Страница 10 из 11
– А я и не нервничаю, достали они уже просто….
В это время уже шли бои на донецком аэропорту. И каждый из нас мечтал попасть туда, чтобы отличиться, медальку заработать, например. Только старый опытный воин Саратов, успокаивал нас своим хладнокровием. Его усталые и проницательные глаза посмеивались над нами, хотя внешне этого Саратов никогда не проявлял. Он никуда не стремился, говоря, что всему свое время. Вообще, он был единственный, кто всегда был спокоен, уравновешен и немного трезв.
И снова дорога, и снова скучный марсианский пейзаж с замерзшими и замершими городами и селами, степями и терриконами, редкими лесными массивами и, холодными на вид, ставками. В районный центр Комсомольское, как мы позже его окрестили – Комсу, мы приехали поздно ночью. Во время комендантского часа. Все по старому сценарию: полуразрушенная двухэтажка, холодный бетонный пол, короткий и чуткий сон. К этому уже стали привыкать. Потому что ничего лучшего на тот момент и быть не могло. Наутро снова приказ на сборы и выдвижение. К зданию военкомата. Он на тот момент стоял брошенной коробкой, но хоть окна почти везде были целы. К вечеру мы его заняли полностью под свои нужды.
При Сталине умели строить. На примере военного комиссариата города Комсомольское, я убедился в этом еще раз. Толстые стены его служили хорошим прикрытием не только от пуль и осколков, но и от холода и сырости. Я занял небольшую комнату на втором этаже, в которой стоял электрический обогреватель. Через двадцать минут у меня уже было тепло, как в Ташкенте. Но пришел «командир» из местных ополченцев, человек завистливый и гнилой, и меня тут же, выкинули из этой комнаты, на первый этаж, в общую палату. Зато сам шахтерский генерал вселился в мою.
– Твоя только грязь под ногтями, – ответил он мне на мои скромные возражения. – Ты тут в гостях, а я тут – дома. И мне решать, где ты будешь жить, понял?
Из огня да в полымя попали мы тогда. В Комсе располагалась Первая Славянская бригада, прикрывавшая границу с Россией на мариупольском направлении. И снова вся служба свелась к контролю над движением на въезде в город. Суточные прозябания на блокпостах, строительство укрепленных сооружений, просто тупое брожение по городу с автоматом и умным и устрашающим видом. Официально это называлось «держим позиции». Неофициально, между собой, называли «охрана кукурузы».
Конечно, были и те, кого это вполне устраивало. Кто в самые первые же дни выяснил, где находятся ближайшие магазины и что там можно купить и по какой цене. Но большинство из нас рвалось на передовую. Туда, где реально шли бои, и где можно было проявить и проверить себя. Вместо этого мы занимались наведением порядка в тылу. Стреляли только на полигоне, куда выезжали один-два раза в месяц. На этом вся наша война заканчивалась. Конечно, не всех это устраивало. Поэтому текучка из подразделений была колоссальная. Уходили целыми группами.
Так, помню, однажды пришел к нам отряд парней из Харькова. Человек семь их было. Со своим оружием, снаряжением и питанием. Пришли с просьбой сохранить их как отдельный сформировавшийся взвод. Но были рассредоточены по уже имеющимся. Неделю пытались они договориться с нашим командованием о сохранении себе отдельного статуса, но получив конкретный отказ, снялись с места и также неожиданно, как появились, исчезли. И такой разброд-шатание был везде.
Текучку в две тысячи четырнадцатом году успешно перекрывали новыми отрядами добровольцев, приезжавших с Ростова. Уже тогда в моей голове возникали многие вопросы и сомнения в правильности выбранного решения. Но, делая поправку на военное положение, рассчитывал, что все в будущем изменится к лучшему. Вообще в наших рядах царили хаос и анархия. К концу года многие не понимали, что они тут вообще забыли. Все ехали на войну, слушали рассказы бывалых ополченцев, полагали, что везде реально идут активные боевые действия. Толпы беженцев, встречавшихся на границе с Россией, подтверждали наши догадки. Когда же мы целыми месяцами сидели в тылу, не зная, чем себя занять, то стали задавать неудобные вопросы. Ответом нам сначала было просто молчание, а потом самых ярых интересующихся либо отправляли на передовую, либо сажали на яму. Вообще, как мне потом самому предстояло неоднократно убедиться, сажание на яму было любимым способом решать все проблемные вопросы между командирами и солдатами.
Зато по телевизору шли новости одна страшнее другой. Гремели бои, у всех на слуху были имена Гиви и Моторолы, Дрёмова и Мозгового. Были и другие командиры и подразделения, которые сражались на передовой. К ним и уходила большая часть добровольцев. Видя такую ситуацию, командиры тыловых частей всячески препятствовали текучке. Устраивая «охоту на ведьм», так называли операции по поиску и обезвреживанию украинских диверсантов. На самом же деле по поиску мародеров, наркоторговцев и прочего криминального контингента. Лекарство для всех было одно: яма, работа по строительству оборонительных сооружений, рытье окопов. Особо зарвавшихся могли втихаря пусть и в расход. Под эту гребенку, безусловно, попадало и много гражданского, обычного, населения. Война все спишет, говорили нам тогда. Она и списала, к началу две тысячи пятнадцатого года отношение к ополченцам резко ухудшилось.
Наступил ноябрь две тысячи четырнадцатого года. Мы все так же несли свою службу по охране кукурузы. Сутками, не просыхая от алкоголя. Думать старались только о приятном. Сходили с ума, каждый как мог, от какой-то навалившейся депрессии. Пишу сейчас об этом не с целью пожаловаться, как нам было тяжело, а для того, чтобы все имели представление о том, какая моральная подавленность была у ополченцев. Очень трудно было не сломаться.
Глава IX
Раннее утро ноября две тысячи четырнадцатого года. После построения на площадке возле военкомата, служившей нам плацем, произведен развод по нарядам. Я и еще трое бойцов из подразделения были назначены на пост, находящийся на терриконе. С него очень хорошо просматривалась дорога, ведущая в город. Недолгие сборы, и вот мы уже на точке. Террикон – это такая гора отработанной руды и шлака, выброшенной из шахты при добыче угля. Высотой она пару десятков метров. Забраться на нее по отвалам весьма проблематично. Шахтеры, привыкшие с детства по ним лазить, делали это без особых напрягов. А я – дитя казахских степей. Поэтому мне взбираться на террикон первое время было очень сложно. Земля из-под ног постоянно осыпалась, прочной основы не было никакой. Пока залезешь наверх, можешь несколько раз скатиться вниз кубарем. Что я регулярно и делал под дружный хохот сослуживцев.
Пост наш представлял собой обычную яму, кое-как накрытую досками, и обтянутую рваным целлофаном. Внутри находилась печка-буржуйка и пару досок на ящиках из-под боекомплекта, служивших нам местом для отдыха. Ветер на терриконе гулял не слабый. Во время дождя или снега яму заливало по колено водой, которая оставляла после себя еще и жидкую грязь – муляку. Вобщем, сидели мы на этом терриконе, как черти, грязные, мокрые и замерзшие. Из еды – только сухпайки в зеленых картонных коробках, да еще то, что сам успеешь купить в магазине или выпросить у поварих в столовой, если есть деньги. Зато водки всегда было в достатке. Мы ее выменивали на сухпайки или патроны у местного населения. Воевали мы с алкоголем всеми силами. Уничтожая его запасы литрами. На склоне террикона валялись уже сотни опорожненных бутылок из-под белого горючего.
Нас было трое. Давайте я подробнее познакомлю вас с персонажами данной истории. Здоровый, двухметровый парень с пулеметом на плече, в очках от зрения, в грязной поношенной горке, в подшлемнике и почти до основания стертых берцах – это Ярослав, позывной Монгол. Доброволец из России, приехавший из Новосибирска. Парень, в общем-то, безобидный, хотя с явными следами контузии. Любитель рассказать смешные и загадочные истории, проводить поиски и расследования внеземных цивилизаций. Он уже в Комсомольском успел их найти. И в свободное от службы время мы с ним ходили искать инопланетян. Мне с ним реально было весело. И поэтому я ему с удовольствием подыгрывал. За что, в скором времени, к нам стали относиться как к парочке полоумных дурачков. Но меня это не трогало вообще.