Античный мир «Игры престолов»

Поедая отпрысков

Пиры метафоричны и не всегда выглядят тем, чем являются, и поэтому представляют собой хорошую возможность для выявления лицемерия. Выполняя формальную функцию, они требуют от гостей подобающего поведения, но не всем удается скрыть свое истинное «я». Это лежит в основе античных мифов, где пиры были излюбленным способом проверки гостей, возможностью рассмотреть, на самом ли деле они бедные странники, которыми кажутся, или все же благородного происхождения. Это сложная ситуация, потому что подобные проверки противоречили священному закону гостеприимства – xenia, – который предписывал хозяину обеспечить безопасность гостя, а также потому, что на испытаниях, как правило, применяли запретные приемы, например, подавали человеческую плоть с целью выяснить, сможет ли ее распознать бог, предположительно сидящий за столом. Существует много версий мифа, некоторые утонченные, другие не очень. На оленьей охоте на Огигии, например, Одиссей получает несколько знаков того, что зверь – это человек, заколдованный Цирцеей, но узнает он об этом позже. Но чаще подобные вещи происходят намеренно. Мифический царь Ликаон, например, размышляет, не является ли новоприбывший гость на самом деле не кем иным, как богом Зевсом. Чтобы проверить, он пытается убить гостя во сне и подносит ему в качестве угощения мясо своего заключенного. В качестве наказания Зевс превращает Ликаона в волка, столь ироничным образом подтвеждая предположение царя.

Но самый дурной проступок против богов и законов гостеприимства совершил Тантал, сын Зевса: он в качестве угощения предложил олимпийским богам плоть своего собственного сына Пелопа. Почуяв запах человеческой плоти, боги отказались ее есть – все, кроме богини Деметры: она отвлеклась, горюя по похищенной дочери Персефоне, и съела кусок того, что потом оказалось лопаткой Пелопа. Боги воскресили сына Тантала, но не смогли заменить лопатку, и Деметра создала вместо нее другую, цвета слоновой кости, с которой он прожил долгую жизнь. Тантал же был наказан в загробном мире, и эта кара дала основу английскому слову tantalizing[19]. Он навеки обречен стоять по горло в воде, под фруктовым деревом. Чувствуя голод, он тянется к ветвям, но дерево отводит их от него. Чувствуя жажду, он тянется к воде, но она утекает. Как часто бывает в греческой мифологии, наказание соответствует преступлению: тому, кто подает богам то, что они не должны есть, суждено вечно страдать от голода и жажды.

Наказания самого Тантала было недостаточно. Это двойное преступление – убийство родственника и каннибализм были настолько отвратительны грекам, что они навеки прокляли семью Тантала: поколение за поколением было обречено на страдания, предательство и, в частности, семейные склоки – сыновей с матерьми, жен с мужьями, братьев с братьями. Пример Тантала настолько убедителен, что ситуация повторяется толь ко два поколения спустя. Двое сыновей Пелопа, Фиест и Атрей, занимаются темными делишками, обычными для мифической семьи: Фиест спит с женой своего брата и пытается свергнуть его с трона. В качестве мести Атрей убивает детей брата и подает их ему в качестве угощения, за исключением голов и рук, которые держит за спиной, чтобы упрекнуть брата в том, что он сделал. Это не единственный пример подобной мести: после того как мифический царь Терей насилует и калечит Филомелу, сестру его жены Прокны, обе женщины сговариваются убить его сыновей и угостить ими ничего не подозревающего отца. Оба эти мифа вдохновили Шекспира на создание пьесы «Тит Андроник», в которой протагонист Тит подает царице пирог, приготовленный из ее сыновей, изнасиловавших и покалечивших дочь Тита по тому же сценарию, что и Терей.

Хендрик Гольциус. Зевс превращает Ликаона в волка. Иллюстрация из книги Les Métamorphoses d’Ovide (Haarlem, 1589). Музей искусства округа Лос-Анджелес

Эти истории – явные прототипы «Ветров зимы», финального эпизода шестого сезона сериала, в котором Арья Старк скармливает Уолдеру Фрею пирог, приготовленный из его сыновей, прежде чем перерезать ему горло. Популярная в Вестеросе сказка «Повар-Крыса» также напоминает миф об Атрее: главный герой служит поваром в замке Твердыня Ночи. Он убивает сына короля и скармливает его отцу, за что на него насылают проклятие: он становится крысой и поедает лишь собственных отпрысков. Бран даже говорит: «Боги прокляли его не за убийство или приготовление пирога из сына короля. Он убил гостя под своей крышей – этого боги не могут простить». Во всех этих случаях люди не знают, что едят, и это свидетельствует об их невежестве и невоздержанности, а также о человеческой уязвимости: даже самые обыденные вещи могут быть опасны, и, допуская оплошности и наживая врагов, мы очень рискуем.

В легенде об Атрее и Фиесте каннибализм пересекается с предательством брата – другой черты греческой и тем более римской мифологии. Братские узы считались если не священными, то, по крайней мере, основополагающими. Братья должны помогать и заботиться друг о друге, а близнецы в особенности. Хорошим примером образцовой братской любви были Диоскуры, отроки Зевса, братья Елены Троянской, которые так близки, что решают разделить бессмертие между собой, что, конечно же, означает, что им предстоит полгода быть мертвыми, а другие полгода – пребывать на Олимпе. Эта семья была сплоченной. Елена, находившаяся в Трое во время войны, с болью смотрит с высокой башни на явившихся за ней греческих воинов. Она рассказывает о них Приаму, своему свекру, и отмечает, что не видит братьев. Елена не знает, что они уже мертвы. Этот эпизод, в котором присутствует скрытая ирония, – читатель знает нечто, неизвестное персонажу, – подчеркивает факт тесных родственных уз: даже пренебрегнув священным институтом брака и став причиной смертоносной войны между двумя великими народами, Елена до сих пор помнит о своих братьях и желает увидеть их, даже наперекор ее новой семье. Именно в противопоставление этому идеальному примеру семейных отношений показана набирающая обороты вражда между Атреем и Фиестом, и она предстает как разрушающая сила. Как мотив каннибальский пир неизбежно вызывает интерес, что показывает выбор способа мести Арьи. Но помимо этого, он несет в себе большой поток предательства семейных или социальных уз: именно Уолдер Фрей планирует Красную свадьбу, к которой мы вернемся в конце главы, и этот кровавый обман приведет его на другой жестокий пир.

Братья

Первый пир в сериале проходит в доме лорда и леди Старк в честь короля и королевы, прибывших в Винтерфелл. В книге он описывается от лица Джона Сноу, бастарда Эддарда, который остро чувствует свой статус изгоя и в то же время наслаждается свободой, которую он ему дает. Сидящий на скамейке рядом с остальными молодыми оруженосцами, Джон исключен из круга семьи и отослан к ему подобным. Это понижение, однако, позволяет ему свободно напиться, в то время как его братья и сестры сидят «возле королевских детей рядом с помостом, где лорд и леди Старк принимали короля и королеву» (ИП). Мы снова видим социальное деление в действии: лорд и леди за самым высоким столом, их дети чуть ниже, а прочие граждане Винтерфелла заполняют зал. Взгляд Джона особенно важен, если учесть факт, что выпил он немало, и это подчеркивает его статус изгоя. На королевском помосте братья и сестры Джона находятся под присмотром отца и могут выпить всего один бокал. В этом отношении Джон чувствует себя более свободным и может насладиться привилегиями взрослого. С другой стороны, его взгляд, сначала изнутри, а потом за пределами зала, подчеркивает тот факт, что он чужой даже в собственном доме. Это подтверждают два человека, беседующих с ним: его дядя Бенджен и карлик Тирион. Бенджен – воин Ночного Дозора, прибывший на пир в качестве брата лорда Винтерфелла, но по закону – брата Дозора, который поклялся не иметь семьи и пристрастий. Тирион тем временем говорит Джону, что «любой карлик – бастард в глазах собственного отца» (ИП), и, даже когда Сноу злится из-за сравнения, Тирион остается при своем мнении: они оба находятся в одинаковом положении, являясь одновременно и членами своих семей, и изгоями.

19

Этому слову соответствует русское выражение «муки Тантала», обозначающее страдания, вызванные невозможностью получить желаемое, несмотря на то что оно кажется достижимым.