Каштаны цветут дважды

Схватила бумагу и, поднявшись, заставляя себя идти неспешно, добралась до кабинета Голда.

И на пороге столкнулась с той, в ком мгновенно узнала Малефисенту. Белоснежка не успела испытать страха и не смогла отвести взгляда.

В первое мгновение она была уверена: Малефисента не узнала ее. Но та остановилась, плотно сомкнула губы, в светлых глазах появилось странное выражение: гнев, но остывший, боль, но точно забытая. Белоснежке почти захотелось прочесть в этом взгляде упрек, но его не было, точно она, Белоснежка, не стоит этого упрека. Шагнув в сторону, чтобы обойти ее, Малефисента ушла, так и не проронив ни слова.

Оглушеннаая, Белоснежка еще несколько секунд простояла в коридоре. Как под толщей воды, двинулась к двери, и, постучав, вошла. Румпельштильцхен, погруженный в задумчивость, бросил на нее раздраженный взгляд, когда она положила бумагу на стол.

— Вот. Сколько… — она собиралась говорить спокойно, но не выдержала на втором же слове, — сколько еще все это будет продолжаться?

Румпельштильцхен мельком взглянул на текст.

-Расстрелы? Очень долго, поверь. Тебя это не касается.

— Это касается меня! — Белоснежка уже не пыталась сдерживаться, казалось, в ее слова выливается весь накопленные за фальшивые и реальные годы протест Мэри-Маргарет. — Я набираю эти приказы, ты их подписываешь. Но я так больше не могу! Могла под Проклятьем, а теперь все поменялось, я больше не робкая секретарша. Я не буду в этом участвовать!

Румпельштильцхен несколько секунд молчал, точно давая ей возможность еще что-нибудь прибавить к своей речи.

— Герои вспомнили о своей сути, — протянул он наконец с наигранным восхищением. — Отлично, пусть Дэвид вызовет рейхсфюрера на дуэль. Или ты перестреляешь из лука рейхстаг?

Под его холодным взглядом Мэри Маргарет привычно растерялась. Ответила Белоснежка:

— Нет. Но можно же что-то сделать. И даже если нельзя, — она сглотнула, — я не хочу быть частью этого.

— У тебя сейчас нет выбора,— сухо ответил он поднимаясь. — Эти приказы кто-то наберет и кто-то подпишет. Ты ничего не изменишь. Только навлечешь на всех подозрение.

Белоснежка с силой прижала ладони к щекам. Они с Дэвидом смогут что-нибудь придумать. Они другие.

— Как ты можешь так жить?

Еще задавая этот вопрос, она уже осознала, что спрашивает Румпельштильцхена отчасти, чтобы отвлечься от своей роли во всем этом, роли, которую не выбирала Белоснежка, но выбрала Мэри-Маргарет, и отчасти, чтобы понять, почему они с Дэвидом так легко доверились и доверяют темному колдуну.

Похоже, Румпельштильцхен догадался о ее мотивах.

— Я же злодей, дорогуша, забыла? Злодей, с которым вы время от времени заключаете союзы, — он довольно усмехнулся, и она на мгновение отвела глаза, — но все же, — она зажмурилась, когда он потянул к себе лист бумаги, — злодей.

***

Нил удивленно хлопнул глазами, когда навстречу ему из полумрака склада выбралась белокурая девушка. Ладная фигурка, светлые глаза, насторожено изогнутые брови; совсем юная.

— Расслабься, я на вашей стороне, — приняв его интерес за опасение, девушка демонстративно похлопала по застегнутой кобуре. Держалась она немного застенчиво, словно не была уверена в приеме.

— Стала бы я тебе иначе от Голда информацию передавать. Эмма Свон.

— Дочь Нолана? — Нил широко улыбнулся сказочной принцессе. — Слышал о тебе. Что, решила окончательно перейти из злодеев на сторону героев?

Выразительное лицо девушки омрачилось, и углы ясно очерченного рта опустились. Ему вдруг подумалось, что в ее выражении мелькнуло что-то жалобное и детски-горестное.

— Мы же не в сказке, — явно желая сменить тему, пробормотала она.

— Пока нет.

Эмма взглянула на Нила с таким удивлением, что он понял: о Зачарованном лесу она не знает. Странно. Персональное Проклятье? Слишком молода? Амнезия?

— Ладно, извини, неудачная шутка, — сказал он, но тень не исчезала с ее лица.

Она прошла мимо него к стене склада, протянула руку и коснулась застывшей капельки янтарной смолы.

— Это не шутка, — качнула она головой. — Герои и злодеи — это просто, да? Мой отец герой, а я злодей. Теперь я вроде как на светлой стороне, но это вряд ли что-то меняет.

— Раз ты сделала выбор, это меняет все, — с непонятной ему самому серьезностью ответил Нил. Хотелось, чтобы она обернулась к нему.

Разгладились тревожные складки на лбу. Поднялись в улыбке уголки губ.

— Ты так спокоен, — обернувшись, она остро взглянула на него. — Доверяешь мне?

— Голд тебя не прислал бы, если бы тебе не стоило доверять, — усмехнулся он.

— Значит, доверяешь ему, — Эмма снова отвернулся к стене и ловко сковырнула комочек смолы себе на ладонь. — Он мой начальник. Знаешь, я пришла в СС через него, он многому меня научил — всему, чему, — ее голос упал до шепота, — сама хотела учиться. И только один-единственный раз заставил меня сделать не то, что я хотела, — она обернулась и с печальным вызовом глянула в глаза Нилу, он заметил, как она приняла незащищенную позу. — Когда не дал мне убить человека.

— Да, — пробормотал в наступившую тишину Нил. — Это он может.

Эмма невесело усмехнулась.

— А сегодня этот человек рассказал мне, что Голд у него на глазах убил свою жену. И… я знаю, — она стиснула в пальцах комочек смолы, и до Нила донесся терпкий хвойный запах, — что это, наверное, правда.

Ее слова ничего не значили, не несли никакого смысла, они просто скользили мимо Нила, не задевая его. Или они и не звучали, и между ним и Эммой всегда висела эта пустая тишина. Он отрешенно заметил, как испуганно она глядит на него.

— Нил… Нил?

— Как звали ту женщину? — хриплый голос, жалкая, трусливая надежда.

—Мила.

Нил молча повернулся. Она не окликнула его.

Он шел к выходу, считая шаги. Зачем-то считая шаги.

Лицо матери, которого он не помнит.

Отпускающий его руку отец.

На этот раз обошлось без портала.

========== Глава 47 ==========

Паспорта, билеты. Белль склонилась над бумагами, над плотными кусочками темно-зеленого картона, точно прилежно разбирая буквы. Она даже губами шевелила, подстегивая вялые, замерзшие мысли. На сердце давила тяжесть настолько ощутимо, что, казалось, удары стали глуше, осторожнее.

Белль попыталась вспомнить, обещал ли Румпель ей или Нилу вытащить всех или сказал, что сделает все возможное.

Наверное, не обещал, и именно поэтому Белль чувствовала себя обманутой, но не столько им, сколько самой собой.

Было так легко верить, что он все исправит, ведь это означало бы, что Румпель изменился, и все его страшные деяния остались в прошлом. Она старалась не думать о тех, кому это уже не поможет. Ей о многом пришлось стараться не думать, и она неплохо с этим справлялась.

Но сейчас это перестало получаться, как будто кто-то взял и рывком выдернул ее из зачарованного сна. «Из сказки», — шепнула бы себе Белль несколько дней назад, когда память о Зачарованном Лесе стала для нее убежищем, в которое не вторгалось зло этого мира. Но за четыре дня, протекшие с падения Проклятья, что-то изменилось. Не то чтобы Румпельштильцхен на глазах превратился в чудовище, да и случись это, Белль вряд ли испугалась бы сильнее, чем когда узнала, что он оберштурмбаннфюрер СС, но Белль все яснее ощущала, как им что-то овладевает, отдаляя от нее.

Еще ее сильнее пугало другое. Белль больше не ощущала в нем разрыва, расхождения между тем, что он говорил, делал и чувствовал.

Точно закончилось время несовпадения с самим собой, и он стал — пусть незавершенно — тем, кем хотел быть. И Белль боялась узнать, кем — чем — именно.

Она обернулась на звук шагов, все еще сжимая документы в руке.

Он сразу их заметил и остановился в дверях.

— Ты собираешься уехать и всех бросить, — проговорила Белль с нервной, горькой улыбкой, согнать которую она была не в силах.

Он в замешательстве бросил на нее взгляд, полный уже знакомой ей смеси сухого вызова и затаенной просьбы понять.