Страница 16 из 63
- Это не имеет значения.
- Строганов Иван Петрович...
- Отлично... Так, так... - Степан Матвеевич с головой ушел в свою память. - Строганов... Стр... Стр... Стрепетов... Стробов. Ага. Строганов... Строганов Иван Петрович и еще Строганов Иван Петрович. Улица Бусова или улица Алтайская?
- Бусова, двадцать два.
- Отлично. Номер вашего телефона девяносто два - девятьсот тринадцать.
- Правильно, - чуть испуганно согласился Иван.
- А у второго Строганова Ивана Петровича по улице Алтайской, четыре двадцать два - двадцать четыре.
Это уже не имело значения, так как проверке не поддавалось.
- Ну и здорово! - вынужден был согласиться я.
- Пустяки, - недовольно сказал Степан Матвеевич. - Все дело в том, что я никого не знаю из этого поезда. А ездить мне на нем приходилось не одну сотню раз, в других реальностях, разумеется. По крайней мере, проводниц и бригадира поезда я обязан знать.
Ручка вдруг задергалась. Раз, два. Потом кто-то забарабанил из вагонного перехода руками. Иван оглянулся и сам широко открыл дверь.
- Мне еще музыку крутить надо! - раздалось сначала, а уж потом показался человек с красной повязкой и в форменной фуражке. - Куда подевался этот Голубчиков? А написано, что в шестом вагоне. - Значит, в вашем. Я не буду здесь целый день ходить. У меня своя работа. Для чего в поезде радиоузел? Чтобы музыку слушать и последние известия! Понятно. Пассажиры чтобы не скучали!
Это-то нам было понятно.
- Ты Голубчиков? - ткнул работник радиоузла сначала в Степана Матвеевича, потом в меня, а затем в Ивана. - В чьем купе место номер восемнадцать?
Это место было в моем купе. На нем сейчас располагалась врач Зинаида Павловна.
- В моем купе восемнадцатое место, - сказал я.
- Так что же ты молчишь? А я, понимаешь, хожу.
- Моя фамилия Мальцев.
Иван искоса взглянул на ненавистную занятому товарищу телеграмму и прочитал:
- Голубчику... Голубчику там, а не Голубчикову.
- Я что и говорю, - согласился человек с красной повязкой.
- Голубчику! - воскликнул я. Ох ты! Ведь это меня бабуся называла голубчиком. - Постойте. Может, это мне?
- Бери. И с концом.
Я развернул телеграмму. Слева стояло: "Старотайгинск-90". Ясно. Из Старотайгинска, значит. Справа: "Фирменный поезд "Фомич" от 0 августа семьдесят пятого года. Вагон шесть, место рядом с восемнадцатым. Голубчику".
А ниже сам текст телеграммы: "володька забаррикадировался комнате пытаемся зиять чедоман принимаем меры волнуйтесь - бабуся коля".
Белиберда какая-то.
Радист обрадовался, что свалил со своих худеньких плеч непосильную ношу, закончив все эти поиски Голубчикова, и бодро рванулся в вагон. Теперь можно было ожидать душераздирающего от счастья концерта по местному вещанию.
Степан Матвеевич читал телеграмму через мое плечо.
- Что это? - наконец спросил Иван, видимо бросив решать головоломку.
- Телеграмма от бабуси Коли, не видишь разве?
- Как это от бабуси Коли? - удивился Степан Матвеевич. - От дедуси Коли!
- Не-ет. Именно от бабуси. Могу предположить, что телеграмму прислала бабуся, которая ехала из Фомска в Старотайгинск, - сказал я. - А вот почему она стала Колей, не пойму. И что это за Володька, который забаррикадировался в комнате. Правнук, что ли? Ну и пусть себе баррикадируется. Стоп, стоп! Тут, наверное, бабуся и Коля. В телеграммах ведь все, что можно и что нельзя, сокращают. А-а! Понятно. Внучек это ее Коля. Очень крепкий мужик. Ну, черт с ним, с Володькой, пусть себе сидит в комнате, пока есть не запросит. Что-то там они пытаются. А что такое: "зиять чедоман"? Зиять. Дыра, отверстие может зиять, пропасть!
Я силился понять, что мне хотели сообщить. Прикидывал и так и эдак. Несколько раз пытался прочитать телеграмму мельком, быстро, чтобы машинально пропустить возможные опечатки. Что-то получалось. Ага! Вот тут. Ясно, что не "чедоман", а чемодан. Они пытаются зиять чемодан. Ну и бог с ними! У бабуси действительно был чемодан. Но что они все-таки пытаются сделать?
- Головоломка, - наконец сказал я. - Пошутила бабуся.
- Ну да, - сказал Иван. - Очень нужно ей шутить на рубль с лишним, да еще тащиться на телеграф.
- Внук Колька ходил на телеграф. Ясно.
- Ему тоже больше делать нечего, как развлекать тебя ребусами. Нет. Тут что-то есть. Подумать надо.
- А как же с попаданием поезда в другую реальность? - сурово спросил Степан Матвеевич. - Так все и оставим?
- Я вот что думаю... - начал Иван.
- Артем, - дверца приоткрылась, и в просвете показалось извиняющееся лицо Инги. - Артем, станция. - Она смешно сморщила носик. - Зинаида Павловна говорила...
- А-а... Помню, помню. Сейчас. Иду.
- Конечно. Надо прогуляться, - согласился Иван.
- Ты все понял, Артем?
- Все, Инга. Не волнуйся. Сделаю все, что в моих силах и еще чуть сверх того.
За окнами поползли какие-то станционные постройки, хотя поезд еще и не замедлял ход. Надо было взять деньги из пиджака.
На боковом столике в нашем купе прямо ногами на застеленной газетой столешнице стоял ребенок. Его держал за трусики взмыленный папаша. Матрас был закинут на багажную полку, а спальная поднята, верхняя часть окна открыта. В нее-то и старался просунуть свою головку малыш. А отцу, кажется, уже было все равно. Рука ребенка взмахивала воображаемой саблей. Малышу было хоть и жарко, но очень интересно, и в его головку, кудрявую и светлую, приходили всякие разные мысли.
- Хочу мороженого!
- Мама купит у дяди, Стасик.
Я потянулся за пиджаком.
- Мы не мешаем вам?
- Нет, нет. Я все равно выхожу на станции.
Кроме нас, в купе находился только Валерий Михайлович. Он лежал на своей полке с влажной от пота тряпкой на лбу. Семен, Тося и Зинаида Павловна уже, наверное, пробивались к выходу.
- Хочу самолет! - потребовал мальчик.
- Мама купит у дяди, - обреченно пообещал отец.
- Хочу Черное море!
- Мама купит у дяди, Стасик.
- Хочу сестренку Вальку!
- Мама купит у дяди...
- Хочу...
Поезд остановился, и я ступил на перрон станции Балюбино. Вправо и влево тянулись торговые ряды. И продавали здесь только детское приданое. Ясно. Меня словно ждали. Не знаю, что делали другие пассажиры, не до этого мне было, а я шел вдоль прилавков, и пачка чего-то разноцветного росла с каждым моим шагом.