Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 106 из 117



Она находилась в лодке. Просторной, слегка покачивавшейся на черных волнах. Свежая белая краска уже успела слезть с деревянного корпуса, но до сих пор пахла, будто нанесена недавно. Деревянная конструкция болталась посреди большой воды, окруженной кольцом едкого тумана рыжеватого оттенка. Туман извергал непонятные звуки, они походили на шум грозовых туч или вой надвигавшегося урагана. Сгустки испарившейся воды, зависшей в воздухе, имели полную неподвижность и за все это время, что женщина наблюдала за ними, не сдвинулись ни на единый метр, даже под действием ветра.

Татьяна осторожно выглянула за борт и разглядела на лодке яркий логотип в виде красного флага с белой звездой посередине. Под флагом виднелась надпись «Уайт Стар Лайн». Женщина ощутила, что лодка опасно накренилась и поспешила вернуться на место, чтобы случайным образом не оказаться в черной воде за бортом, которая вряд ли была теплой, как свежее топленое молоко. Татьяна посильнее укуталась в свое пальто и поняла, что замерзает. Тело утратило любую чувствительность, осталась лишь боль на поверхности белой кожи и дрожь где-то в районе легких и сердца, напоминавшая вибрацию двигателя автомобиля, что вскоре должен заглохнуть и издать звук в виде громкого чиха.

— Это шлюпка какого-то крупного судна, — прошептала Татьяна. — Только как я здесь оказалась?

«Глупый вопрос, барышня» — ответил внутренний голос.«Когда ты понимала, где находишься и как там оказалась? Мы сошли с ума. И всего вокруг нас попросту нет. Все, что ты видишь, происходит в твоей голове. Большего объяснения нет. И не предвидится».

Крик чаек стал удаляться, постепенно исчезать в густоте тумана, оставляя после себя размазанное эхо. Татьяна пыталась разглядеть силуэты птиц, но мир вокруг нее представлял из себя что-то мертвое в виде каких-то странных образов, что вынырнули из работ Говарда Лавкрафта. Самое удивительное, что подобный пейзаж ее ничуть не пугал, наоборот, она восхищалась им, и ее постепенно прозревающие глаза стали с жадностью глотать детали этой туманной местности.

Шлюпка двигалась вперед благодаря сильному течению. Ее движения были хаотичными, зигзагообразными, но при этом плавными, словно их вырисовывал талантливый художник. Шлюпка покачивалась только из-за резких движений единственного пассажира, вода почти не тревожила конструкцию, отчего могло показаться, что лодка плывет по невесомости.

Через какое-то время Татьяна заметила некий предмет, болтавшийся на поверхности порыжевшей воды. Приглядевшись, она увидела газету, на которой было что-то написано крупным шрифтом, но издалека прочесть что-либо оказалось невозможным. Когда шлюпка приблизилась к газете на комфортное расстояние, Татьяна засунула в воду руку, чтобы выловить заинтересовавший ее предмет. Но едва кожа соприкоснулась с жидкостью, как тут же наступила череда болезненных ощущений, схожих с теми, когда твои пальцы окунаются в кастрюлю с кипящим бульоном. Потянувшись чуть вперед, Татьяне удалось схватить край газеты и притянуть к себе. Делала она это осторожно, чтобы не порвать намокшую бумагу, но из-за того, что вода была непростительно ледяной, — даже кусок льда ощущался раскаленным угольком, — совершать движения пальцами было трудным заданием.

На заглавной странице виднелась надпись крупным шрифтом:

«В водах Атлантики спустя сутки после крушения «Титаника» был вытащен последний выживший пассажир».

Татьяна рассмотрела фотографию под заголовком и увидела на ней крупного телосложения мужчину, на его волосатых руках находилась девочка в пышном платье. Фото было сделано на безымянной набережной на фоне крупного каменного моста. Но Татьяна не узнавала это место, хотя предполагала, что герои снимка стояли в одном из районов Нью-Йорка. Именно туда доставили всех выживших пассажиров затонувшего корабля. По крайней мере, так писали во всех газетах того времени. Вот только образ этой девочки был Татьяне безумно знаком, она готова поклясться, что встречала ее однажды, в этом же образе: изнеможенную, замерзшую, с болезненно серым лицом и покрасневшими глазами. Девочка была в сознании, когда делали этот снимок. И даже продемонстрировала фотографу слабую улыбку. Только Татьяна заметила эту улыбку не сразу, словно изначально этой улыбки там и не было вовсе. Женщина бы сразу заметила подобное выражение лица. Спасенные не умеют улыбаться. И не должны этого делать. Даже под камеру. Но девочка улыбалась. И чем дольше Татьяна всматривалась в этот снимок, тем сильнее понимала, что выжившая малышка становилась все жизнерадостнее, едва не смеялась, будто прошлую ночь она никогда не переживала и не видела, как самое крупное судно того времени уходит на дно вместе со всеми ее близкими.



Женщина смущенно отстранилась от газеты, затем вернула этот предмет в воду, посчитав, что ему не место в этой шлюпке.

— Уайт Стар Лайн, — прошептала Татьяна. — Компания, которая построила «Титаник».

Женщина тихо усмехнулась, затем устало опустила лицо на свои ладони и громко вздохнула. Умиротворяющее спокойствие прошло, теперь внутри стала закипать та самая гроза, что доносилась из глубин тумана. Тошнота вернулась, и Татьяна опасалась, что ее желудок вывернется наизнанку в любой момент.

Она укуталась в пальто еще сильнее, ощутила себя гусеницей, пытавшейся превратиться в куколку, затем легка на дно шлюпки и стала просто слушать звуки этого водного мира, пытаясь прогнать из головы ту девочку из мокрой газеты. Вот только улыбка спасенной малышки вырисовывалась перед глазами женщины все ярче и ярче, будто та сидела прямо перед Татьяной и словно насмехалась над внешним видом рыжеволосой женщины. Хапперт не выдержала и снова села в шлюпке, пугливо поджав под себя ноги. Теперь наступил ужас на душе. Шум чаек и надвигавшегося урагана усилился в разы, и его больше нельзя было игнорировать, он был повсюду. Спокойствие воды нарушилось, волны поднялись на несколько метров. Ощущение невесомости моментально испарилось, и шлюпка вновь стала соприкасаться с водной стихией, бороться с ней в неравном бою.

Туман окрасился в серовато-синий оттенок, солнце позади него исчезло, и воздух стал еще холоднее, приняв на себя температуру воды за бортом. Кожу на лице стало покалывать, а брызгавшие в лицо капли воды и осколки снега уже не казались такими безобидными, те могли с легкостью оцарапать и вонзиться в тело, как остроконечные кинжалы.

Шлюпка бросилась вперед и побежала вниз по склону волны, затем стала мчаться куда-то вверх, после чего снова устремилась в водную пропасть. Татьяна была настолько истощена, что у нее не нашлось сил для крика или хотя бы испуганного возгласа. Она просто сидела в сжатой позе и с широко распахнутыми глазами наблюдала, как шлюпка входит в мрачную мглу, тонет в густом тумане, и весь водный мир растворяется в густой бесцветной дымке, где все звуки приобретают вид пещерного эха.

«Ты ведь знаешь, что все это происходит лишь в твоей голове», — снова заговорил внутренний голос. «Этого не может быть. И ты это прекрасно знаешь. Просто боишься не верить. Боишься сойти с ума от деления мира на реальность и насильно навеянные иллюзии».

Он слышал, как не до конца приобретшие форму снега капельки воды стучали в окно, вскрикивали и по спирали падали вниз. В прибранной палате уже не было так светло, как несколько часов назад. Искусственный свет издавал слабый огонек цвета лисьей шерсти, а солнечные лучи растворились за пеленой свинцовых туч. На часах было лишь четыре часа дня, медсестра забрала никем не тронутые тарелки с моментально остывшим куриным бульоном, с сочувствием осмотрела двух молодых людей, лежавших на узкой койке, и скрылась за дверью. В помещении было прохладно, и Эрван стал чувствовать, как пальцы ног коченеют. Он хотел встать, пройтись, размять ступни, но одна лишь мысль о том, что ему придется оставить Татьяну здесь, в этой полутемной палате в полном одиночестве, сводила с ума.

Молодой человек уткнулся лицом в ключицу женщины и с жадностью вдохнул запах ее тела, который ассоциировался с мылом и дешевыми медикаментами, но именно этот запах он хотел вдыхать каждую минуту, будто без него Эрван окажется истощен. Он понимал, что со стороны выглядит отвратительно, образ влюбленного идиота ему был противен, но быть другим в данный момент времени Эрван попросту не мог, разучился контролировать себя и свои эмоции. Эта женщина снова негативно влияет на него, за эти годы она ни капли не изменилась. А он все такой же наивный ублюдок, который пожирает ее своими огромными голубыми глазами с длинными, как у девчонки, ресницами. Она же даже не смотрит на него. Не видит. Не подозревает о его присутствии. Ее лицо умиротворено, гладкое, как отполированный гипс. Лишь несколько царапин на щеках портили картину, но не настолько, чтобы их удалось заметить при первом рассмотрении.