Страница 61 из 71
Хена сделала реверанс перед пустой постелью.
- Доброе утро, ваше величество.
- Не дурачься, - добродушно отозвалась королева из-за ее спины. Хена, там жарят кур в казарме. Отряди кого-нибудь, чтобы мне одну принесли. Думаю, что никого не объем. Только не вздумай ходить сама, а то я не дождусь тогда ни тебя, ни курицы. Отправь пажа и возвращайся сюда прибраться.
- Повинуюсь, моя госпожа.
Беатрикс снова отошла к окну. Ее тянуло вон из города, покататься по полям или походить по лесу, посидеть возле какой-нибудь речки с человеком, который умеет молчать, когда грустно, и улыбаться, когда весело. И поймала себя на мысли, что такого человека нет в ее окружении.
Хена уже перетряхивала перины. Это была не ее работа, и во всех знатных домах постелью занимались специально обученные женщины. Но Беатрикс окружала себя легионами слуг, лишь когда выходила на люди. В обычное время эти толпы слонялись по парадным покоям, делая вид, что заняты уборкой, или вертелись возле кухни.
По торговым пристаням сновали грузчики, доносились какие-то команды. Вниз по течению ползли усадистые широкие баржи с надстройками-башенками для капитанов.
Паж внес на блюде курицу величиной со среднего индюка, облепленную квадратиками жареного лука, он поставил блюдо на небольшой массивный стол.
Королева поддернула рукава и взялась за еду, помогая себе небольшим стальным кинжальчиком. Первым делом она вычистила брюхо курицы от лука, орудуя острым клинком и слизывая лук прямо с лезвия. Затем занялась белым мясом, которое казалось ей наименее вкусным и потому требовало постоянного обмакивания в подливу, и лишь потом позволила себе взяться за почти шарообразные куриные ножки.
На ратуше отбили первый час утра; на столе в спальне стояла тарелка, полная начисто объеденных костей. В умывальной звенела вода, сливаясь по воронке в сток - ее величество оттирала с пальцев и подбородка жир.
Она отлично себя чувствовала, и впереди был целый солнечный летний день. Через час можно выбраться на прогулку в сторону аббатства Занте-Мерджит, где великолепные солнечные леса, и бабочки толкутся над малинниками и кипрейными куртинами.
Она позвала Хену и отправилась с ней в гардеробную выбирать платье. Ах, как спокойно и приятно начался день! Платье, которое она выбрала, было темно-желтого цвета, с широкими, шитыми золотом черными накладными полосами на лифе и коротких верхних рукавах. Из-под верхних рукавов спускались очень широкие нижние, шафранового цвета. Это платье удачно подходило к странному сочетанию ее светлых рыжеватых кос и темных глаз. Прямо на распущенные волосы королева надела большую шляпу с черно-желтыми шарфами почти до самой земли. Лоб закрывал черный бархатный треугольник с пришпиленным янтарным пауком.
Тот же паж, что ходил за курицей в дворцовую кордегардию, был послан на конюшни с приказом седлать коней для королевы и ее эскорта.
Королева еще вертелась перед металлическим зеркалом в туалетной, когда без стука вошел очень маленького роста щеголь, разодетый сверх меры пышно: его коричневый упланд был сплошь расшит золотыми позументами. Сапоги на высоких неуклюжих красных каблуках только подчеркивали, как же он на самом деле мал ростом.
- Что такое? Ты собралась верхом, Беатрикс? И не зовешь меня, не говоря уже о том, что у тебя назначена аудиенция?
Женщина оторвалась от зеркала, сразу вспомнив...
- В самом деле, в самом деле. Совсем вылетело из головы. Лето, солнце, любовь. Тебе это должно льстить. Как не хочется откладывать прогулку. Послушай-ка, Гиршли, он, может статься, ездит верхом? Меня так тянет на воздух, что в замке я буду с ним рассеянна. И не обо всем можно говорить в стенах. Он уже ждет, скажи?
- Да, ждет, в зеленом покое.
- Я хочу взглянуть на него сначала. Это полезно перед первым разговором. Что он так рано?
- Хочет, наверное, собраться с мыслями.
- Ладно, проводи пеня. Только подай плащ. В нем я выгляжу величественно, ты не находишь?
Зеленый покой имел мало кому известный секрет: одну стену под потолком полностью закрывала деревянная панель, на которой были вырезаны веточки с одинаковыми острыми плоскими листьями и лобастые круглые птички, напоминавшие разъевшихся тяжелых воробьев. В этой резьбе терялись три маленьких окна, выходивших в тесную дубовую галерейку. Беатрикс прокралась по этой галерейке и взглянула вниз: из угла в угол зеленого покоя беспокойно ходил человек. Он был рослый, в священническом одеянии. Его голова была обнажена, бархатную шапочку он прижимал к груди, сцепив длинные пальцы белых рук. Королева долго смотрела на него, потом прошептала, обращаясь к стоявшему рядом любовнику:
- Я ему не завидую. Просить у правителя - хуже нет, знаю это по себе.
У дверей покоя уже столпились придворные - угодливые фавориты, бывшие и будущие, поскольку в настоящих пребывал обычно все-таки кто-то один. Беатрикс оглядела их и махнула рукой, чтоб открывали дверь.
Портрет королевы ничего не говорил ожидающему. С полотна улыбалась женщина без возраста, осыпанная тщательно выписанными бриллиантами, такими крупными, каких, вероятно, и в природе не существовало. У нее было благообразное лицо и округлые руки. В жизни она могла оказаться какой угодно. Он знал о ее жестокости и вероломстве, как знал то же самое о всех других королях. Это не отталкивало - напротив, возбуждало любопытство, потому что о ней он знал очень мало - только сплетни и домыслы.
Он очнулся от глухого шума, стоя как раз напротив распахивающихся дверей. Придворные, толкаясь, входили двумя шеренгами и становились вдоль стен. Потом вошла женщина в черно-желтом платье, и за ней прокрался некто низенький и безмолвный.
В голове изгнанника пронеслась мысль, что, прожив около десяти лет при дворе короля Одо, он так и не мог бы с уверенностью сказать, какого тот роста. Король был королем. Теперь же перед ним стояла молоденькая дама. Она была чуть ниже его, стройная, немного бледная, с россыпью веснушек на вздернутом носу. На правой щеке темнели три родинки. Карие глаза были прищурены. Это живое лицо, лицо, а не личина, так поразило Таббета, что он позабыл опуститься на колени и облобызать королевский подол. Он отвесил нескладный поклон и начал полушепотом благодарить Беатрикс за оказанное покровительство, стыдясь беззастенчивого любопытства подпирающих стены придворных.