Последняя ставка

Они припарковались немного в стороне и присоединились к толпе, собравшейся на тротуаре. Ночь была жаркой; с запада, со стороны каменистых гор, дул сухой горячий ветер.

– Кто-то застрелил какую-то женщину, – ответил один из зевак на вопрос Оззи: «Что случилось?»

– Не какую-то, а леди Иссит, которая обдирала всех за покерными столами, – добавил другой. – Я слышал, говорили, что какой-то здоровенный толстяк два или три раза выстрелил ей прямо в лицо.

Оззи направился прочь, встряхивая монеты в коробке из-под ванильных вафель. Скотт следовал за ним.

– Она бросила где-то младенца, иначе Венера была бы за луной, – сказал Оззи. – А луна все еще в небе, и Венера под нею, значит, ребенок где-то рядом и жив.

Примерно час они бродили взад-вперед по Лас-Вегас-бульвару, и Оззи продолжал встряхивать коробку и заглядывать в нее, а Скотт все сильнее злился, теряя терпение.

И, к своей собственной досаде, Скотт нисколько не удивился, услышав, как за живой изгородью, протянувшейся вдоль южной стороны Сэндс, захныкал ребенок.

– Осторожно! – тут же предупредил Оззи. Старик сунул руку под пиджак, и Скотт точно знал, что он сжимает в кулаке рукоять «смит-и-вессона» калибра.38.

– Вот. – Оззи повернулся к Скотту и вручил ему револьвер. – Не размахивай этой штукой, разве что на меня кто-нибудь нападет.

До кустов оставалось лишь несколько шагов, и Оззи мгновенно вернулся, держа в руках младенца, завернутого в светлое одеяло.

– Возвращаемся к машине, – нервно сказал Оззи, – и не смотри на нас, смотри по сторонам.

Младенец перестал плакать и теперь сосал палец старика. Скотт шел позади Оззи, непрерывно крутя головой и даже время от времени делая несколько шагов задом наперед, чтобы иметь полный круговой обзор. Теперь он уже не сомневался в своем отчиме.

Чтобы вернуться к машине, им хватило пяти минут. Оззи открыл пассажирскую дверь и взял пистолет, а потом Скотт сел в автомобиль и взял у него младенца…

…и на мгновение Скотт ощутил не только младенца у себя в руках, но и светлое одеяльце, окутывавшее его, и даже обвивавшие его надежные руки. Что-то в его душе или в сознании много лет оставалось незакрепленным и моталось на ветрах психики, но теперь наконец-то встало на место, и Скотт внезапно разделил ощущения младенца – и знал, что дитя разделяет его ощущения.

Он мысленно ощущал личность, в которой не было ничего, кроме страха и недоумения. Теперь с тобой все будет хорошо, думал он. Мы заберем тебя домой и будем заботиться о тебе.

Связь с младенцем, которую он только что ощутил, истаивала, но он успел уловить слабый всплеск облегчения, надежды и благодарности.

Оззи уже сидел за рулем и включил мотор.

– С тобой все в порядке? – спросил он, мельком взглянув на Скотта.

– Угу… – неуверенно буркнул Скотт. Связь уже прервалась или, возможно, ослабела, упав ниже уровня, на котором он мог ее ощущать, но потрясение от случившегося не проходило, и он не был уверен, что не начнет сейчас плакать, или хохотать, или не впадет в неодолимую дрожь. – Конечно, – не без труда выдавил он. – Просто… мне еще не доводилось прикасаться к младенцам.

Старик еще несколько мгновений смотрел на него, и лишь потом переключил скорость и тронул машину с места.

– Об этом я не подумал, – проговорил он, умудряясь одновременно смотреть и на дорогу, и в зеркало заднего вида. – Это… да, не учел. – Он повернул голову и окинул Скотта коротким встревоженным взглядом. – Ты выдержишь?

«Спроси ее», – подумал Скотт, а вслух сказал:

– Конечно.

Во время продолжительной дороги домой Оззи то мчался, очертя голову, то, напротив, ехал очень медленно и то и дело спрашивал Скотта, какие фары тот видит позади. Когда же они добрались до знакомых улиц Санта-Аны, старик добрый час колесил по городу, то выключая фары, то вновь включая их, прежде чем в конце концов остановиться у обочины перед своим домом.

Диана тоже была представлена как незаконный ребенок двоюродного брата Оззи. Этот несуществующий родственник уже заработал себе прочную и далеко не лучшую репутацию.

Теперь же Скотт припарковал «Форд Торино» на Вашингтон-стрит перед бунгало Чика Харзера и, выключив мотор и фары, несколько минут сидел в темной машине. Впервые за последние тринадцать недель он думал об иных потерях, а не о потере жены.

Оззи, и Диана, и Скотт.

В том старом доме жила семья – его семья. Скотт кормил Диану, помогал учить ее читать, восхищался цветными рисунками, которые она приносила домой из школы, когда училась в первом и втором классах. В 1968 году она сделала ему подарок ко дню рождения – нарисовала его портрет. Однажды она сломала руку, свалившись с конструкции для лазанья на игровой площадке, а в другой раз какой-то из соседских мальчишек попал ей камнем в лоб, и у нее случилось сотрясение мозга; оба раза он в это время находился за много миль от нее и не мог ухаживать за нею.

«Не стоило мне ехать на ту игру на озере, – думал он, яростно мигая, чтобы отогнать наворачивавшиеся на глаза слезы, – и Оззи не бросил бы меня».

Он открыл дверь и вылез. «Перед игрой выбрось из головы все посторонние мысли», напомнил он себе.

Глава 8

Только что восстал из мертвых

В двухстах семидесяти двух милях к юго-востоку, на диване в холле плавучего дома сидели, тяжело отдуваясь, Вон Трамбилл и Рики Лерой. Оба смотрели на костлявое мокрое обнаженное тело Доктора Протечки, которое только что вытащили из ванной.

Трамбилл, занимавший своей тушей более трети дивана, вытер громадную лысую башку шелковым носовым платком. Он был без рубашки, и было видно, что его массивный и пухлый, словно надутый, торс сплошь покрыт разноцветными переплетающимися татуировками.

– Свет в ванной, и вентилятор, и водяной насос, – произнес он, повысив голос, чтобы перекричать рокот генератора. – Я думаю, он умер примерно тогда же, когда и аккумулятор.

– Радуйся, что он не утонул, – ответил Лерой. – Иначе пришлось бы откачивать воду у него из легких, как два года назад в Темпл-бейсин. – Он выпрямился и потянулся. – Полагаю, он очнется примерно тогда же, когда и аккумулятор. Я уже ехал на такси из аэропорта. Допустим, полчаса.

Лежавшее на ковре тело дернулось.

– Видишь? – сказал Лерой, поднимаясь на ноги. – Он уже чувствует меня. – Он подошел к ванной, взял полотенце и накинул его на испещренные шрамами и лишенные половых признаков чресла старика, а потом присел на корточки и потыкал пальцем в скулу и лоб Доктора Протечки. – Надеюсь, он приложился не той же стороной, что в прошлый раз. Тогда его череп залатали кораллом.

Трамбилл вскинул брови.

– Кораллом? Неужели тем самым, что морской берег, акваланги, рифы?

– Тем самым. Я слышал, что теперь используют какой-то сорт пористой керамики. Не-ет, старая развалина, похоже, не желает тратить фишки впустую. – Он выпрямился.

– Что бы тебе не задержаться когда-нибудь подольше, чтобы он мог умереть окончательно?

– Это так сразу не выйдет; на это тело наложена кое-какая хорошая защита. И…

– Знаю: криогенная технология и клонирование.

– С каждым днем решение проблемы все ближе… и это… банка с моей собственной ДНК до сих пор не распечатана.

Голый старик зевнул, потер глаза и сел. Полотенце свалилось.

– Гнусное зрелище, – заметил Трамбилл.

– С возвращением, Доктор, – устало сказал Лерой.

– С ними все в порядке? – спросил Доктор Протечка.

– Да, Доктор.

– Хороший мальчик, – сказал голый старик. Он задержал взгляд на мужчинах, сидевших на диване, и поскреб ногтями впалую грудь, поросшую белым волосом. – Однажды он на озере – это был, наверно… м-м… сорок седьмой, у меня еще «Бьюика» не было… или… нет, точно, сорок седьмой, – он загнал крючок в палец и… – он снова обвел сидевших на диване мужчин пронзительным взглядом, – думаете, он плакал? – Он махнул рукою, отметая все возможные замечания. – Нисколечко! Даже когда мне пришлось насквозь проткнуть ему палец острием, чтобы вытащить эту… как ее… зазубрину и отломить ее кусачками. Отломить кусачками. – Он пощелкал в воздухе воображаемыми кусачками и снова воззрился сначала на Трамбилла, потом на Лероя. – Даже… не… заплакал.