Страница 21 из 23
– Ночевала! Ещё как ночевала! Правда, всего один раз. Только утром в путь она умчалась рано, по лазури весело играя. Улетела, но обещала вернуться.
Главный тетрарх опешил от неожиданности и даже наглости, ненадолго прервал поток своего сознания, выполнявшего роль урока, представил себе почему-то Карлсона с дворцовой крыши, пробуравил взглядом зрачки Галерия и, обнаружив, что цезарь в этот раз не отвёл глаза и не опустил их долу, продолжил:
– Если что-то требуется менять, надо не бояться это менять. Следует быть стопудово уверенным, что это надо менять ради достижения поставленной перед собой цели. Надо это долгосрочно менять, несмотря на ехидные улыбочки, смешки за спиной, шишки от падений или даже тычки, тумаки, синяки и побои. Надо реагировать на импульсы извне и даже неоднократно изменять сами изменения, управлять ими, снова и снова вносить коррективы, при этом продолжая менять сущность субстанции в нужном тебе направлении. Только тогда цель может стать результатом. Пусть даже и не таким результатом, каким он замысливался, но близким к замыслу. Не цель, а результат оправдывает средства. Цель, которая не реализована, делает человека преступником, коли с его средствами большинство элиты не согласится. Ты вряд ли сегодня способен действовать в такой логике. И вряд ли даже поймёшь сейчас, о чём я тут перед тобой распинаюсь. Но завтра – всё может быть. Хорошенько обдумай, только не на досуге, мои слова. Впрочем, можешь и на досуге, главное – не накоротке и хорошенько. Учись, сынку, пока я жив! – а про себя при этом подумал: «И всё же будет намного лучше, если возьмёшь на вооружение мной сотворённое и спокойно, нерабом, доплывёшь на готовой галере до конца пути. До своего личного конца по тому руслу, которое я проделал для себя и обозначил мейнстримом для тебя».
Диоклетиан, выдержав небольшую паузу, вдруг, словно ни с того ни с сего, спросил:
– Как думаешь, сын Галерий, кто по своей интеллектуальной мощи способен сегодня быть истинным хозяином земли Римской?
– Только Господин и Бог! Только Нацлидер… эээ… Гарант!
– А кто способен стать наследником Гаранта и Нацлидера? – уточнил главный тетрарх, словно ненароком и шутя, изменив порядок слов и объединив их в одну смысловую единицу.
– Я! – не выдержал интеллектуального и физического напряжения Галерий, но вовремя спохватился. – Рано ещё нам… эээ… вам думать о наследниках. Господин и Бог – всем прочим господам и Божествам Господин и Бог! Поэтому вы и только вы! Вы, вы, вы в сердце моём!
– И не забывай, что Гарант и Нацлидер – это одно и то же, единое и неделимое, как сам Рим! – безо всяких экивоков и дипломатии затвердил, словно отлив в граните, Диоклетиан. – Ты pro или contra?
– Я как пионер! Всегда готов! Всегда pro! Пионер – он всегда первый! – как обычно, нашёл выход из положения Галерий и уткнул свой нос в роскошные золотые лабутены главного тетрарха: паттерн.
Диоклетиан сдвинул брови, пытаясь вызвать из памяти слова великого Октавиана Августа перед его смертью (кто-то из советников совсем недавно нашептал ему на ухо цитатку): «Хорошо ли я сыграл свою роль в комедии под названием жизнь? Аплодисменты, пожалуйста!». Помирать Господин и Бог не собирался – рановато, были у него ещё дома и в державе дела, тем не менее перед тем, как продолжить, снова выдержал небольшую, но демонстративную, словно театральную, паузу.
– И последняя пара ремарок, сын мой и зять Галерий. Первое: когда дела в державе пойдут сикось-накось и появится много недовольных, затей небольшую войнушку и обязательно в ней победи. Без виктории тут никак! Проиграть не смей! От поражений – одни только беды! А повергнешь врага – дела сами собой наладятся, образумятся, придут в порядок. Большая часть недовольных станет святее прячущего ныне в катакомбах папы Римского, сама громче обычного тебя восславит. Меньшую можно со спокойной совестью отправить на кресты и на плахи. Второе: державы соседей надо уважать, они никогда не будут для Рима не разлей друзьями, но их можно делать партнёрами, даже в пух и прах дербаня. Дербанить тоже можно с почтением и милой улыбкой. Селяви! Такова наука геополитика! Не я её зачинатель, но я её способный ученик и одарённый рационализатор… эээ… реализатор!
– А кто зачинатель-основоположник? – спросил цезарь, в глазах которого вспыхнул огонь всех римских святилищ Весты чохом.
Но приём и банкет, как назло, были уже окончены, время вышло: главного тетрарха сегодня, как и вчера, ожидал разбор полётов и трофеев. Тайна истоков геополитики как науки осталась для цезаря нераскрытой тайной за семью печатями. Пока. По крайней мере на сегодня.
Диоклетиан уверенно направил свою поступь из банкетного обратно в тронный зал: перед новой важной встречей захотелось побыть одному, умом оглядывая… римские просторы и, словно Мороз-воевода из Гипербореи, – владенья свои.
Галерий же, покидая чертоги Господина и Бога, при выходе из дворца неожиданно столкнулся с приободренной и что-то себе под нос напевающей матерью.
Ромула словно смутилась, но вида, даже зардевшись, постаралась не подать.
– Ты чего тут делаешь, матушка-жрица? – машинально спросил цезарь, но в ступор не впал, стал понемногу осмысливать, домысливать и дофантазировать: мол, пришла во дворец, чтобы вместе с земным Юпитером помолиться небесному. Воображение царственной особы оказалось никудышным и подвело.
– Ты совсем забыл о своей семье, вот приходится мне брать на себя инициативу, быка за рога и исправлять твои ошибки! – будто бы сама оправдываясь таким образом, наехала на сына дакийка.
– Где я опять напортачил, матушка?
– Сестру перестал почитать, видишься с ней редко. Не радеешь, не привечаешь, забываешь! Как ты можешь добро и зло приемлить равнодушно?
– У любимой сестрицы всё устроено, она жива, здорова, сыта, богата, мухи её не кусают, крыша над её головой не капает, а у меня столько державных забот! Как всегда, полон рот.
– У неё сын подрастает, твой кровный племянник, мой любимый внучок! Он отъявленный патриот и хочет сделать стремительную военную карьеру… эээ… долго и верно служить своему отечеству! У него талант от Богов! Он прирождённый генерал и воевода! Попросил меня нужное словцо о нём кому следует замолвить. Вот я и пришла похлопотать перед Господином и Богом, чтобы не оставил его своим вниманием и пристроил к воинскому делу.
– Ты о Дазе-Дайе, матушка?! Уму непостижимо! Он что, бедный гусар?! Он же рогуль и свинопас! Какое ему ещё военное дело?!
– А ты сам-то кем прежде был, сын? Отмылся от сельской грязи и теперь зазнаёшься перед родственниками? Не стоит становиться маргиналом, родства не помнящим! И как не порадеть родному человечку? А? Родственников не выбирают, ими гордятся, их продвигают, на них опираются! Мой внучок способен водить полки… эээ… легионы! Не Боги горшки обжигают!
– О матушка! Ты гениальная женщина! В тебе ума палата! Я подумал, осознал и передумал. И то правда, почему бы и нет? Ты права, армейская карьера будет молодому парню к лицу! Беру его к себе на пропитание, воспитание и обучение! Кстати, матушка, а зачем ты сразу к августу побежать решила? Через мою-то голову. Почему прежде мне нужное словцо о Дазе не замолвила?
– Эээ… – Ромула словно растерялась и даже пуще прежнего покраснела: словно окрасился месяц багрянцем. – Эээ… Да я, собственно, думала, что непременно встречу тебя на этом крыльце, по ходу и замолвлю.
– Вот и встретила. Ни малой, ни большой нужды идти к Господину и Богу у тебя с этого момента нет.
– Есть!
– Зачем?
Ромула снова смутилась, продолжив рдеть и алеть, но ничто её в жизни не могло вышибить из седла:
– Ну, чтобы сообщить о твоём решении и получить Божественное благословение. А то злые языки могут нашептать Диоклетиану, что мы за его спиной державный заговор в легионах замышляем.