Страница 69 из 76
— Я уже и не знаю… — Сквира развел руками.
Они замолчали, глядя на футбольное поле. Период близился к концу, и игроки его просто доигрывали, лишь для приличия пиная мяч.
— Впрочем, вы забыли упомянуть… э-э-э… еще двоих.
— Вот как? — высокомерно произнесла старуха.
— Ну да. Себя и Часныка.
— Себя? Вы что же, и меня подозреваете! Меня! — Марта Фаддеевна развернулась к Сквире. — Вы подозреваете меня?
— Конечно, — Северин Мирославович против обыкновения не смутился. — Вас — в первую очередь. Начальная версия была именно такой — вы организатор, Рыбаченко исполнитель. Вы знаете толк в монетах, знаете, что с ними делать, знаете, как их изготавливать, Рева и Рыбаченко вам доверяли… И у вас очень сомнительное алиби — в день, когда убили Ореста Петровича, вы вызывали скорую… Да и следствием вы не на шутку интересуетесь…
— И вас не останавливают мои заслуги и ордена?! — восхитилась Кранц-Вовченко. — Вот это подход, майор Томин!
— А причем здесь заслуги и ордена? — Сквира пожал плечами. — Во-первых, люди меняются. Вы могли быть честнейшим человеком в тридцать лет и превратиться в разбойника в семьдесят. Во-вторых, разве не может уживаться в одном человеке жадность и патриотизм? Да и ордена ваши как раз доказывают, что у вас вполне могло хватить мозгов, чтобы задумать эти преступления.
— Орден Ленина как улика? — ухмыльнулась старуха. — Вы восхитительны! — Она покивала немного, о чем-то размышляя, а потом сказала: — Я завещала свою коллекцию Луцку. Как-то это не вяжется с жадностью…
— Вяжется. Вы же не отдали свою коллекцию, а именно завещали. Это ли не доказательство жадности? Тщеславия и жадности!
— Ого! — Марта Фаддеевна приподняла бровь. — Сейчас самое время бросить вам перчатку!
— Я при исполнении… — миролюбиво пояснил Сквира. — Я обязан так думать. А от себя лично — прошу прощения!
— Принимается, — величественно кивнула старуха.
— Кстати, это ваше завещание вполне ведь могло стать отправной точкой для всего плана. Вы вдруг осознали, что дело вашей жизни попадет в чужие руки, что вы обделили собственных детей и внуков. Взять свои слова назад вы не могли. Но могли украсть чужую коллекцию, чтобы хотя бы она досталась вашим наследникам.
— Это уже отдает извращением, — мрачно прохрипела Марта Фаддеевна.
— Извращением? Возможно… — согласился капитан. — Но вы не виновны.
— Вот даже как? — она задрала подбородок. — Я не виновна?
— Ага. Без всяких сомнений.
— Даже обидно как-то, — проворчала Кранц-Вовченко.
— Все очень просто, — капитан улыбнулся. — Во-первых, во время нашей встречи в понедельник вы ни разу не попытались рассказать мне о своем алиби. И даже не намекнули! Психологически преступнику очень трудно удержаться и не выпалить в лицо следователю, что в момент убийства его усиленно спасала от гипертонического криза скорая…
— Вот тебе и врачебная тайна… — буркнула старуха.
— Во-вторых, коллекция Ревы много лет была в пределах вашей досягаемости — на многочисленных выставках. Вам не требовалось искать тайники в его доме. Я еще не узнавал, как организовываются перевозки ценных экспонатов, но, подозреваю, договариваетесь обо всем именно вы. Так что…
Марта Фаддеевна слегка скривила губы.
— Как-то все слишком просто…
— Хорошо, вот вам довод посложнее. На следующей неделе у вас в Луцке пройдет очередное заседание общества филателистов. Продлится оно, как всегда, два дня. На нем должен был присутствовать Рева. Это подтверждается множеством источников.
— Вы даже проверяли? — хмыкнула старуха. — И что?
— Подумайте, — прищурился Сквира. — Именно это снимает с вас все подозрения.
— На следующей неделе Орест должен был присутствовать на нашем заседании, и это… — задумчиво повторила Марта Фаддеевна. — Не понимаю.
Сквира торжественно проговорил:
— Зачем подсылать вора к Реве в день, когда тот находится в городе, если вам точно известно, когда он будет два дня подряд отсутствовать? Два дня и одну ночь!
Старуха несколько секунд обдумывала услышанное.
— Да, пренебречь такой возможностью было бы… гм… легкомысленно.
— Именно! Не могли же вы не понимать, что с обеда у Часныка Орест Петрович мог вернуться домой в любую секунду. От квартиры Алексея Тимофеевича до дома Ревы — несколько минут хода. Слишком быстро. Слишком опасно. А вот если бы Орест Петрович был на совещании в Луцке…
— Северин Мирославович! — послышалось издалека.
Капитан оглянулся. В отдалении, в группке болельщиков команды педагогов, стоял директор Дома пионеров. Гаврилишин приветственно поднял руку и слегка поклонился. Сквира помахал ему в ответ.
— А кто у вас значится следующим главным подозреваемым? — спросила Кранц-Вовченко, но тут же остановила его. — Нет, нет, молчите! Я сама догадаюсь… — Она подумала недолго. — Олекса, конечно! Хорошо знал и Ореста, и Гену, интересуется историей, имеет доступ к прессу и плавильным печам. И у него тоже алиби будто специально подстроенное. Альтруист, конечно. Но ведь люди меняются…
— Да, угадали. Но его я отверг даже раньше, чем… ну… вас.
— Про заседание я ему не говорила, — пожала плечами дама.
— Все еще проще, — улыбнулся Сквира. — Алексей Тимофеевич не бросился к телефону, когда Рева сбежал с его дня рождения. И не помчался за Орестом Петровичем вдогонку. Два свидетеля это подтверждают. А ведь организатор, который не сумел, как планировалось, удержать у себя дома жертву, просто неизбежно попытался бы предупредить сообщника. Организатор просто обязан был трезвонить в хату Ревы. И даже стремглав бежать туда огородами, чтобы схватить сообщника за руку и выволочь его на улицу до того, как пожалует хозяин…
На футбольном поле Козинец неожиданно для себя оказался с мячом перед штрафной площадкой учителей. Защита запаниковала, вратарь покинул ворота, стоявшие далеко нападающие оторопело смотрели назад. Болельщики, тоже не понявшие, что произошло, некоторое время никак не реагировали на эту ситуацию, и Василь Тарасович, будто в замедленном сне, шел вперед, пиная перед собой мяч. Один из защитников, тот самый начальник, кинулся ему в ноги, но Василь Тарасович легко перебросил мяч через него. Зрители, наконец, осознали происходящее и метнулись поближе к воротам преподавателей. Стадион опять зашумел. Василь Тарасович обвел второго пузатого дядьку и вышел один на один с вратарем. Тот оглянулся на ворота и придвинулся к Козинцу ближе. Лейтенант рванулся, стремительно уходя вправо, и не останавливаясь, пробил. Мяч описал пологую дугу и влетел в сетку ворот.
Крики и шум взрывом ударили по ушам. Милиционеры и даже болельщики бросились поздравлять Козинца. Учителя мрачно следили, как судья достает мяч из их ворот.
— Вот так, такой вот логикой, — продолжил Сквира, — я и отверг… отверг всех подозреваемых.
Старуха глядела на него, привычно высокомерно задрав подбородок.
— Дочь и зять Ревы не могут быть организаторами, потому что хорошо знают, где расположены в доме тайники. А один из тайников вор найти так и не смог… Квасюку и Гаврилишину незачем убивать Гену. Они ведь живут в этом городке, они молоды и сильны. Каждый из них мог сам залезть в дом Ревы. Гена никак им не мешал. Смерть его ничем им не помогала… — Сквира бросил взгляд в сторону Богданы. Та что-то кричала, подпрыгивая среди своих друзей. — Кроме того, директор Дома пионеров был единственным человеком, знавшим о большинстве длительных отлучек Ревы из Володимира. И знал он не только, когда Орест Петрович уедет, но и сколько будет отсутствовать. Рева сам писал ему это в заявлениях на отпуск. Поэтому Гаврилишину совершенно не нужно было рисковать в день рождения Часныка…
— А вот вам еще подозреваемый, — Кранц-Вовченко указала куда-то в толпу. — Похоже, меня ищет.
Северин Мирославович обернулся. На пустых трибунах стоял Дзюба. Белый шарф, небрежной петлей наброшенный вокруг воротника черного пальто, развевался на ветру.
— Валентин Александрович? Исключено. Его не было на том вечере у Ревы. Монета просто не может быть делом его рук.