Шаромыжники

Я извлёк из успевшего за время путешествия поистрепаться ягдташа листы карт и, развернув их, прикрывшись от ветра за заснеженным валуном, принялся сравнивать с окружающей местностью: так, мелкомасштабная показывает соответствие: вон, по правую руку в море виднеется заросший лесом остров Маунт-Дезерт, он самый большой поблизости. Мелкие острова тоже имеют место быть, они, в отличие от истыканного красными метками старшего собрата, на карте просто обозначены контурами. Ну, и на том спасибо, что и там не захотели искать места для закладок. Добро, поглядим, что у нас на крупном масштабе. Так, левее у нас мысок, от которого в море тянется цепочка скал. Где это? А, вот оно, наше местоположение на карте. Плюс-минус лапоть всё понятно. Красных меток поблизости всего две, но мне много и не нужно: "клад" зарывать придётся только один.

Откровенно говоря, за время путешествия сюда болтающийся в заплечном мешке ящик, в котором упакованы засмолённые бутылки с отчётом и списком требуемого, флешками, микрокамерами, батарейками и мешочком с прочей неработающей электроникой. Не уверен, что всё это в двадцать первом веке найдут в неповреждённом состоянии, если вообще найдут, но во время коллективного обсуждения в Нью-Йорке мы порешили, что от лишних артефактов из будущего нужно избавляться, дабы у местных обитателей не возникало к нашей троице нехороших вопросов по поводу их происхождения. Как ни странно, американцы тут — люди весьма суеверные и излишне, на мой взгляд, религиозные. Не все, разумеется, но рисковать всё-таки не стоит: мало ли какой пастор-параноик посчитает мобильную рацию или ещё что-то "сатанинским изделием" и напроповедует про нас чего-нибудь нехорошего. Колдунов тут вроде бы уже не жгут, но что-то не хочется испытать на собственных шкурах американскую народную забаву с вымазыванием в смоле и вываливании в перьях. Мишка вообще предложил было попросту утопить всё лишнее, но Додик упёрся: ему, видишь ли, требуются материальные доказательства невыживаемости электроники при прыжке за временнУю черту, и вообще, пусть в двадцать первом веке всё это списывают, как пришедшее в негодность не по его, начальника экспедиции, вине. Даже не думал, что этот молодой человек окажется таким бюрократом в некоторых вопросах.

Встряхнул головой, отгоняя воспоминания, и вновь обратился к проводнику:

— Похоже, мистер Джонсон, мы добрались до необходимого места. Сейчас закончим с делами, и можно будет возвращаться.

На лице Тома отразилось недоверчивое удивление. От меня не укрылось, как он, стараясь двигаться небрежно, переместился так, что лошадиный круп оказался между нами, а мушкетный ствол как бы невзначай лёг на сгиб локтя покалеченной руки:

— Добрались, мистер Шеваль? Но куда? Вокруг нет ни одной христианской души на несколько десятков миль, не считая усадьбы старого Викстрёма. Что добрым людям делать на этой пустоши?

Голос у бывшего солдата напряжён: он, хотя и не проявляет открытой агрессии, явно морально готов к неприятностям. Понять можно: мы тут одни, а звериных шкур за время путешествия охотник добыл прилично. А шкурки — это деньги, и деньги немалые, даже невзирая на то, что на трапперах нагло наживаются мехоторговцы в больших городах. Белый охотник за бобровую, например, шкуру может получить до двадцати долларов, а барыга тут же перепродаст её за семьдесят. Законом такая спекуляция не запрещена, ну а если траппер попытается качать права — так всегда пожалуйста: обращайся, мил человек, в суд. Надо ли говорить, что судья давным-давно ест из рук богатейших торговцев и незачем сомневаться, в чью пользу будет вынесен вердикт? Но белому ещё повезёт заработать двадцатку. Я уже говорил, что "Браун Бесс" обошлась мне в двенадцать? Так вот индейцу, чтобы получить такой мушкет, нужно отдать купчине ТРИ шкуры бобра. Причём порох, обработанные кремни и свинец для пуль краснокожему предстоит выменивать за совершенно отдельную плату. Когда-то персонаж Михаила Боярского сказал об Америке: "Запомните, джентльмены: эту страну погубит коррупция". Думается мне, джентльмены, он был совершенно прав.

Мне наживаться на добыче инвалида не нужно совершенно, поскольку у меня своя боевая задача: прийти, сделать закладку и вернутся. Но Тому-то это невдомёк, вот и переживает парень: а ну, как странный француз пальнёт в спину, а сам подхватит под уздцы нагруженного ценными мехами "Боливара", да рванёт к канадской границе, благо, тут не так уже и далеко. И вообще в той Канаде французов багато, так может, и этот из тамошних, шпиён, заброшенный на ридну Массачусетсщину и уже приховавший в глубине кармана патроны от "нагана" и карту укреплений совет… американской, в смысле, стороны? Не, надо это дело разрулить, а то пальнёт ещё в приступе бдительности предупредительной пулей в лобешник. Блин, что-то меня кроет. Тоже мандраж пошёл: а с чего, спрашивается? В прежнее-будущее время в меня не только стволом тыкали — в Судане и из гранатомёта пальнули как-то. Хорошо, что из негров снайперы — как из меня балерун: во взлетающей вертолёт промазать ухитрились метров с тридцати.

Неспешно, за верёвку, приспособленную вместо ружейного ремня, снимаю с плеча ружьё, аккуратно, стараясь не уронить и не просыпать порох с полки, приставляю к валуну, сам делаю шаг в сторону. Пусть этот ветеран индейских войн малость расслабится: не собираюсь я в него палить. А если что, всегда успею уйти с линии прицеливания: пока он ствол довернёт, пока воспламенится порох и огонь охватит затравочное отверстие… Уже секунда, а то и полторы. В кувырок уйти успеваю, а после его выстрела расклад станет другим: об оперативной нейлоновой кобуре с пистолетом, уютно примостившейся у меня под полушубком, Том не подозревает. Но до такого лучше не доводить.

— У меня есть один приятель, мистер Джонсон. Увы, хотя он и добрый христианин, нельзя сказать, что безгрешен. Но кто в нашем мире без греха? Слабость моего приятеля в том, что он не любит платить лишние пошлины тогда, когда этих расходов можно избежать.

— Никто не любит платить, но что из того? Какое отношение ваш друг с его привычками имеет к этому самому месту? Я что-то не вижу его здесь!

Так, голос у бывшего солдата недовольный, черты лица напряжены. Всё-таки не может понять, что происходит и как на это всё реагировать.

— Я его тоже здесь не вижу. Но всё же постарайтесь дослушать меня спокойно, мистер Джонсон, не надо перебивать. — С этими словами присаживаюсь на кстати оказавшийся поблизости небольшой валун.

— Не видим мы с вами его потому, что накануне нашей войны с англичанами он отправился в очередное путешествие в Европу с некоторыми грузами, за которые, по своему обыкновению, не собирался платить в Старом Свете ввозные пошлины: от излишних трат у него случаются мигрени и портится настроение.

— Да, я уже понял, что ваш приятель промышляет контрабандой. И что из того?

— Собственно, и всё. Перед отъездом он попросил меня раздобыть кое-какие мелочи, которые в Массачусетсе, да, пожалуй, и в других штатах некому продать, поскольку здесь они никому и не нужны. А вот за океаном у моего приятеля нашёлся заказчик — кто-то из учёной братии. Вот приятель и попросил меня припрятать добытое в тихом и уединённом местечке, где нет ни таможенников, ни чиновников, ни солдат. И даже передал рисунки этой прекрасной местности, где мы, собственно говоря, и находимся… — Я уже давно продумал это объяснение, поскольку рано или поздно этот разговор должен был состояться. Нет, конечно, был вариант добраться с Джонсоном до Трентона и распрощаться, выдав проводнику денежную премию. А дальше как-нибудь самостоятельно, лесными тропами дотопать до конечного пункта. Чёртовы армяне, не могли поближе к цивилизации место подыскать! Однако от идеи самостоятельного путешествия я отказался на второй день пути по здешним чащобам. Я вам не таёжный следопыт. Проводник меня сюда привёл — пусть он и обратно уводит.

Левой рукой неспешно лезу в открытый ягдташ и вытаскиваю сложенные вчетверо распечатки фотографий тех самых особо приметных каменюк, которые газаряновы собратья соизволили выбрать в качестве возможных мест закладок и протягиваю Тому: