Золотое зерно

– Я рад вас приветствовать, дорогие мои, в своей Башне, – обратился он к нам.

Его лицо было нечётким, еле видимым, но голос я слышал хорошо.

– Здесь редко бывают люди, и вы мои почётные гости, продолжал он, распахнув перед нами огромные двери и пригласив войти в большую комнату. Это была лаборатория. Длинные стеллажи сверху до низу были заставлены различными аппаратами, предметами, механизмами. Посередине комнаты, на большом столе, покрытом зелёным сукном, лежал небольшой кристалл горного хрусталя, напоминавший по форме пирамиду. Он сверкал разноцветными гранями, то, вспыхивая, то потухая, но оставаясь всё же безцветным. Когда старец взял его в руки, из него брызнул такой сильный свет, что я зажмурился от неожиданности.

Старец протянул кристалл мне: – Прими этот дар Великих Учителей, Алёша, он необходим для работы, которую тебе предстоит выполнить. Ты должен будешь будить сердца людей – передать им ту часть информации, которую настала пора им открыть.

Я взял пирамиду и ощутил в своих руках необычайное тепло. Кристалл сверкал в моих руках, но цвета его стали мягче, приглушеннее, я улыбнулся счастливый.

За столом меня ждала большая раскрытая книга. Не знаю, сколько прошло времени, увлекшись, я читал одну страницу за другой. Закончив читать и вспомнив, где нахожусь, я огляделся. В комнате никого не было, и я вышел на смотровую площадку. Земля, утопающая в розоватой дымке, лежала передо мной.

Приближался час рассвета

Проведи, Благословенный, тропою.

Прикоснись к очам, чтобы узреть врата твои.

В один из выходных дней мы втроём с дядей и Доктором решили пойти в горы и обследовать окрестности. Встав рано, немедленно тронулись в путь, чтобы успеть засветло вернуться обратно.

У всех было прекрасное настроение. Солнце стояло в зените, когда я заметил впереди какой-то свет.

– Что это? – обратил я на него внимание дяди, но, сколько мы не пытались, ничего не могли разглядеть.

Привлечённые странным свечением, мы подошли к этому месту. По мере приближения, я стал испытывать знакомые мне ощущения душевного подъёма и торжественности и, словно в ответ на мои мысли, горячая волна прошла по моему позвоночнику.

Мы остановились у подножия высокой горы необычной формы, где свет, становясь ярче, переливался всеми цветами радуги. Вдруг я услышал негромкий, хрустальный звон, удивительно нежный, мелодичный и перед нами из ниоткуда появилась ступень, потом ещё одна и ещё, превратившись в длинную лестницу, ведущую в небо.

Её высокие ступени сверкали на солнце ослепительным блеском, переливаясь изумрудом и серебром, прозрачные, необыкновенно красивые.

Оправившись от удивления, я почувствовал, как какая-то сила толкает меня вперёд и, шагнув, смело пошёл по ней, не оглядываясь, зная, что Доктор и дядя следуют за мной. Весь как стрела, пущенная в цель, устремившись вперёд, я шёл легко и радостно, преодолевая ступень за ступенью, не чувствуя усталости.

Лестница привела меня к высоким светлым воротам, которые распахнулись передо мной, как только я до них дотронулся. Войдя, оказался в небольшом дворике, огороженном со всех сторон кустарником с цветущими белыми и сиреневыми цветами. Передо мной сияли, искрясь на солнце, белоснежные шапки огромных гор, такие близкие, как будто их можно коснуться рукой и такие недосягаемые. С другой стороны открывался вид на долину, утопающую в голубоватой дымке. От увиденной панорамы у меня захватило дух, и я долго не мог налюбоваться ею. Посередине двора возвышалась высокая статуя сидящего Будды, выполненная из светлого камня. На лбу, между бровей, в лучах солнца, играя всеми цветами радуги, переливался крупный камень удлинённой формы. Глаза её были полузакрыты, легкая улыбка тронула губы, лик безмятежен, всё земное казалось незначительным, по сравнению с тем внутренним покоем, которым была пронизана статуя. Создавалось впечатление, что ещё немного и статуя оживёт, сделает шаг нам навстречу.

Вздрогнув от неожиданности, я увидел, что к нам приближался высокий человек, опирающийся на посох, на конце которого горел огонь. Он был строен, сед и стар, но глаза, горевшие на его выразительном лице теплом и любовью, были так проникновенны, что этот взгляд мне не забыть никогда. Я повернулся к нему, и какое-то смутное воспоминание шевельнулось в сердце. Ещё не понимая, что делаю, я шагнул навстречу этому человеку и оказался в его объятьях: – Отец Макарий, – прошептали мои губы, прежде чем осознал, что это говорю я, ощутив невероятное тепло и блаженство, идущее от него.

Сердце моё затрепетало, я почувствовал, как будто в моей груди раскрывается необыкновенно красивый цветок, напоминающий лотос. Горячая волна пробежала от моей груди к нему.

Испытывая огромное счастье, я радостно прижимался к отцу Макарию и чувствовал себя невероятно сильным и уверенным.

Мы молчали, не в силах произнести ни слова, да они были и не нужны. Уста наши были сомкнуты, а сердца беззвучно беседовали между собой.

– Как давно я вас жду, – говорило мне сердце отца Макария, – как долго, Алёша, вы шли к родному крову! Я счастлив, что этот день настал!

Он замолчал. Молчал и я, боясь нарушить нашу связь, эту священную тишину, ощутив на минуту невыносимую физическую боль, которая пронзила мое сердце. С трудом переведя дух, я понял, что испытал всю боль отца Макария, глубину которой сознанием никогда не постичь.

Он жестом пригласил нас следовать за собой, и, только вплотную подойдя к неприступной скале, мы заметили небольшую дверь. Она распахнулась, и мы вошли в узкий, длинный коридор, поднялись по ступеням и оказались в огромном Храме, свет в который проникал через высокие окна. Трепет пронзил моё сердце. И я склонился в глубоком поклоне перед простым и немного суровым ликом Христа, смотревшим прямо в моё сердце своими большими лучистыми глазами. Ничего нельзя было скрыть от этого всевидящего взора, полного любви, сострадания и мужества. Он был как живой на этом полотне, от которого шёл необыкновенный свет. Хотя я стоял далеко, но физически ощущал всю эту мощь и безграничную силу света, не в силах больше приблизиться к нему ни на шаг. На картине было изображено утро перед распятием. Он пережил тяжелую ночь, проведя её без сна. Усталость тенью легла на его лицо, оставив следы глубоких раздумий, но внутренне он был чрезвычайно собран и устремлён, давно готовый к такому исходу. Приближался рассвет, перед ним была дорога длинная, безконечная и, вместе с тем, такая короткая, полная страданий, тревог и бурь, непреодолимых испытаний. Дорога, длиною в человеческую жизнь…

Мои размышления были прерваны Доктором, который жестом указал, что меня зовёт отец Макарий. Подойдя к нему, я увидел рядом с ним большую чашу с огнём, высокое пламя которого переливалось золотом, серебром, изумрудом. Опустившись на колени, я склонил голову, и Макарий дотронулся до неё своим посохом, предварительно коснувшись им чаши. Меня пронзило необычайно сильным потоком с головы до ног, комната закружилась перед моими глазами все быстрее и быстрее, и я бы упал, если бы подошедшие сзади Доктор и дядя не поддержали меня.

Как только я немного пришёл в себя, отец Макарий снова прикоснулся посохом к моей голове и я испытал ещё одно содрогание, но уже меньшей силы. Он исчез, перед моими глазами появились семь огромных фигур в белоснежных плащах, переливающихся разноцветными лучами, и невыразимые счастье и покой снизошли на меня. Мир вокруг раздвинулся безгранично, и я почувствовал всю его Безпредельность.

– Иди, Алёша, безстрашно по жизни, – услышал я явственно, – Внося в жизнь каждого дня, каждой встречной душе любовь, добро, забывая о себе, не требуя награды. Ты приблизился к священным воротам, сумев открыть их собственным сердцем. Так и живи отныне каждый свой день.

Колокола зазвучали сильнее и сильнее, и с каждым звоном я видел духовным зрением, как огромные цветы невероятной красоты открываются в сердце каждого человека, который слышал этот звон, отзываясь на него. Негромкое, но торжественное пение ещё долго звучало в моих ушах, когда мы покидали храм.