Страница 3 из 24
Боясь, что моё прескверное поведение может оказаться связанным с гибелью атомохода «Курск» и с повышением стоимости доллара, я молил Бога, чтобы трамвай, наконец, доехал до остановки. Вскоре, мои мольбы были услышаны — вагон, проехав некоторое расстояние, остановился. Двери открылись, и я с криком: «Слава, КПСС» выпрыгнул на тротуар.
Сержант Стрельцов стоял, опершись на стену, и пытался уснуть. Ему это почти удалось, во всяком случае, трезвые мысли куда-то улетучились из головы, и вместо них появились какие-то бредовые размышления и воспоминания.
Дневная сонливость парня объяснялась тем, что он всю ночь провёл на лестничной клетке у своей двери. Потерянный ключ никак не находился, соседки, у которой был запасной комплект, всё ещё не было дома. Она пришла только под утро, когда Стрельцову уже было пора на работу.
Спать стоя было ужасно неудобно: мешал автомат, ужасно доставал постоянный шум, расслабиться по полной программе было невозможно.
— Спим на посту?! — раздался над ухом громкий возглас. Стрельцов мигом проснулся и чуть не упал от неожиданности.
Тревога оказалась ложной — его разбудило не начальство, а друг и напарник Андрей, с которым он дежурил по железнодорожному вокзалу. Стрельцов расслабился и с укором посмотрел на ухмыляющегося друга:
— Ну и шуточки у тебя. Так от страха подохнуть можно.
— Спать ночью надо, Олег. Что, опять по девкам шлялся?
Стрельцов попытался что-то возразить, но Андрей его опередил:
— Ладно, пошли.
— Куда? — не дошло до Стрельцова.
— Ну ты даёшь, — Андрей покачал головой. — Паспорта проверять, конечно, бомжей отлавливать.
— Ах, да, — Олег потянулся и, вскинув автомат, двинулся за другом.
Находившийся на втором этаже зал ожидания был сегодня заполнен до отказа. Стрельцов бросил тоскливый взгляд на ряды кресел, сулившие ему долгую и кропотливую работу. Он огляделся по сторонам и застонал, заметя в углу зала расположившийся на сумках цыганское семейство. Редко когда проверка паспортов цыган заканчивалась мирно: Олегу же ужасно не хотелось в данный момент на кого-либо орать. Зато Андрея, похоже, даже порадовало появление представителей кочевого народа. Он со странной ухмылкой направился прямо к ним, Стрельцов с неохотой последовал его примеру.
По дороге Олег всё же несколько приотстал от напарника, надеясь, что тот разберётся и без него. И был прав: Андрей, даже не заметив отсутствие друга, с деловитым видом о чём-то спросил у цыган. Те довольно резко отреагировали на вопрос — разгорался жаркий спор.
Олег повернулся к ним спиной и с облегчением вздохнул. Он вообще не очень то и любил эти рейды. Ему не нравилось ходить между рядами кресел, искать бомжей и теребить простых пассажиров, а взамен чувствовать на себе возмущённые взгляды людей, которым, конечно, кажется, что они, что они, милиционеры, всё это делают по собственному желанию, для развлечения. Если это кому-то и доставляет удовольствие, то, наверное, Андрюхе.
Крики за спиной становились всё громче. Олег повернулся к первому попавшемуся пассажиру и негромко сказал:
— Ваши документы, пожалуйста.
Ответа не последовало, пассажир даже не шелохнулся. Стрельцов повысил голос:
— Предъявите, пожалуйста, ваши документы.
И вновь никакой реакции. Пожилой мужчина сидел без движения. Глаза его были открыты, а взор направлен вниз, под ноги. Стрельцов взял мужчину за плечо и с силой тряхнул. Голова пассажира откинулась назад, глаза смотрели мертвым взглядом в одну точку.
Стрельцов в ужасе попятился назад. Синие губы пассажира сильно бросались в глаза и не добавляли радости. Олег глотнул побольше воздуха и, немигающим взглядом глядя на окаменевшее лицо, крикнул, что есть мочи:
— Андрей!.. Андрей!!!
От крика сидящие рядом люди всполошились, послышались вздохи ужаса, тихие вскрики.
— Андрей! — ещё громче крикнул Стрельцов. Он едва держался на ногах, на лбу появились капельки пота.
Подбежавший напарник перевёл дух, бросил на мужчину изумлённый взгляд, и его нервы тоже не выдержали.
— Врача! Быстрее врача! — крикнул он.
Но все старания были напрасны. Сергей Николаевич Коротков был мертв.
Когда я ворвался в здание ГУВД, было уже пять минут десятого. На всякий случай, показав удостоверение дежурному, я помчался было дальше, однако вдруг остановился, осознав, что совершенно не знаю куда дальше идти. Вернувшись к дежурному, я спросил:
— Вы случайно не знаете, где здесь кабинет Совкова? — Совков был начальником моего отдела, и в его кабинете должно было состояться совещание по поводу появления новых сотрудников.
Дежурный широко улыбнулся.
— Я здесь работаю уже десять лет, и успел запомнить, кто, где работает. Кабинет Совкова на втором этаже, первая дверь от лестницы.
Я кивнул и побежал на второй этаж. Так, первая дверь от лестницы. Интересно, первая справа или слева? Попробуем левую. Закрыто. Значит, правая. Правая тоже закрыта. Так… Интересненько.
Может они уже закончили совещание, и разошлись по делам? Вряд ли. Совков так быстро не наговорится.
Я присел на корточки, и в это время дверь находящаяся напротив меня открылась. Вышедший оттуда человек с интересом на меня посмотрел. И не он один. Через дверной проём за мной наблюдали, по меньшей мере, восемь человек: Совков, несколько «оперов», и три молодых человека, по-видимому, тоже стажера.
— Давно сидишь? — спросил вышедший из двери человек и сразу продолжил: — Проходи не стесняйся.
В кабинете послышался сдержанный смех. Я, ощущая сильно покрасневшие уши, прошел внутрь и сел на свободное место. Если не везёт, то не везёт во всём.
Совков продолжил свою скучную речь о возрастающей преступности, опасности террористов и о надежде на новое поколение, то бишь на нас. Я слышал эти лекции, наверное, раз двадцать, и утруждать себя в двадцать первый раз не стал, занявшись пока осмотром присутствующих. Так, Совкова я видел и раньше потому и узнал. И из оперов знаю двоих. Один, капитан Фонаренко Ильдар Григорьевич, был интересен мне не только тем, что носил мусульманское имя, украинскую фамилию и русское отчество. Дело в том, что этот сыщик и должен стать моим покровителем на время стажировки. Говорят, что он очень опытный и хороший сыскарь, но не с приветливым характером. Это подтверждало и то, что когда я с гордостью говорил, что мой будущий наставник — Ильдар Григорьевич, мне чаще всего приносили соболезнования.
Вторым знакомым оперативником был Сергей Иванович Митько, тоже человек известный. Несколько лет назад, у него по одному интересненькому делу проходил сынок какой-то «шишки». Митько, по-видимому, не послушал ни просьб начальства, ни угроз «шишки», и отпускать сыночка не стал. Поступок был, конечно, волевой, но в то же время глупый: сыночка отпустили через месяц, а Митько с тех пор на всю жизнь остался лейтенантом. Я не знал, насколько правдива эта история, но одно знал точно — уважают Сергея Ивановича побольше Фонаренко.
Два других опера мне были незнакомы, а вот в рядах стажёров я всё-таки обнаружил «родимое» лицо. Филипп Шариков, то есть Гавриков, смотрел в данную секунду на меня и глупо улыбался. Ему, наверное, понравилось, как меня обсмеяли пару минут назад.
Дело в том, что, не увидев здесь Гаврикова, я бы не расстроился. Хотя мы и учились на одном курсе, и жили на одном этаже в общежитии, дружбы или хотя бы приятельства у нас не получилось. Во-первых, потому что он любил одну музыку, а я другую. Во-вторых, потому что он любил смеяться над людьми, а я, иногда, умел сочувствовать. А ещё, его постоянно бесил мой прекрасный талант не нарываться на неприятности. Гавриков из той многочисленной породы людей, которые считают себя достойнейшими, хотя сами не стоят и маленького кусочка дерьма.
— Чернов, вы слушаете? — раздался вдруг громкий голос Совкова. Я оторвался от воспоминаний. Так, сейчас узнаем, кто здесь Чернов. Воцарилось долгое молчание, после которого я, заметив, что все уставились в мою сторону, недоуменно нахмурил брови и спросил: