Страница 4 из 16
– В дом отдыха?! – сквасил кислую мину Лёшка. – А можно мне дома остаться?
– Будешь приложения Юле настраивать? – ехидно поинтересовалась Машка.
– Ну ты и маленькая зараза… – ткнул её в плечо Лёша.
– Посмотрим, – сказал Максим. – Все решится вечером. Если будет пять мест, значит, ты тоже едешь.
– Отстой…
– Разговорчики! – строго одернул его отец.
Я с удовольствием молча наблюдала за происходящим, стараясь не думать о тех пяти минутах, что оставались нам на сегодня.
– Сладкие мои! Я вас очень люблю! – целуя каждого в обе щеки и в губки, говорила я. – Вот позеленеешь без свежего воздуха, и ни одна Юля на тебя не посмотрит… – шепнула я на ухо сыну и поцеловала его в макушку.
– Мы тоже тебя любим, мамочка! – обхватив мою шею руками, поведала мне Машка. – Уже скучаю по тебе.
– И я… Солнышко! И я по вам уже скучаю! – уткнулась я носом в её рыжие, как и у меня, кудряшки. Затем я крепко прижала к себе младшенького. – Не расстраивайся по поводу второго места. Ты у меня лучший! Знай это!
Оставшиеся пару минут мы провели в объятьях друг друга, пытаясь вобрать в себя огонек этого момента на всю следующую неделю.
– Пока, мамуль…
– Пока, Кирюша…
Дверь закрылась. Часы пробили двенадцать, и карета превратилась в тыкву…
Глава 4
«Я сегодня виделась со своими детьми, как и каждую пятницу последние два года. И каждый раз я испытываю что-то подобное тому, что испытывала при их рождении. Шесть дней забвения в собственных кошмарах, и вдруг прояснение, и вдруг волна любви, счастья, жизни. Жаль только, что, как только за ними закрывается дверь, я тут же вновь оказываюсь в Этой реальности, заключающейся в том, что я сумасшедшая и не могу дать своим детям больше, чем час общения в приемной психбольницы в неделю. Я уже не чувствую себя их матерью. Лишь когда они дружно называют меня мамой, я понимаю, что, действительно, я их мать.
Когда-то все было иначе. До определенного момента я точно знала, что никто лучше не позаботится о моих детках, чем я. Мы делили на четверых каждый момент жизни друг друга.
Когда родилась Машенька, Алёше было пять лет. Он так старался помогать мне, это было трогательно до боли в груди. А теперь они подросли и постоянно цепляют друг друга. Надеюсь, что за буйством гормонов в переходный период они не растеряют ту заботу друг о друге, что я прививала им с детства. Ведь им сейчас приходится переживать период взросления в отсутствие матери и по большей части отца.
Что же до леса, в который не повез деток Максим по причине своей «невероятной занятости», то мы бывали там не только в грибной сезон. Мы ездили по окрестным лесам несколько раз в месяц, независимо от времени года, даже зимой. Брали с собой фотоаппарат, продукты для пикника, а иногда и палатку для ночевки под звездным небом.
Из леса мы обычно привозили тысячи фотографий, кучу впечатлений, всевозможные гербарии, материалы для композиций, которые потом мастерили дома, все, кроме грибов и ягод, которые обычно съедали там же на месте. Вернее будет сказать, грибы мы не ели, а только искали их на интерес, не срезая.
Помню, когда Серёжке было года три, он втихаря наелся каких-то грибов, и мы так быстро сорвались с места и повезли его в больницу, что я даже фотоаппарат забыла на поляне. На следующий день мы вернулись на то место, и каково же было мое облегчение и радость – фотоаппарат лежал нетронутым именно там, где я его и оставила.
Грибы оказались съедобные, в больнице Серёже промыли желудок и отпустили домой. С тех пор он так невзлюбил грибы, что даже просто искать их отказывается, не говоря уже о том, чтобы есть.
Ещё был момент, когда Лёша залез на дерево, а Машка увязалась за ним. Он, как мог, подстраховывал сестренку, но та все же сорвалась. Лёше удалось поймать её, но сил удержать не хватило. В тот раз Машка сломала руку. Тогда мы тоже собирались второпях, но ничего не забыли.
Перелом был несложный. Через месяц моей доченьке уже сняли гипс.
Надо сказать, она не перестала лазать по деревьям».
Поток моего красноречия был прерван очередным приступом.
Снова боль. Чужие кровоточащие звезды, огненная Луна, зубы, когти… Тишина, покой… Моя Вселенная… Пустота…
Открыв глаза утром, я обнаружила перед своим лицом радостную улыбку.
– Ну, наконец-то, соня! Я уж соскучилась по тебе!
– А, всего лишь ты…
– Ты как всегда милая, добрая и приветливая, Кира! – сострила Нинка. – Вставай, а то завтрак пропустишь.
Мне не нужно было даже задумываться над тем, что делать. Тело мое все делало на автомате – выпить таблетки, позавтракать, посидеть у окна, стараясь не обращать внимания на соседку, одеться и выйти на прогулку, затем таблетки, обед, терапия, сончас, таблетки, полдник, и вот наконец я и моя тетрадь. Не понимаю, и почему я так противилась этому? Доктор не мог заставить меня писать почти два месяца. Сейчас же я не могла дождаться, когда вновь могу взять в руки ручку.
«Возвращаясь к рассказу о моих детках, нужно сказать…»
Я хотела написать о том, какие мои детки одаренные – Машенька танцует и поет, Серёжа бегает на короткие и средние дистанции, Лёша рисует невероятные картины. Но что бы я там ни хотела, это стало неважным. От резкой боли моя правая рука сжала ручку так, что та просто разлетелась на меленькие кусочки, некоторые из которых впились в мою ладонь и пальцы. Я резко перевернулась на спину, но вместо потолка больничной палаты я смотрела на чужие звезды неведомого мне мира, населенного жуткими монстрами…
Через несколько часов я начала отходить от успокоительных. Время было позднее, Нинка мирно сопела на своей кровати, иногда вздрагивая и смешно похрюкивая при этом. Мои глаза смотрели на свет от прожектора, падавший через окно на стену, в которой была дверь в коридор. Стена была наполовину покрашена бледно-зеленой краской, а наполовину когда-то давно побелена, как и потолок. За окном гудел ветер, но в нашей палате было довольно тепло. Мысли не хотели выстраиваться во что-то внятное, и я просто лежала, разглядывая сетку из мелких трещин на стене.
Вдруг в памяти возникла картина, нарисованная моим Алёшенькой лет пять назад, – паутина с пауком в центре. Картина эта была впечатляющей, она была исполнена в карандаше, паук на ней был ну впрямь как живой.
В нашей с Нинкой палате пауков не было, но вот мелкие многочисленные трещинки очень напоминали паутину.
Глава 5
Утро как утро – голова трещит, Нинка тоже трещит, не умолкая, перебинтованная рука ноет – хорошо, что оно уже кончилось. После обеда и терапии мне выдали карандаш, чтобы я могла продолжить свои записи. Но писать сейчас не хотелось. Перед тем как дать отбой на сончас, Даша подошла ко мне и сухо сообщила, что ко мне посетитель, ожидающий меня в комнате для свиданий.
Посетители у меня бывали только по пятницам, и всегда одни и те же. Родителям я запретила навещать меня. Кто же мог прийти сегодня, в неприёмный день?
Я так быстро, как могла, пошла в приемную. Бегать в больнице было категорически запрещено. Открыв дверь, я увидела сидящего на диване Максима, который явно был взволнован, его лицо было бледным, а руки не могли найти себе место, и он тер их друг о друга, периодически заламывая пальцы.
У меня внутри все оборвалось – что-то случилось с детьми?!
Видимо, мое лицо было настолько испуганным, что он понял, о чем я волнуюсь, и поспешил меня успокоить:
– Не переживай, дети в порядке…
Уф-ф… Сразу полегчало. Какая бы причина ни привела его сюда, мне было уже все равно, главное, что мои ангелочки в порядке.
– Ну, тогда привет!
– Привет! Что с твоей рукой? – обеспокоенно поинтересовался муж.
– Да так, ерунда, – отмахнулась я. – Поранилась о кусочек сломанной авторучки.
Максим бережно взял мою перебинтованную руку и осмотрел повязку. Не выпуская её из своих рук, он сказал:
– Я пришел, чтобы с тобой кое-что обсудить, – человек, руководящий несколькими предприятиями, каждый день ведущий деловые переговоры с партнерами, клиентами, поставщиками, сейчас задыхался от волнения перед собственной женой. Мне даже показалась, что он прячет от меня взгляд, потому что чего-то стыдится.