Песня для Корби

– Попроси меня, и я не буду этого делать. Умоляй меня. Расскажи мне правду.

Корби не ответил. Его подняли вверх, и он нечаянно ударился головой о стальную раму ограждения. Потом кто-то схватил его за руки и с силой выпихнул в пропасть. Корби повис над бездной. Перед собой он видел серый щербатый бетон стены; на семьдесят метров ниже начинались остекленные стены, а совсем далеко была стройплощадка и крошечные люди-муравьи в красных, желтых и оранжевых касках.

– Как ощущения? Нет страха высоты?

– Босс, может, потрясти его? – предложил один из охранников. – Есть детская игра, для совсем маленьких. Их сажают на колени и поют: «Едем, едем, едем. Едем на лошадке. Ой, ямка».

Корби почувствовал, как одну его ногу на мгновение почти отпустили. Его качнуло над пропастью. Сердце екнуло.

– Мне не до шуток, идиот. – Отец Андрея перегнулся через ограждение крыши и заглянул Корби в лицо. – Это здание повыше, чем ваша школа. У тебя будет шанс, которого не было у моего сына. Шанс умереть еще в воздухе от разрыва сердца.

Корби чувствовал, как кровь приливает к голове. В ушах шумело. Он перестал различать звук ударов собственного сердца и гул копошащегося внизу города.

Высота в сотни метров. Падать и падать. Он представил, как мимо него будут проноситься этажи недостроенного здания – сначала пустые бетонные провалы, потом новенькие стекла окон, обклеенные белой пластиковой лентой. Они сольются в сплошную зеркальную поверхность, а где-нибудь на высоте пятнадцатого этажа его тело наткнется на торчащий из стены прут и дальше полетит разрубленное на части. Будет очень много крови – больше, чем было на асфальте вокруг головы Андрея, даже больше, чем на капоте машины его родителей. А потом на землю упадут ошметки плоти.

Корби казалось, что он проходит через строй барабанщиков, и все они отбивают ритм его сердца. Грохот сотен там-тамов. Вой отдаленной сирены. Гудок теплохода, плывущего по Москве реке. Бредовые угрозы Токомина. Пиликающий сигнал работающего над соседним зданием крана. Тупая ватная боль в голове. Холод и жар. Его стошнило. Едкие капли желудочного сока проникли ему в нос. Глаза слезились. Он начал кричать.

– Хватит, – приказал Токомин. Охранники вытащили Корби наверх и отпустили. Кашляя и задыхаясь, он упал на новенькое зеленое покрытие крыши. Его била мелкая дрожь. Стук сердца начал медленно стихать, но головная боль не проходила, резала виски. Отец Андрея сел на корточки рядом. Корби поднял на него глаза.

– Ну что? Начинаешь что-нибудь вспоминать?

– Да, – прохрипел Корби.

– Это хорошо. Я слушаю.

Корби свернулся в комочек. Нестерпимая головная боль. Мир плыл и кружился вокруг. Мужчины в темных костюмах на фоне почти безоблачного неба. Окаменевшее от горя лицо Токомина. Корби чувствовал себя хуже, чем когда-либо – и впервые чувствовал себя живым. Он смотрел на своих мучителей без ненависти. Их тени казались ему красивыми. Он вспомнил, как совсем маленький играл в ванне, а мама принесла трех желтых резиновых утят и пустила их плавать. Он вспомнил, что у них был светлый, песочного цвета, лабрадор. Он умер от старости, когда Корби было шесть лет, но папа сказал, что их пес лечится от рака в элитной клинике в Германии. Еще два года Корби в это верил, а когда понял правду, уже не очень грустил.

– Говори, – снова потребовал Токомин.

– Я помню, что на девятый день рождения мне подарили огромную коробку «Лего», – прошептал Корби. – Помню, как мы строили вместе с отцом игрушечный аэропорт.

– Что?

– Я помню, что мама пела, когда готовила. Помню ее любимую одежду. Летом она носила голубое платье, а зимой пушистый белый свитер. Он потом состарился, и она одевала его дома.

Отец Андрея схватил его за плечо, встряхнул.

– Что ты несешь?

Корби улыбнулся.

– Я помню, что мама называла нас «мужчинами». Меня и папу. Помню, как она учила меня чистить зубы. Помню, как папа показывал мне, как заряжать аккумулятор машины.

Лицо Токомина исказилось.

– Я помню, как он склеил мне линейку, когда ее сломали одноклассники. Помню, как мы разбирали компьютерную мышь. Помню, как мама делала песочное тесто.

– Замолчи.

– До того, как они умерли, у меня были друзья. Теперь я их вспомнил. Комар, Аня и Паша. Это они придумали, что меня будут звать Корби.

Токомин схватил его, притянул к себе.

– Ты специально, – прошипел он, – специально все это говоришь. Ты знаешь, что у меня с сыном тоже все это было. И ты специально это говоришь. Ты питаешься моей болью, да? Тебе плевать, что я тебя убью?

Он отпустил его, встал.

– Побудешь здесь. А когда я приведу сюда твоих друзей и подвешу вас рядом, правда начнет проясняться.

«Друзей? – удивленно подумал Корби. – Он что же, думает, что они тоже виноваты?» Он неловко перевернулся и увидел спины уходящих.

– Подождите, – попробовал позвать он, но никто даже не обернулся. Хлопнула дверь, громко лязгнул автоматический замок. Корби удалось встать на колени. Он был один, посреди неба, под солнцем, на холодном ветру.