Это не сон

Не проходит и минуты, а я уже стою в проходе возле нее.

– Прошу прощения, что отвлекаю; я никогда не решилась бы попросить вас, если б не была в полном отчаянии. Мне необходимо посмотреть кое-что в Интернете, а у меня сегодня этот дурацкий телефон. Я готова вам заплатить…

– Простите?

– Не могли бы вы дать мне на время свой телефон? Прошу вас. Это всего на минуту. Дело в моем сыне. Ему всего четыре.

– У вашего четырехлетки уже есть мобильный? – В ее голосе слышится одновременно и удивление, и осуждение.

– Нет. Нет. Я, кажется, плохо объясняю… Я не собираюсь ему звонить – мне надо посмотреть кое-что, касающееся его. Он получил травму… Послушайте, я не хочу грузить вас… – Мне приходится делать паузу; слова застревают у меня в горле, а глаза гипнотизируют мою собеседницу: «Не. Смейте. Черт возьми. Спрашивать. Прошу вас». – Поймите. Я – в отчаянии. Это мой запасной телефон, и на нем нет выхода в Сеть. – Я подношу к ее глазам неуклюжую древнюю модель.

– Ясно. Я все поняла. Ну… пожалуйста. – С этими словами она смотрит на собственную дочь, которая фломастером раскрашивает картинку феи в разные оттенки розового. – Ну, конечно. Да. Прошу вас. – Что-то набирает на экране смартфона, снимая его с пароля, а я стараюсь ничем не показать, что завидую ей, потому что ее дочь сидит с ней рядом. Тяжело вздыхающая и явно скучающая.

В безопасности.

– Очень вам благодарна. Я – быстро.

Спустя пять минут я возвращаюсь на собственное место, а в голове у меня звучат одни и те же слова:

«…неотъемлемая часть иммунной системы».

Как я и боялась, селезенка – важная часть организма. Похожий на сжатый кулак орган расположен пониже грудной клетки и повыше желудка. Я делаю пометки в своей записной книжке. На странице в Интернете было что-то написано о системе фильтрации. Тромбоциты, красные и белые кровяные тельца. Если селезенка отсутствует, то риск инфекции значительно повышается, а это значит: может случиться так, что придется каждый день принимать пенициллин или другие антибиотики…

А ведь ему всего четыре.

Медицинская сестра проговорилась по телефону об операции. Позже она пошла на попятную – сказала, что не имела права говорить мне об этом до тех пор, пока консультант не примет решение и они наконец не определят, кто есть кто из двух мальчиков…

Неожиданно к горлу подступает рвота. Само тошнотворное звучание слова «селезенка» делает меня слабой и жалкой – получается, что я недостаточно сильна для своего сына. Закрываю глаза и чувствую, что больше всего на свете мне сейчас хочется, чтобы на подносе из нержавейки, который стоит у стены операционной, оказалась селезенка его друга. Сама по себе эта мысль жестока и безнравственна, и мне становится невероятно стыдно за себя, но я никак не могу ее от себя отогнать, потому что это и называется «материнство».

Мой ребенок. Моя детка.

В этот момент на этом гребаном поезде у меня нет сил думать о чем-то другом.

Глава 2

В недалеком прошлом

Знаете, в чем заключается самая большая ирония? Я сама заставила нас переехать в деревню, поскольку решила, что в ней будет безопасней.

Это был мой план, а не Марка. И я фактически настояла на нем.

Первые два года после свадьбы мы действительно наслаждались Лондоном. Театрами. Ресторанами. Мостами. Звуками большого города.

У нас была стандартная квартира с эркером в северной части города. Все рабочие поверхности в ней были черными, мягкие диваны – белыми, а возле местной кебабной постоянно что-то случалось. Воплощение мечты жителя мегаполиса, в которую мы безоглядно влюбились – и которую позже стали так же безоглядно ненавидеть. Наши друзья, плавно переходящие с каждой новой беременностью от наслаждения станциями метро и экзотической едой, что всегда была под рукой, к неожиданным спорам по поводу высокого уровня преступности, отсутствия свободного места для хранения шмоток и качества преподавания в местной муниципальной школе.

С распространением детских гормонов среди членов нашего круга друзья стали удивлять друг друга и всех остальных, радикально изменяя свою жизнь: Райан и Илейн отправились управлять туристическим комплексом во Франции, Салли и Иден уехали учительствовать в Новую Зеландию, Гермиона и Йен поселились в столь ненавидимом ими пригороде, а Саймон и Стелла стали участниками бракоразводного процесса.

А потом наступила наша очередь.

– Лондон – не место для семейной жизни, Марк. Здесь слишком опасно.

– Полная ерунда, Софи. Для семьи это место – просто роскошь. Только подумай о музеях…

– В музеи, Марк, мы никогда не ходим. Я – серьезно. Ты видел местную школу? Такое впечатление, что ножи там входят в обязательный набор первоклассника.

– Значит, мы будем учиться в частной.

– Мы же с тобой не верим в частное обучение.

– Способность менять свои убеждения – вещь вполне допустимая, после того как ребенок уже родился. – Он смотрел на мой живот, а я стояла перед ним на пятом месяце беременности в черно-белой кухне нашей вдруг ставшей неудобной квартиры с одной спальней.

План Марка был даже слишком примитивен. Мы просто переедем в бо́льшую квартиру с палисадником и лазерной системой охраны.

Мне понадобилось не меньше нескольких недель, чтобы переубедить его: я вела совершенно бесстыдную кампанию с использованием такого количества бифштексов с кровью, что ими можно было бы накормить троглодита, и бесконечного орального секса.

– В деревне мне будет спокойнее, Марк. Я стану другим человеком. Буду больше готовить. Стану меньше дергаться без всякого повода. Это именно то, что нужно малышу. То, что нужно нам всем.

И пока Марк продолжал бубнить что-то про пригороды, я занялась созиданием нашей новой жизни. Если уж согласилась сделать перерыв в карьере ради семьи, то заниматься этим надлежало с энтузиазмом. Еще будучи ребенком, я влюбилась в Девон[6], и мне хватило оптимизма решить, что с течением времени Марк сможет перевести свой бизнес в Эксетер. Или, на худой конец, в Бристоль.

– Ты что, Софи, с ума сошла? Девон? Ты хоть представляешь себе, сколько времени мне придется добираться до офиса из Девона? Я буду навещать вас в уикенды.

А потом стали появляться проспекты – они вываливались из нашего почтового ящика, – в которых говорилось об амбарах под соломенной крышей и о «полях чудес» с гамаками и ламами. А еще о гольфе. Так что пока мой животик рос, Марк наконец сдался, и в этот момент и его, и мое внимание привлекла Тэдбери.

«Деревня года» – с церковью тринадцатого века, пабом, магазином и начальной школой, – Тэдбери предлагала в качестве редко встречающегося бонуса центральную площадь с шестью магнолиями, которые каждую весну в течение короткого промежутка времени осыпали розовым конфетти жителей города, выгуливающих своих собак по утрам и паркующих свои машины по вечерам.

«В деревне я буду счастлива. Я это знаю, Марк».

Как же эта фраза преследовала меня, пока я вертелась без сна и кувыркалась в кровати после нашей встречи с Эммой!

Вся эта скука и разочарование! Мой промах – к гадалке не ходи!

Я покинула Лондон, мечтая именно о такой жизни. И, тем не менее, в тот самый момент, когда покинула свой пост старшего копирайтера в большой рекламной корпорации, я… сами можете догадаться – я заскучала. А когда долгожданный ребенок заревел у меня на руках от приступа колита, мне пришла в голову мысль: «Что же я натворила?» Тоска по звукам большого города. По словам «осторожно, двери закрываются». Все это заставляло меня испытывать жуткое чувство вины, наблюдая за тем, как Марк мотается туда-обратно по автостраде.

Он попытался разделить со мной ответственность. И действительно, искренне старался перевести свой бизнес, но потерпел неудачу. Однако все-таки основной просчет – на моей совести.

Это мне не пришло в голову, что лиса станет есть моих цыплят, влажные дрова откажутся гореть, а дождевые тучи будут липнуть к пустошам, как мишура к рождественской елке. А тот факт, что младенец № 2 наотрез отказывался появляться, превращал перерыв в карьере в тоскливое и бесконечное страдание.

6

Девон, или Девоншир – графство в Юго-Западной Англии.