Страница 3 из 5
Как-то незаметно вокруг оказалось разлито море исчерпывающих обобщений и рецептов, предлагающих лишних вопросов не задавать, а «осознать свое истинное место в этом мире». Для своей же пользы.
Простые ответы волшебным образом снимают все ненужные вопросы – хоть про умонастроения в обществе, хоть про экзистенциальное одиночество, хоть про уровень объявленного нормальным насилия. Тем самым не случается паузы, в которой могут возникнуть простые, но тревожащие мысли (разумеется, о себе самих)
Что я на самом деле почувствую, если позволю себе «остановиться, оглянуться»? Как избыток гнева, направленный на людей противоположного пола, связан с моим собственным опытом, особенно опытом мучительным, ранящим? И так далее, как это случается порой в психотерапии. Но до такого углубления в «свое» дойти не должно – виноватых может не остаться, а они нужны.
Поэтому ответы должны быть простыми и громкими. И все громче, громче, чтобы ничего другого не услышать и не задуматься. Потому что если перестать обвинять и обесценивать другого, можно что-нибудь ненароком узнать о себе – не обязательно ужасное, но, возможно, требующее пересмотра убеждений или расставания с иллюзиями, и ведь никто не обещал, что после этого жить станет лучше, жить станет веселей. А к «другому» – не своему, не такому, как ты – сегодня положено относиться как к объекту.
Вот потому в последнее десятилетие столько стало тренингов, на которых учат делать что-то, «чтобы они…». К примеру, правильно покачивать бедрами и смотреть снизу вверх (Ж), соблазнить любую приглянувшуюся девушку (М) или «получить от них все, чего ты заслуживаешь» (М? Ж?) Если «другой» – объект, средство удовлетворения потребности, игрушка, то его/ее нужно правильно использовать, а в случае поломки или обнаружения непривлекательных свойств утилизировать. Для всего этого и следует понимать «их» психологию – ровно столько, сколько надо, чтобы убедиться, что батарейки еще не сели.
Популярные женские руководства с психологическим уклоном подсказывают, как выгоднее использовать стереотипы массового сознания – и тем самым служат вторичному внедрению тех же стереотипов. Мачехины дочки в «Василисе Прекрасной» отказались идти за светом к Бабе-Яге, потому что им было «и от булавок светло», и в этом свете все совершенно ясно: стервы-карьеристки обсуждают тактику ближнего боя, незамужние бедняжки слезно жалуются на жизнь, домохозяйки ругают мужей, остается только выбрать роль в этом кукольном театре. «Поиск себя» или «саморазвитие» стали такой же принадлежностью образа жизни, как свежевыжатые соки и диеты. Психотерапевтические верования, угодив в этот контекст, обращаются в свою противоположность, а слова опошляются быстрее, чем произносятся. Кто-то знает, что для тебя лучше. Делай, как говорят, и все будет хорошо. Худеем правильно. Как выйти замуж. Рисуем лошадь. Повышаем самооценку. Потому что ты достойна этого.
Все это доступно, как джин-тоник очаковского производства и прочие товары народного потребления, да и продается примерно там же – в интернете и бетонных трубах подземных переходов, ведущих к спуску в метро. Лежит себе рядышком с «Возвращением Бешеного», сборником кроссвордов и «Рублевской кухней» – в общем, правильно лежит. Народ потребляет «по интересам». По заплеванному жвачкой асфальту похаживает осанистый охранник, побираются старушенции, веет приторными лилиями из ближайшего цветочного рая, приличного вида барышни допивают из горла и разглядывают заколки со стразами, берет за душу гитарными переборами блатной шансон, заливаются мобильники… «Огляди на Казанском иль Курском вокзале московские пряные прелести – эту пьянь, этот стыд, этот смрад огляди с подобающим ужасом… А теперь посмотри на меня: я гибка, как лазутчица; краснобайство мое позади, – я молчу, как разведчица…»
Читательский отклик на «Веретено Василисы» оказался таким тихим, что сомневаешься в слове «отклик», но он был. Те, благодаря кому и для кого когда-то писалась эта книга, продолжают свое путешествие. То самое, которое предпринимается всегда в одиночку и в котором никто не обещал ни решения всех проблем, ни скорого практического результата, ни простых инструкций типа «полюби себя». И только написав книгу, я увидела, как нас много. Поразительным оказалось странное сходство в реакции совершенно разных женщин, знакомых и незнакомых, в других ситуациях явно не лезущих за словом в карман.
Удивила и поначалу даже озадачила строгость и почти безмолвие, идущее явно не от немоты: «Я прочитала “Василису”. Спасибо», – короткий серьезный взгляд, иногда скупой жест или прикосновение – и все.
Как будто разговор уже состоялся, а теперь – нам пора. Как будто встретились в толпе члены тайного ордена или рядовые, воевавшие на одном фронте. Ничего не нужно объяснять: свои и так понимают, чужим ни к чему. Немногие же читатели-мужчины, тоже очень разные, тогда же удивили тем, что прямо, по-мужски, признавались: плакали. Я не знаю, о ком – маме, сестре или нерожденной дочери. Не о себе, но и о себе тоже, о нашей общей боли. Мужики, спасибо – и за то, что читали (а я знаю, на каких страницах особенно хотелось бросить), и за то, что сказали. Мне очень важно это помнить, и я помню.
Трезвый взгляд на жизнь не чужд печали и именно поэтому допускает – даже предполагает – и улыбку. Я, конечно, не стремилась огорчить тех, кому книга показалась мрачной, но притом и не удивлена, что они рассердились. Ну, дело добровольное. Книга, к счастью, в отличие от всего того, что изливается с плазменных панно и из динамиков, – субстанция управляемая. Захотел – открыл, захотел – закрыл, забыл, забил: «каждый выбирает по себе».
В шуме никому уже не интересного вялотекущего скандала тихих голосов не различить, но они есть. Я знаю, почему их почти не слышно. Silentum, ибо «своим голосом и о том, что важно для меня» имеет смысл говорить не везде, не со всеми – и далеко не всегда.
Эта неотделанная, «неформатная» и искренняя речь делает человека, его или ее, в чем-то более одиноким и уязвимым, чем нерассуждающий потребитель «культурных консервов». Необходимость собственного – всегда нелегкого и всегда в одиночку – путешествия в темный лес, к трудным заданиям Бабы-Яги, мимо загадочных всадников и назад, в свою жизнь, лишь оформлена образами «женской сказки».
Просто так уж сложилось у нас, что женщинам оказалось и важнее, и, возможно, в чем-то легче эту необходимость признать. А я за прошедшие с выхода первой «Василисы» двенадцать лет благодаря им увидела, услышала и поняла кое-что, чего не знала тогда, – и готова рассказать несколько новых историй. Потому и взялась перелицевать и обновить старую и любимую свою книжку.
Напомню тем, кто эту сказку подзабыл: у нелюбимой падчерицы после встречи с таинственной и пугающей старухой остается в руках источник яркого – неприятно яркого, убийственно яркого – света, который избавляет от лишнего и особенно от того, что враждебно и на самом деле ни в каком свете не нуждалось. Рукодельница Василиса была послушной дочерью своего почтенного отца, делала что сказали, притом делала хорошо. Даже неся домой опасный дар, она всего лишь исполняла мачехин наказ. Но со светом, как оказалось, шутки плохи. Впрочем, не будем забегать вперед…
Пока я тут болтала, похоже, мы пришли. «Хорошо, – сказала Баба-Яга, – знаю я их, поживи ты наперед да поработай у меня, тогда и дам тебе огня, а коли нет, так я тебя съем! – Потом обратилась к воротам и вскрикнула: – Эй, запоры мои крепкие, отомкнитесь, ворота мои широкие, отворитесь!».
Кто боится Василисы Премудрой
– Что теперь нам делать? – говорили девушки. – Огня нет в целом доме, а уроки наши не кончены. Надо сбегать за огнем к Бабе-Яге!
– Мне от булавок светло! – сказала та, что плела кружево. – Я не пойду!
– И я не пойду, – сказала та, что вязала чулок, – мне от спиц светло!
– Тебе за огнем идти, – закричали обе, – ступай к Бабе-Яге!