Страница 3 из 20
Я плачу до тех пор, пока не начинаю уже задыхаться. Я чувствую себя невесомой, словно пёрышко на ветру, рядом с неподвижным, будто секвойя, Беном. Он подхватывает меня, когда я падаю без сил, и, пройдя по длинному коридору, уносит в другую спальню. Я шмыгаю носом, как жалкая девчонка, и, прижимая руки к его груди, закрываю глаза. Я так устала. Я скучаю по маме и папе.
Бен откидывает простыни.
— Спи здесь. А я приготовлю тебе постель и пристрою твои ужасные украшения.
Я выдавливаю из себя улыбку, и, икнув, начинаю смеяться.
— Придурок.
Он помогает мне укрыться серым одеялом, и — о, боже! — гладит по руке, прежде чем уйти. Мои глаза так распухли от слёз, что я даже не могу толком разглядеть комнату. Я всхлипываю и снова плачу — это, видимо, и отправляет меня в царство снов. Дождь барабанит по раздвижной стеклянной двери, пока я засыпаю, и мне снится, как Бен возвращает меня в Мэн.
Я скучаю по маме и папе.
Но их здесь нет. Я просыпаюсь от этого печального осознания, как и всегда, только на этот раз в огромной кровати своего дяди. Здесь тепло и мягкие простыни, но холод и одиночество не покидают меня. Родители никогда не вернутся.
Комната Бена украшена так же скудно, как и остальная часть дома. Я оглядываюсь, вылезаю из постели и тру ото сна глаза. Здесь всё те же деревянные туристические штуки, видимо, от того же человека, который украсил и первый этаж. Зевнув, я спускаюсь вниз в поисках своего нового «папы» и замечаю его сидящим на кухне за барной стойкой.
Он оглядывается на меня. На нём треники и серая футболка, а между губами зажат кусочек бекона. Он указывает на стеклянную дверь, всё ещё покрытую капельками дождя, но над деревьями уже возвышается солнце, заставляя капли искриться на свету.
Я закатываю глаза.
— Ага, ну и что? Дай мне похандрить.
— В сторону хандру, — говорит он, возвращаясь к своему ноутбуку. — Там бекон и яйца, можешь сделать себе тосты. У меня только ржаной хлеб, потому что мне тридцать три, и это то, что едят старики.
— Ты не старый, — я втыкаю в тостер два ломтика хлеба и кладу в тарелку омлет с шестью кусочками бекона. — Лея и Хан старые.
Бен пожимает плечами и едва ли смотрит на меня, когда я усаживаюсь рядом. — Верно. Хочешь сока или ещё что-нибудь?
— И так нормально.
Мы сидим в тишине. Я уминаю свою еду вместе с четырьмя тостами, пока Бен потягивает кофе и смотрит на меня со смесью очарования и отвращения. Можно от них и отказаться — папа всегда так говорил. Мама тоже была большой любительницей пообжираться.
В ответ я сверлю Бена глазами.
— Что? — спрашиваю я с набитым ртом.
— Ничего. Ты ешь как дикий зверь.
— Это ты как дикий зверь, — возражаю я, чуть ли не выплёвывая яйца.
Он берёт меня за подбородок, приближая к себе, и сжимает мои щёки кончиками пальцев. Я хлопаю глазами, замечая, как его тёмные глаза… меняются. Он стискивает зубы.
Бен толкает мою челюсть вверх и улыбается.
— Жуй с закрытым ртом.
Я пытаюсь открыть рот шире, сопротивляясь его сильной хватке. Во мне кипят упрямство и злость — что также досталось мне от матери. Бен разворачивается на стуле и подтягивает меня к себе, расставляя ноги по обе стороны от моих. Я фыркаю от смеха, когда он толкает челюсть вверх сильнее, продолжая улыбаться.
— Думаешь, это так смешно? — бормочет Бен. Он пытается ущипнуть меня за нос, но я успеваю шлёпнуть его по руке, а он хватает меня за запястье. — Ну-ну! Тебе надо всё это проглотить.
Я начинаю задыхаться, поэтому делаю это как можно быстрее. Бен резко разворачивает меня на стуле и, ничего не говоря, пододвигает тарелку ближе. Я бросаю на него взгляд и замечаю, что он всё ещё ухмыляется — очевидно, что он и не злится на самом-то деле. Я запихиваю в рот ещё яиц и, хихикая себе под нос, хлопаю Бена по плечу. Я точно стану следующим Джорджем…
Не успевая закончить свою мысль, я чувствую, как Бен затаскивает меня к себе на колени и тянет тарелку с пронзительным скрежещущим звуком. Я чуть не ударяюсь о кухонную барную стойку и начинаю шипеть в знак протеста, снова проглатывая еду, чтобы до смерти не задохнуться. Бен поворачивается к ноуту как ни в чём не бывало, не давая мне слинять.
— Эй! — огрызаюсь я.
— Ага. Это ты «эй», — одной рукой он печатает, а другой продолжает удерживать меня на месте. — Не показывай мне ёбаную еду у себя во рту, даже если я не вижу твоё глупое лицо. Ешь. У нас сегодня дел по горло.
Серьёзно, что ли?! Я засовываю в рот оставшиеся яйца и откидываю голову назад, чтобы посмотреть на Бена. Он хмурится, и его глаза кажутся ещё темнее, он снова зажимает мне рот, но на этот раз гораздо сильнее. Я не знаю, зачем это делаю. Это просто тупая шутка, которую я всегда проворачивала с папой, чтобы достать маму.
Бен держит меня крепко, не спуская пристального взгляда.
— Глотай.
Я мычу, но проглатываю. Взгляд Бена скользит по моему горлу, и через секунду он спихивает меня с колен. Я натыкаюсь на свой стул и падаю на него, облизывая губы. Пфф. И это меня-то легко дразнить?
— У тебя тут когда-нибудь были девушки? — щебечу я.
Бен остаётся спокойным.
— Нет. Я не люблю посторонних в своём доме, — он смотрит на меня. — Включая всех твоих друзей, которых ты себе заведёшь. И никаких здесь свиданий.
— Шестнадцатилетние подростки и без свиданий, ну спасибо. Ты что, гей?
— Нет, мне просто нравится уединение, — он натянуто улыбается. — Одноразовые потрахушки я устраиваю в отеле, как ответственный взрослый. Не волнуйся.
Ответ застаёт меня врасплох. Бен невинно вскидывает голову, пока я пытаюсь найти слова. О, боже. Свиданки на одну ночь — я не могу слышать и даже думать о…
— Гадость! — рявкаю я, чувствуя, как лицо начинает пылать.
Он поднимает брови и улыбается.
— Ну, ты ведь сама спросила. Нам стоит поговорить о пестиках и тычинках, или…
Фу! Я затыкаюсь и убегаю прежде, чем он успевает сказать ещё хоть что-нибудь. Бен не идёт за мной, но я могу представить его самодовольную ухмылку. Отлично! Дразниться у него получается гораздо лучше.
========== Глава 3 ==========
— Ну и что ты пишешь?
Бен бросает на меня взгляд, опираясь на тележку, и опускает голову, словно покупка продуктов — это сущая пытка. По моей просьбе на нём кремовый свитер: в остальной одежде Бен похож на унылого препода-алкаша по истории. Сегодня третий день моей новой жизни в Орегоне, и пока всё идёт нормально.
Он пожимает плечами, потирая лицо.
— Э-э…, ну знаешь, всякие статьи, романы… — всё, что захочу. А что?
— Просто интересно, — я встаю на цыпочки и тянусь за коробкой хлопьев, чувствуя на себе пронзительный взгляд Бена. — Мама говорила, у тебя есть псевдоним.
— Да.
— Какой?
Чтобы достать коробку, я забираюсь на нижнюю полку, и едва не сваливаюсь, но Бен во время оказывается рядом. Он хватает хлопья и бросает их в тележку, вместо того, чтобы отдать мне. Когда он отворачивается, я показываю ему язык.
— Смысл в том, чтобы о нём никто не знал, — говорит Бен. — Я не даю интервью и не занимаюсь прочим дерьмом. Я хочу, чтобы люди оставили меня нахер в покое.
— Тогда почему ты вызвался приютить меня? — не унимаюсь я.
В этот момент мимо нас проходит какая-то тётка с орущим ребёнком на руках, и нам приходится отойти в сторону, чтобы уступить ей дорогу. Я решаю воспользоваться этот момент, поэтому быстренько стаскиваю коробку «Капитан Хруст» и бросаю в тележку, невинно поглядывая на вздыхающего Бена. Он задевает меня бедром и, не отвечая на мой вопрос, направляется за другими продуктами.
Хан и Лея могли бы забрать меня к себе, но тогда я бы часто оставалась одна. И если Бену так уж хочется быть в одиночестве, то приглашать девочку-подростка жить у себя кажется… странным. Хотя, возможно, мне стоит заткнуться и быть благодарной?
Мы заходим в отдел «молочки». Бен берёт цельное молоко, но я делаю вид, что меня сейчас стошнит, и возвращаю его обратно на полку. У него такая же реакция на обезжиренное, так что 1:1. Я проверяю коробку с яйцами и кладу её в верхнюю часть тележки, прихватив ещё и упаковку обычного йогурта. Он отлично идёт с хлопьями — получается своеобразное парфе. Типа того.