в свои апартаменты, а к дому продюсера и переводчицы. Подергали дверь, постучали — тщетно. Мне все стало ясно, они потеряли женщин. Я подошел и блеснул эрудицией:

— Гут морген, господа!

Припасенная для француза фраза из «12 стульев» снова оказалась не к месту: «Месье, я не ел три дня» — не работала, столовая рядом.

Обменялись рукопожатиями. Немец спросил:

— Андрей, ты знать, где мадам?

— Мадемуазель, — поправил я автоматически.

— Гут, где мадемуазель?

Я понимал, что сказка про вертолет и аппендицит, пройдя сквозь двойной скверный перевод, покажется французу совсем уж невероятной. Невероятной и подозрительной. Я завертел головой в поисках выхода, осознавая, впрочем, что последнего профессионального переводчика сам же и усадил полчаса назад на борт «Черной Акулы».

Мимо проходил Никита с женой, и я вспомнил, что она знает иностранные языки, французский в том числе. Они подошли на мой зов. Как зовут женщину, я так и не вспомнил. Не важно.

— Переведите, пожалуйста, режиссеру, — попросил я, — что у Жоан Каро случился приступ аппендицита и я вертолетом отправил ее вместе с Анной Ананьевой в Иркутск в больницу. Они могут позвонить по спутниковому телефону, он у переводчицы.

Они позвонили, а потом долго трясли мне руку, благодарили на двух языках. Героем я себя, впрочем, не почувствовал. Хотелось гордо произнести заученную еще в начальных классах средней школы фразу: «На моем месте так поступил бы любой советский человек!»

Иностранцы направились в свою комнату за вещами, а я — к микроавтобусу, где меня поджидал Григорий Сергеев, художник-постановщик. Можно уже сказать — бывший. Съемки закончились, и продолжение карьеры в этом качестве маловероятно. В Иркутске кино не снимают. Была, правда, при советской власти студия кинохроники, но и она благополучно развалилась в смутные времена перестройки и ускорения.

— Что ты там ночью у Филиппа наделал? — хмуро спросил Григорий. — В его доме ни одного целого стекла не осталось.

Черт побери, я успел забыть о ночной бешеной скачке, столько всего после этого произошло… Придется снова врать. Я заметил, что теперь только этим и занимаюсь — вру и вру…

— Я, Гриша, пьяный напился, не помню ничего… Что, правда ни одного целого стекла?

— Ни единого, только что вместе с ним смотрели. — Григорий выглядел озадаченным. — Как ты умудрился, Андрей? Гранату, что ли, бросил?

— Откуда у меня граната, окстись? Не помню я…

Неудобно было мне за последствия ночного камлания. Всю семью перепугал — жену, детей, тещу… Откуда мне было знать, что стоит взять в руки бубен, и такое случится… Хороший человек Филипп… Решение пришло само собой:

— Давай, Гриша, я на пару дней задержусь, съемки все равно закончились. Помогу окна вставить. Стекло оплачу, деньги теперь есть.

Григорий покачал головой:

— Не надо, Андрей. Филипп от твоей помощи заранее отказался. Он хочет, чтобы ты немедленно с Ольхона уехал. — Художник прикурил очередную сигарету. — Почему, Андрей? Что вы такое с Филиппом знаете, чего я не знаю?

— И слава богу, Гриша. Не всё знание одинаково полезно для здоровья. И Минздрав о том же на сигаретных пачках пишет… Хочешь, у Филиппа спроси, может, он расколется.

Григорий хмыкнул с сомнением, сделал пару глубоких затяжек и сигарету затоптал. Мы оба знали, что ничего ему Филипп не расскажет. И никому не расскажет. Разве что Эрью Хаара-нойону, когда после смерти пытать станут одну из его душ в подземных галереях Преисподней. Но там-то любой герой разговорится. Это заведение посолидней будет, чем даже пресловутые застенки гестапо или НКВД…

Когда микроавтобус выезжал из деревни Хужир, Григорий Сергеев стоял у открытых ворот и махал нам на прощание рукой. Я был рад, что он с нами не поехал.

ГЛАВА 33

Аки посуху…

Легкий парок поднимался над озером, словно его поставили на гигантский треножник и греют, греют на адском огне…

Грело на самом деле сверху. Ослепительное солнце бликовало на сплошной водной поверхности. Брызги веером летели из-под колес. Создавалось ощущение, что мы не ехали — плыли. На байкальский лед выступила вода. Это значит, он сделался рыхлым, непрочным и ездить по нему опасно. Ездили все равно. Нам то и дело попадались встречные легковые машины, как поливалки, разбрызгивавшие воду на пять-семь метров в обе стороны. Большегрузные, конечно, уже не рисковали выезжать на лед, это было бы равнозначно самоубийству. Впрочем, я бы не слишком удивился, увидев груженный песком под завязку «КамАЗ». Суицид у смертных заложен на генном уровне. Вспомнилась прочитанная в каком-то «желтом» листке статейка о самых нелепых самоубийствах в истории человечества. Идиотства там было выше крыши, но запомнился только один поляк, в пьяном кураже с криком: «А так слабо?» — отрезавший себе голову бензопилой… Не к добру, вероятно, вспомнилось…