Страница 5 из 5
У некоторых людей само упоминание о женских группах – да еще с девизом «Я у себя одна!» – вызывает странные фантазии: «Это вы что там, мужиков ругаете?» (Почему-то подразумевается, что иной темы для собравшихся вместе женщин не существует.) С другой стороны, в этом диком и, что важнее, фактически неверном предположении слышится дальний отзвук прокатившегося в 60–70-е годы по Америкам-Европам женского движения, в котором крупный кукиш (а то и кулак) в адрес угнетателей-мужчин и вправду был частью процесса. Все это уже вышло из мировой моды, сыграв свою роль в истории. Нынешнее время именуют «постфеминистским». Вот только кто? С порога третьего тысячелетия, да еще из России, где проблема не только не решается, но даже и не поставлена, все довольно странно. Впрочем, «группового бума» у нас тоже не было – и нет. Так что история женских групп «первого призыва» нам не указ, но знать ее все равно небесполезно. Знание, говорят, сила…
А именно: в давние времена – уже после открытия ДНК и спутника, но до СПИДа, всеобщей компьютерной грамотности, даже до волны международного терроризма, а также до лайкры, Уотергейта, Мадонны и еще много до чего – жили-были неглупые и очень сильно приунывшие жены и матери. Жили они в хорошеньких пригородах, копались в хорошеньких садиках, забывали потихоньку то, чему их неизвестно зачем учили в колледжах, парковались у супермаркета и останавливались поболтать с соседками, поджидая содержавших их мужей с настоящей серьезной работы (в которой ничего не понимали) и играли в маджонг, чтобы скоротать время. Иногда волновались – это когда сын падал с велосипеда или от мужа пахло чужими духами.
Постепенно выяснялось, что если когда-то в свое время мужья обещали кое-что «в богатстве и бедности, здравии и болезни until death do us part», то это не следовало понимать буквально. Оказалось, что «мелкие домашние интересы» – вся эта прорва бесплатной работы на семью, круговерть, которой нет конца, – отупляют, съедают жизнь по капле… и презираемы миром «Настоящего Дела». Дети вырастают, а появившиеся на месте очаровательных пупсиков гадкие подростки просто невыносимы, когда матери вмешиваются в их жизнь.
А что еще могли делать эти женщины, чтобы сохранить иллюзию своей нужности? «Так что многие из них, доведенные до белого каления, пристрастились к валиуму и крепким напиткам, а некоторые присоединились к зарождающемуся женскому движению»[3].
Женские группы «подъема самосознания», «социального развития», «взаимной поддержки» составляли его неотъемлемую часть. Некоторые учили тому, что никогда не поздно вернуться в колледж и после двадцатилетнего перерыва получить новое образование, профессию, начать собственное дело. Некоторые ставили жесткие и неприятные вопросы: почему, например, «мужскими» бывают «решение» и «характер», а «женскими» – «штучки» и «болтовня»? Почему я киваю и поддакиваю даже тогда, когда это мне явно во вред? Почему позволяю считать свою тяжелую и ответственную работу по дому чем-то второстепенным и вспомогательным? Кто меня всему этому научил и в чьих интересах? Были группы, которые давали возможность выплеснуть накопившиеся океаны горечи: там можно было жаловаться, кричать, проклинать ту самую счастливую жизнь, бессмысленность которой в полной мере могли понять другие женщины, разменявшие свои способности и надежды на медяки соответствия ожиданиям окружающих и иллюзию стабильности и безопасности.
Может, важнее было даже не то, что говорилось, а сама возможность быть услышанными, получить человеческий отклик на свои переживания без ярлыка «нервного срыва» и обвинений в том, что «с жиру бесишься». Оказалось, что женщины постоянно, с отроческих лет, ощущают себя недоговаривающими – это при стереотипе-то женской болтливости! То, что для них важно, в социуме важным не считается; их мнения, умения, ценности квалифицируются как пустяки, а из чувств существующими признаются только те, которые общественно полезны (скажем, «любовь к детям») или неудобны в обращении («истерика»). Образованные господа изволили шутить, что «женщина – это грудь, влагалище и депрессия». Образованным дамам и барышням при этом полагалось тонко улыбаться – вместо того, чтобы твердо посмотреть в глаза шутнику и серьезно сказать: «Знаешь, я не нахожу это смешным. Мне кажется, что женоненавистническое определение смешным быть не может. Ты действительно подразумевал именно это?». Ну что ж, шутки на то и шутки, чтобы совместить агрессию и соблюдение социальной нормы. (Про этот механизм блистательно рассказано все тем же дедушкой Фрейдом в работе «Остроумие и его отношение к бессознательному».) Про агрессию понятно, кто же ее на себе не испытывал. Интересней про социальную норму: ей суждено было измениться, и сильно.
Долгое молчание чревато воплем ярости, каковой и прозвучал на весь западный мир. Если бы этим и ограничилось, все легко свелось бы к «выпусканию пара». Дело, однако, приняло другой оборот. «Ополоумевшие бабы» оказались более чем способны изъясняться на «языке колонизаторов» и за неполные двадцать лет явили миру десятки вдумчивых и корректных исследований по вопросам различий в языке, мышлении, коммуникации мужчин и женщин. Появились новые понятия – прежде всего понятие «гендера», отражающее социальные (а не биологические) отношения пола. Сама идея о том, что «женское» означает не «худшее, чем…», а «другое», начала пускать корни в массовом сознании именно тогда. Возможность говорить «своим голосом», «другим голосом», «на своем языке» – и о том, что важно для меня, кто бы что ни считал по этому поводу – вот нерв и подробнейшим образом разработанный тезис сотен публицистических статей, социологических опросов и больших академических монографий[4], повестей, эссе и стихотворений. В каком-то смысле все пишущие и читающие стали чем-то вроде огромной женской группы.
Где это сказано,
Что мужьям полагаются двадцатипятидолларовые ленчи и приглашения на конференции и симпозиумы в Южную Африку,
А женам полагается бобовый суп из жестянок и культпоходы с дошкольниками в местное пожарное депо,
И где это сказано,
Что мужьям полагаются встречи с очаровательными юристками, и с прелестными преподавательницами древней истории, и с обаятельными художницами, наследницами и поэтессами,
А женам полагаются встречи с прыщавым кассиром в универсаме,
И где это сказано,
Что мужьям по воскресеньям полагается послеобеденный сон и футбольный матч по телевидению,
А женам полагаются цветные карандаши и картинки для раскрашивания с детьми,
И где это сказано,
Что мужьям полагаются восторженные похвалы, моральная поддержка и десять дней подряд горячий чай в постель при первых признаках насморка,
А женам полагаются заботы по обеспечению всего этого?
И если жена решит в конце концов,
Что пускай муж сам возит ботинки в починку, детей к врачу и собаку к ветеринару, а она тем временем будет изучать, допустим, нейрохирургию или трансцендентальную философию,
То где это сказано,
Что она всегда должна чувствовать себя
Виноватой?
Это стихотворение было опубликовано на русском языке примерно в середине 1970-х – кажется, в журнале «Америка». Тогда оно воспринималось совершенно иначе: стоя в километровой очереди, допустим, за туалетной бумагой, довольно трудно представить себе как проблему «встречи с прыщавым кассиром в универсаме». Кто бы мог подумать, что тридцать лет спустя молодые женщины в России будут наступать на те же грабли? Кстати, с более поздними работами Джудит Виорст (которая начинала с колонок в женских журналах, а потом в далеко не юном возрасте и вправду стала психоаналитиком, а после вновь вернулась в литературу и продолжает писать на границе жанров) мы еще встретимся.
3
Elizabeth Wertzel. The bitch rules.
4
См., например, классическую философскую работу этого направления «Второй пол» Симоны де Бовуар или, для контраста, популярный обзор научных исследований Деборы Таннен «Ты меня не понимаешь».
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.