Страница 31 из 64
Хельмут перегнулся вперед.
— С врагами Рейха не может быть ни сделок, ни договоров, — бесцветно, серо проговорил он.
Голд рассмеялся, но Хельмут видел: резкое переключение тона тот заметил, как и то, что оно означает — игра пошла всерьез.
— Бросьте, Миллс уже не враг Рейха. Без ее активной помощи выйти на сеть не удалось бы.
— У вас довольно размытые понятия о врагах и друзьях Рейха, — еще монотоннее произнес Хельмут. — У Германской империи есть не только внешние, но и внутренние враги. К последним следует быть гораздо беспощаднее, и я умею их находить.
Голд сжал губы, Хельмут с удовлетворением заметил, как через вежливый интерес во взгляде собеседника проступил холодный расчет.
— Не сомневаюсь, — сухо ответил Голд. — Вы это блестяще продемонстрировали, — опасная, легкая усмешка, — Вена, 1936.
Несколько минут Хельмут хранил молчание. Венская площадь, острый шпиль средневекового здания, недопустимая, постыдная слабость, одно неверное решение. Почти забытое, едва ли опасное. Острый шпиль, венская площадь, набережная в поздний час.
— Этот скелет в шкафу, — словно прочитав его мысли, Голд пожал плечами, — вас не погубит, но доставит несколько неприятных минут.
Хельмут откинулся на спинку стула, подчеркивая расслабленность и жестом, и позой, и тоном:
— Не стоит вступать в схватку с тем, кто сильнее вас, Голд.
Теперь в усмешке Голда появилось нескрываемое превосходство.
— Отличный совет, Хельмут, отличный совет.
Столкновение оценивающих взглядов, которым ни один не позволяет стать открыто враждебными.
Внезапно манера Голда изменилась, тот заговорил с непринужденным дружелюбием:
— Да будет вам, Валден. В чем вы меня подозреваете? В сочувствии Сопротивлению? Мы знакомы не первый год, вы неплохо меня знаете. Я похож на человека, который встанет на сторону кучки неудачников-идеалистов?
— Меньше всего. Но, — «Вена, 1936» снова прочел он во взгляде Голда и произнес жестче, чем собирался: — лояльность Рейху еще не означает преданность Рейху.
Голд покачал головой, отказываясь услышать в тоне Хельмута угрозу.
— Если будете руководствоваться подобными соображениями, Валден, Третьему Рейху придется решать острую кадровую проблему. Я полагаю, моя лояльность подозрений не вызывает?
— Что вы скрываете? — резко, без переходов спросил Хельмут, впиваясь в Голда взглядом. — Что для вас Сторибрук?
Помолчав, Голд взмахнул рукой в полунасмешливом, полусдающемся жесте.
— Хорошо, раз вы так настаиваете. Сторибрук — не простая ячейка Сопротивления. Ниточки от этой сети тянутся далеко, может, вплоть до Берлина. Но расследование происходило под моим руководством, и, — размеренный тон стал холоднее, — завершать его я предпочту самостоятельно.
Хельмут кивнул. Когда Голд поднялся, он бросил:
— Не хотите славой делиться?
— А кто хочет? — неторопливо ответил тот. — Вы в стороне не останетесь в любом случае, Валден.
Дверь захлопнулась. Вена, 1936. Какими связями — ослабляя воротничок и стискивая зубы, чтобы подавить нарастающую и лишающую хладнокровия ярость, спросил себя Хельмут, — какими колдовскими связями нужно обладать, чтобы вытащить на свет ту историю?! Он еще поколебался, взвешивая, стоит ввязываться в схватку или отступить.
Приняв решение, Хельмут потянулся к телефону.
***
Белль, усевшись, смотрела на него с растерянной пытливостью.
— Ты… ты ведь тоже из нашего мира? Я все вспомнила, — неловко улыбнулась она. – И все знаю о твоем отце.
Нил, присвистнув, выпрямился. Сказочного в девушке было немного — если не считать того, что она умудрялась говорить о захватившем ее в плен эсэсовце с улыбкой, а потом еще и вернулась к Голду.
— Так, подожди. Ты, — Нил невольно понизил голос, — из Зачарованного Леса? Как к тебе вернулась память?
— Он вернул мне ее. Это вышло случайно, — Белль на секунду смущенно отвела взгляд, — он тоже не знал, что я оттуда.
— Надо было просто перечитать Красавицу и Чудовище, — пробормотал Нил. Усмехнулся. Что-то в спокойствии, в ее безоговорочном приятии всего, что с ней произошло, пробуждало в нем едва ли понятное ему самому раздражение, глухое, царапающее. — Ты говоришь, что все знаешь. И о том, кем он был в нашем мире, — взмахнув руками, Нил изобразил один из жестов Темного, но по недоуменному взгляду Белль сообразил, что с тем девушка не встречалась, — тоже?
— Темным магом. Он сам сказал мне.
— Тогда ты ничего не знаешь, — сухо усмехнулся Нил.
Белль быстро глянула на него, Нил заметил — в ее взгляде смешались чувство вины и едва заметный укор.
— Я знаю, что он был другим когда-то, — с тихой твердостью проговорила она. — Вижу порой, каким. Темный маг, оберштурмбанфюрер — это не он, часть его, но не он.
— Это все, что от него осталось, — тяжело выговорил Нил. Злость на наивность Белль растянула губы в усмешку.
Белль не отвела взгляда:
— Почему он стал им? Темным магом.
— Спроси его. Но он не расскажет, потому что, — Нил сломил распустившуюся веточку боярышника, — это произошло из-за меня. Он так считает. Я — нет.
— Я… я не понимаю.
— Это старая история, ты и представить не можешь, насколько старая. Но я целую вечность считал себя виновным в том, что темный маг уничтожил моего отца. А потом, — он зло усмехнулся, надламывая веточку, — оказывается, что в мире без магии, без проклятья Темного мага, отец стал нацистом. Ничто его к этому не вынуждало. Просто он так решил. Сделал свой выбор.
Он отшвырнул ветку, смахнул с ладоней ошметки коры.
Белль молчала и Нил не выдержал:
— Что ты так на меня смотришь, думала, я на его стороне?
— Кто-то же должен на ней быть, — вырвалось у нее.
Повисла тишина.
— Ты доверяешь ему? — негромко спросил Нил.
— Он сам себе не доверяет, — невесело усмехнулась Белль.
Она уже поднималась, когда он остановил ее.
— Не протягивай ему руки, Белль, — тяжело уронил Нил. — Он отпустит ее, когда встанет выбор между тобой и тем, чем он дорожит больше всего.
Впервые с тех пор как они знали друг друга, Белль посмотрела на него с сожалением.
========== Глава 34 ==========
— Эмма, — робкий голос секретарши, — Эмма, что с тобой? Эмма, ты в порядке?
Эмма наконец смогла сосредоточить внимание на бледном лице Мэри-Маргарет. Превозмогая себя, встретилась с добрым, встревоженным взглядом, вслушалась в настойчивый озабоченный голос.
— Все в порядке,— не чувствуя губ, проговорила Эмма.
— На тебе лица нет. Эмма, — Мэри-Маргарет несмело протянула к ней руку и вздрогнула, когда Эмма отшатнулась.
— Не… не трогай меня, — выдохнула Эмма.
Секретарша не двинулась с места, большие глаза светились желанием помочь, желанием, не вызывавшим сейчас у Эммы ничего, кроме приступа тошноты.
— Эмма, я слышала выстрел и знаю, что ты стреляла в кого-то. Но ты не убила его, только ранила.
Она подняла на Мэри-Маргарет взгляд.
— И ты даже не представляешь, как я разочарована, — зло бросила она. — Я промазала, ясно?
— Неправда, — тихо ответила Мэри-Маргарет. — Эмма, я видела тебя после смерти того парня из Сторибрука. Сейчас тебе еще хуже.
— А уж ему-то как плохо, — силясь усмехнуться, ответила Эмма. На секунду цинизм фразы вернул четкость расплывавшемуся перед глазами лицу Мэри-Маргарет, недрогнувшему лицу.
— Эмма, — сколько же жалости может поместиться в одном слабом писклявом голосе?! — не прячься во тьму. Как бы далеко ты ни ушла, ты всегда можешь вернуться, стоит только повернуться к свету.
К свету. Из тьмы. Вот так просто, и Мэри-Маргарет верит, что все легко, и эта уверенность сводит Эмму с ума.
— Заткнись, — прорычала она. — Просто заткнись, слышишь?
Она наступала на Мэри-Маргарет, едва, из последних сил сдерживая желание схватить ту за воротник кофты и трясти, трясти, трясти. Вдруг Эмма остановилась.
Спокойно, без тени горечи, проговорила:
— Нет никаких возвращений. И тебе этого никогда не понять. — Эмма смогла улыбнуться. — Ты набирала приказы, Мэри-Маргарет. А я их исполняла.