Страница 15 из 64
— Как ты… как тебя занесло сюда? — отрывисто спросил он наконец, засовывая руки в карманы.
— Я создал Проклятье, — автоматически ответил тот, — но оно… не было готово. Реджина не была готова, — пробормотал Румпельштильцхен, с трудом переводя дыхание.
Вдруг Румпельштильцхен поднял голову, с усилием взглянул на него, словно только что увидел, слабо позвал:
— Сынок.
Нила почти отбросило в сторону.
— Не называй меня так, — стиснув зубы, проговорил он. — Тебе многое придется объяснить. Что за Проклятье? Что ты натворил?
— Древнее Проклятье, — глухо ответил Румпельштильцхен, — единственный способ попасть в мир без магии.
— Реджина, ты сказал, Реджина? Ты что, хочешь сказать…
— Реджина, — перебил Румпельштильцхен, — Чарминг, Белоснежка, — как во сне перечислял он. - Гномы…
Нил обеими руками провел по лицу, взъерошил волосы и коротко, полуистерично, рассмеялся.
— Приятель, ты хоть понимаешь, что натворил?!
— Я пытался найти тебя, Бэй, — в растерянном голосе Румпельштильцхена проступили нотки мольбы, но говорил он так, точно все еще не мог очнуться, заученно, механически, — я триста лет пытался попасть сюда, и другого пути не было.
— Ладно, тебе это удалось, — бросил Нил. — Ты что, правда меня не помнил? И почему СС? — стараясь говорить как можно безразличнее, спросил он.
Румпельштильцхен замедленно огляделся, остановил взгляд на черном рукаве своей формы.
— Проклятье создало для всех нас фальшивые имена, — без выражения ответил отец, — память, личность. Не помня тебя, я знал, что… потерял сына.
— Бросил, ты хочешь сказать? — жестко взглянул на него Нил.
— Бэй, — молящие нотки в голосе Румпельштильцхена стали отчетливее, глаза отца влажно заблестели. Нил поморщился и замотал головой. Вот сейчас действительно подступила ненависть.
— Почему СС? — резко повторил он.
Румпельштильцхен несколько секунд молчал, руки конвульсивно сжимались и разжимались.
— Проклятье меняло обстоятельства, биографии, но, — вдруг голос отца похолодел, зазвучал оттенок вызова, тонкие губы дернулись в подобие мимолетной усмешки, — сущность оно оставило неизменной.
— Понятно. — Нилу и стараться не пришлось, холодное презрение далось без усилий, прозвучало отчетливо. Он откашлялся. - Даю тебе три дня. Если за это время ты не вытащишь всех, кого с таким искусством загнал в ловушку, я сдамся СС. Тебе понятно?
— Бэй, послушай, — Румпельштильцхен отлепился от стены, подался вперед.
Нил вскинул руки в полубооронительном, полуагрессивном жесте.
— Даже не вздумай, - предупредил он. Пальцы подрагивали, как и голос. Хватит, пора заканчивать. - Все, что ты мог мне сказать, запоздало на три столетия. Тебе ясно? Но кое-что сделать ты можешь. И лучше бы тебе это удалось.
Шагнув к выходу, он бросил через плечо:
- Уходи. И сними своих ищеек.
Румпельштильцхен не ответил.
Уже в дверном проеме Нил обернулся.
Румпельштильцхен, двигаясь очень медленно, преодолел несколько шагов до стола, неуверенно протянул руку, коснулся оставленной на столе надколотой чашки.
И Нил вышел.
***
Бэй вышел.
В незанавешенное — Белль не любит штор — окно вливался отсвет заката. Багрянец напоминал кровавое зарево другого неба и другой войны.
Румпельштильцхен смотрел на нежный фарфор, бездумно водил пальцем по линии скола. Сознание — сознание Голда — цеплялось за простые, трехмерные, осязаемые вещи.
Румпельштильцхен отстраненно следил за тем, как Голд дает распоряжение снять наблюдение с квартиры, как люди в черных униформах расходятся, как сменяют друг друга неширокие улицы незнакомого города.
Поднимался ветер - устало ждала своего часа зарождающаяся ночь.
На западе тлел пожар.
Конец первой части
========== Часть 2. Эмма: Падение Проклятья. Глава 19 ==========
Мы за дела должны держать ответ,
Коль есть вина — последует расплата.
Никто и ничего нам не простит.
М. Андерсон.
После заката сухой, раскаленный багрянцем неба мистраль затих, сменившись прохладным, устойчивым северным авалом. На бульварах проступали из ночной тьмы остроконечные соцветия на высоких кронах.
Бросая окутавшему Париж военному затемнению мимолетный, обреченный — ветер уже уносил один бледно-розовый лепесток за другим — вызов, цвели каштаны.
***
Белль не слышала, когда вернулся Голд. Когда она вошла, Голд сидел в кресле, и Белль даже в полутьме освещенного лампой у письменного стола кабинета бросилась в глаза непривычная напряженность его позы и неподвижность взгляда.
— Я… ждала тебя, — сказала Белль, делая шаг вперед. Он, не отвечая, взглянул на нее: сначала так издалека, что Белль стало не по себе, словно один из них был фантомом. Белль на мгновение даже показалось, что Голд пьян. Он смотрел неотрывно, и постепенно во взгляде проступало узнавание, а затем — удивление.
— «Сторибрук» — я хочу им помочь. Я должна, — стараясь не думать о том, как нелепо звучит ее настойчивость, произнесла Белль.
Голд молчал. Белль сначала показалось, что он ее и не слушал. Это заставило ее заговорить требовательнее:
— Ты же можешь что-то сделать!
— Да, — с усталой механичностью ответил он.
— И… ты сделаешь это? — сбившись с решительного тона, спросила Белль.
— Да, — уронил он.
Белль внимательнее всмотрелась в него. Он говорил так, точно его не интересовали ни просьба Белль, ни свой ответ. Но это не было обычной непроницаемостью, напротив, Белль показалось, будто его мысли сейчас настолько заняты, что он едва замечает ее присутствие.
Она растерянно сцепила руки, нервно огляделась. Отчего-то на память пришло, как она зимними вечерами спешила к дому укрыться от тьмы и холода и, оказавшись у двери, нетерпеливо ждала, когда ей отворят. Вот только ощущение было, что снаружи находится не она.
Белль вдруг заметила на письменном столе небольшую фарфоровую чашку со знакомым рисунком и не менее знакомым сколом по краю.
— Моя чашка, — недоверчиво проговорила она. Неуверенно шагнула к столу, прикусив губу, взяла в руки чашку, повернула надколотым краем к себе. — Ты так резко сорвался с места, когда позвонили - ты был у меня? - медленно, безотчетно стараясь оттянуть его ответ, спрашивала она. - И что, кто-то приходил? Ты… -затаив дыхание, она вновь обернулась к нему, - еще кого-то арестовал?
— Нет.
Не успев испытать облегчения, Белль услышала, как он шевельнулся, и уловила в голосе ноту боли.
Не тратя времени даже на то, чтобы поставить на стол чашку, она подалась вперед и коснулась его плеча. Белль заметила, как он вздрогнул от прикосновения — оно не было таким, как два часа назад, они оба знали это — а потом остановил взгляд на ее руке.
— Что с тобой?
— Со мной?
Он несколько секунд молчал, словно размышлял над вопросом, затем рассмеялся приглушенным, безрадостным смехом.
— Ты меня пугаешь, — тихо сказала Белль, не снимая руки.
— Тебе и следует бояться.
— Не тебя.
Несколько секунд он недоуменно смотрел на нее, черты лица неуловимо смягчились.
— Что случилось? — повторила Белль.
Он пожал плечами и с деланной легкостью, легкостью безнадежности, от которой у Белль сжалось сердце сильнее, чем если бы он говорил с отчаянием, ответил:
— Скажем так, я пытался пересмотреть условия одной сделки. Сделки, о которой я надолго забыл. Как и о многом другом.
Полумрак кабинета будто оттенил негромкие слова, окрасил тьмой.
Словно Белль вновь стала незримой, Голд поднялся, не заметив, как стряхнул ее руку, и прошел мимо нее.
— А теперь тебе лучше уйти.
Белль почувствовала: он избегает называть ее по имени.
— Почему?
Он обернулся — в темных глазах разгоралась мрачная, словно высвободившаяся, злоба.
— Потому, — в голосе звучала насмешливая вкрадчивость, — что бы ты ни придумала, как бы ни старалась убедить себя, меня или нас обоих в обратном, я — чудовище.