Страница 11 из 19
– Да, порой они ведут к несчастным случаям, – повторил он вслед за ней. – Кому это знать, как не мне. С другой стороны, несчастные случаи порой бывают весьма кстати. Скажу больше, хотя вам, Эдит, жизнь все еще кажется весьма приятной, другие могут думать иначе.
– Только не вы, кузен Джордж, с вашим положением в обществе и богатством.
– Я уже немолод, Эдит, и потому знаю, что положение и богатство, которые вы оцениваете столь высоко, не всегда означают счастье, и даже удовлетворенность. В конце концов, кто я такой? Богатый пэр, при имени которого немолодые женщины и священнослужители, сами не зная почему, обращают свой взор к небу, и которого боятся мужчины, а все потому, что я привык говорить резкости – иными словами, один из толпы богатых пэров, только и всего. Что до моей личной жизни, то мне все неинтересно. Я, как тот римский император, не могу найти себе новое увлечение. Даже скачки и высокие ставки наводят на меня скуку. Дома же – вы сами знаете, как обстоят дела. Скажем так, я не первый мужчина, который, купив корову, обнаружил, что у нее есть рога и она не только бодается, но и громко мычит.
Эдит улыбнулась: ей понравилось его сравнение.
– Как вы знаете, такова моя единственная надежда, – продолжил он почти безучастно, – а если нет, вы уже достаточно взрослая и имеете мозги, чтобы понять. Я хотел иметь сыновей от спокойной, надежной родительницы, сыновей, которые бы нашли достойное применение всем этим богатствам и титулам, чего я сам уже никогда не сделаю, ибо слишком поздно. Мужчин, которые бы несли дальше достойное имя и совершали достойные дела, а не как я когда-то, прожигали зря свою молодость в погоне за удовольствиями, или тем, что я принимал за удовольствия; чтобы они не растрачивали свои лучшие годы на безделье и пустые увлечения, которые никуда не ведут, не стремились к ненужному обогащению, чтобы не провести свою старость в сожалениях и тревогах. Я хотел сыновей. Это была моя единственная мечта, но… – он помахал в воздухе рукой, – где они, мои сыновья?
Эдит знала: в том, что касается его интересов, лорд Дэвен – человек твердый, даже жестокий, в том смысле, в каком обычно понимают это слово, как например его понимала миссис Уллершоу. Например, он любил отпускать язвительные шутки по поводу смертной природы человека и других устоявшихся идей и открыто насмехался над любой формой религии. И все же в этот момент было в его настроении нечто жалкое, даже трагичное, что даже ее сердце, хотя оно и не отличалось мягкостью, заныло, сочувствуя ему.
Эдит прекрасно видела: его холодная, основанная на расчете, система жизни окончательно сломалась, он был крайне несчастен, а если честно, то потерпел полное фиаско. И хотя, как он частенько утверждал, за внешним, видимым миром, частью которого являются наше тело и мозг, ничего нет, это ничто было для него, человека сильного, невыносимо. Над ним одержала победу некая тень, и, по крайней мере, эффект этой тени был очень даже реальным и ощутимым, – то, что некоторые люди называют судьбой, а другие Дланью Господней.
Эта идея тревожила Эдит, она была ей столь же неприятна, как неприятны болезнь и мысль о смерти. Поэтому, следуя своей натуре, она всячески избегала ее, для чего задала первый же вопрос, какой пришел ей в голову.
– Как там сегодня Табита?
Моментально весь пафос, все остатки достоинства, которые в нем были, покинули лорда Дэвена, а его губы скривились в презрительной усмешке.
– Спасибо, эта благородная и возвышенная хаусфрау чувствует себя хорошо. Нанеся свой утренний визит на кухню, она отчитала кухарку за экстравагантность, отчего та, с прискорбием сообщаю вам, заявила, что уходит, и теперь хозяйка дома, сидя в домашнем платье, читает священную немецкую книгу о предопределении, из которой она была так добра перевести мне некоторые абзацы, которые, на ее взгляд, непосредственно касались моей бездуховности. Но я пригласил вас, Эдит, вовсе не за тем, чтобы обсуждать мою супругу и ее гротескные взгляды. Как я понимаю, вернулся Руперт Уллершоу?
Эдит кивнула.
– Расскажите мне о нем. Каков он?
– Высокий, сильный, по-своему красивый, если бы не довольно неопрятная стрижка и морщины на лбу, отчего кажется, будто он вот уже десять лет пытается придумать акростих. Выглядит старше своих лет, неуклюж в манерах и не слишком боек на язык.
– Отличный портрет, – одобрительно произнес лорд, – портрет того, что снаружи. А теперь о том, что внутри.
Эдит потерла лоб, что делала всегда, когда что-то обдумывала.
– А вот это уже трудно, – ответила она, – ибо, как описать то, чего не понимаешь? Но я попытаюсь сделать кое-какие предположения. Мне кажется… мне кажется, он из тех людей, которых вы только что описывали, говоря о сыновьях, если бы те у вас были.
Лорд Дэвен вздрогнул, как будто что-то укололо его.
– Простите меня, – поспешила добавить Эдит, – я хотела сказать, что ему свойственно упорство, сознательность, религиозность и все прочие положительные качества. Нет, вы в это поверите? Прошлой ночью, уже после того, как Руперт отправился спать, он все же спустился вниз в старом плаще и, открыв большую, перевязанную веревкой коробку, достал из нее Библию. Услышав шум, я подумала, что вероятно это захворал кто-то из слуг, и тоже спустилась вниз, чтобы проверить, в чем дело. Так вот, в половине третьего ночи я встретила его на лестнице в этом наряде. Представляю, как странно мы оба, должно быть, смотрелись! Я спросила у него, почему среди ночи ему понадобилось рыться в багаже. На что он совершенно спокойно ответил, что по ошибке положил Библию в сундук, который был в его купе, и поскольку не хотел в столь поздний час беспокоить меня, чтобы попросить одолжить ему Библию, был вынужден спуститься вниз и найти ее среди прочих вещей. С этими словами он показал мне большую, истрепанную книгу, которую, по его словам, он собственноручно вставил в новый переплет из оленьей кожи. После чего со всей серьезностью добавил, что привык на сон грядущий читать отрывок из Писания – так он выразился. Мол, за все эти годы он ни разу не изменил этой своей привычке и не намерен делать это сейчас. На что я ответила ему, что это то, что называют истинной верой, и мы расстались. Я не стала говорить ему, что ужасно рада, что он не стал стучать мне в дверь и просить одолжить ему Библию, ибо, честное слово, не знаю даже, где бы я ее для него нашла.
Лорд Дэвен от души расхохотался ее рассказу, ибо живое ее описание пробудило в нем чувство юмора.
– Вот кому следовало жениться на Табите, – заметил он. – Как говорится, два сапога – пара. Думаю, они прекрасно бы ужились, как… – он осекся, а потом добавил: – Судя по вашему описанию, весьма странный тип, хотя в молодости я бы не назвал его образцом добродетели. В общем, то ли благодаря Библии, то ли вопреки ей, но мастер Руперт весьма преуспел. Перед ним открыта неплохая карьера, в этом даже не приходится сомневаться, и, по всей вероятности, – тут лорд вздохнул, – прочие вещи, ибо бесконечно без сна не проживешь.
Эдит вновь кивнула, однако ничего не сказала, зная, что за этими словами наверняка последуют другие.
– Скажите, наш «военный святой» часом не женат? – спросил лорд.
– О, нет! Конечно же, нет!
– И не помолвлен?
– Насколько мне известно, тоже нет. Я бы предположила, что он вот уже много лет даже словом не перемолвился с женщиной. Мне кажется, будто он…
– Такой невинный, вы хотите сказать? Что ж, оно даже к лучшему. Мой совет вам, Эдит: выходите за него замуж.
Эдит сделала комичное лицо и ответила:
– Это как-то слишком внезапно. Или как там говорят в таких случаях? Но могу я спросить, почему?
– По двум причинам. Во-первых, потому что это в ваших же собственных интересах, а, во-вторых, что гораздо важнее, – таково мое желание.
– Дайте подумать, – сказала Эдит. – Кем мы с вами приходимся друг другу? Если не ошибаюсь, я ваша троюродная племянница?
– Именно так, но более того, мы друзья, – медленно ответил лорд Дэвен с явным нажимом.