Страница 5 из 11
Гауф иногда пытается убежать от этого мира, рисуя идиллические картины как прошлого (двор Гарун аль-Рашида в «Приключениях Саида»), так и современности («Шпессартская харчевня»). Но картины эти не настолько убедительны, как повара и базарные торговки, издевающиеся над уродством карлика («Карлик Нос»), или старушка, которая созывает на пир кошек и злобно хохочет над мальчиком, желающим отведать предназначенной для них похлебки («Маленький Мук»).
Герои Гауфа всегда надеются только на себя, хотя в его сказках и подчеркивается непрочность всего земного. К церкви писатель относится, по-видимому, прохладно: в сказках встречаются и положительные («Рассказ о гульдене с изображением оленя»), и отрицательные («Рассказ об отрубленной руке») образы священников.
Автора интересует то, что выходит за рамки повседневной жизни, то, что существует рядом с людьми и не замечается ими. Гауфа привлекает все тайное, волшебное.
Возможно, поэтому столь большое внимание уделяет он колдовству («О корабле привидений», «Карлик Нос», «Калиф-аист», «Холодное сердце», «Маленький Мук», «Стинфольская пещера», «Приключения Саида», «Сказка о мнимом принце»). Причем, наряду со злыми колдунами у него действуют и добрые (!).
Так, в «Рассказе о корабле привидений» старец Мулей с помощью заклинаний расколдовывает жутких призраков, и они умирают. В «Холодном сердце» добрый лесной дух Стеклянный Человечек выполняет два желания героя, несмотря на то что считает их вздорными. А делает он это потому, что Петер Мунк верно произносит заклинание, к тому же он родился в воскресенье с одиннадцати до двух часов пополудни, а значит, имеет право на три желания. В этой же сказке крест используется в качестве талисмана. Причем, в сказках Гауфа колдовство всегда действенно, спасти от него может только другое колдовство, найденное заклинание, магическое слово, волшебная травка и т. п.
Самое запоминающееся в сказках Гауфа – детальное описание ужасов, страшные сцены. Здесь и таинственный незнакомец в красном плаще; рука, отрубленная на плахе; отрезанная голова прекрасной девушки («Рассказ об отрубленной руке»); человеческие головы, которые колдунья вытаскивает из корзины вместо кочанов капусты («Карлик Нос»); сердца, которые бьются в специальных сосудах («Холодное сердце»); и многое другое.
Гауф писал свои сказки не ради изображения этих ужасов. Целью его произведений было, чтобы читатели, погрузившись в мир сказки, поднялись над повседневностью, увидели свою ограниченность, то, что мир, который так привычен, на самом деле полон таинственности.
Вполне очевиден смысл «Холодного сердца». «Лучше довольствоваться малым, чем обладать сокровищами и иметь холодное сердце!» – говорит Петер Мунк в конце сказки. Эта сказка, наверное, самая яркая из всего написанного Гауфом. Петер Мунк заключает договор со страшным Голландцем-Михелем, символизирующим в сказке нечистую силу, – он отдает ему свое живое сердце и получает взамен богатство, но сердце в его груди становится каменным. Петер делается жестоким, бессердечным ко всем, даже к родной матери. Под конец он убивает жену за то, что она подала нищему старику немного хлеба и вина. Но после этого с помощью Стеклянного Человечка он получает свое сердце обратно, раскаивается в содеянном, и его жена возвращается к нему живой и невредимой. Никакого религиозного смысла автор в произведение не вкладывает. Он сводит все к нравоучению. «Петер, ты был великим грешником. Деньги и безделье довели тебя до того, что сердце твое обратилось в камень и не знало больше ни радости, ни горя, ни раскаяния, ни милосердия». Как будто бы не было ни Голландца-Михеля, ни проданного сердца!
При этом Гауф наполняет эту историю таким леденящим ужасом, что ни о какой близости христианству и говорить не приходится. Когда Петер Мунк после убийства жены обвиняет во всем Стеклянного Человечка, мы становимся свидетелями следующей сцены: «Но не успел он это выговорить, как Стеклянный Человечек вырос и раздулся, сделался большим и широким, глаза у него стали величиною с тарелки, а рот превратился в раскаленную плавильную печь, из которой вырывалось пламя. Петер упал на колени и задрожал как осиновый лист – не помогло ему и его каменное сердце. Когтями коршуна вцепился лесной дух ему в затылок, перевернул его в воздухе, как ветер кружит сухой лист, и швырнул оземь так, что у него ребра затрещали».
Дети часто боятся сказок Гауфа, причем происходит это, даже если опускать в детских изданиях либо при чтении отдельные подробности или целые сцены. Общее тяжелое впечатление все равно не снимается. Сказки же, которые вызывают у детей страх, неприемлемы для детского чтения. Любопытно, что с последней мыслью был согласен сам Гауф.
Он считал вредными страшные рассказы, писал о том, что нельзя запугивать детей. Заслуживает внимания рассказ студента из «Шпессартской харчевни», которому явно сочувствует автор: «Я был веселым и живым мальчиком, может быть, даже несколько более беспокойным, чем этого хотелось моей кормилице. А она не знала другого средства заставить меня замолчать, как только пугать меня. Она рассказывала мне всякие страшные сказки о ведьмах и о злых духах, которые будто бы бродят по дому; и когда кошка поднимала возню на чердаке, она испуганно шептала мне: “Слышишь, сынок? Вот он опять ходит вверх и вниз по лестнице, – это мертвец! Голову свою он несет под мышкой, а глаза в голове горят как фонари; вместо пальцев у него когти, и если он кого поймает впотьмах, то непременно свернет ему голову”. <…>
Попадая в темную комнату, я зажмуривал глаза, – мне казалось, что сейчас мертвец подкрадется ко мне. Дошло до того, что я не соглашался один и без свечи выйти из комнаты, если снаружи было темно. <…> Но еще долгое время я не мог побороть в себе этот детский страх, а виновата в этом только моя глупая кормилица».
Стоит прислушаться к этому разумному предостережению писателя. Остается только сожалеть, что он сам его не услышал.
Э.Т.А. Гофман
Мир произведений Эрнста Теодора Амадея Гофмана (1776–1822) – страшный мир, лишенный радости и счастья, враждебный по отношению к человеку, мир больного, изломанного сознания, мир тьмы и хаоса, в котором нет Бога. Этот мир населен фантомами и призраками, в изображении которых Гофман, наверное, не знает себе равных в мировой литературе[7].
Друг писателя Юлиус Хитциг вспоминал: «Черта он поминал кстати и некстати, многое… в его произведениях проясняется благодаря такой вере. Его вечно преследовало предчувствие тайных ужасов, которые могут ворваться в его жизнь; двойников, всевозможных жутких призраков он в самом деле видел перед собою, описывая их». Известно, что часто Гофман по ночам, во время написания своих произведений, будил жену, чтобы ему не было так страшно. Свидетельство вполне красноречивое.
В сказках Гофмана размыта граница реальности. Обычное течение жизни может быть легко прервано из-за столкновения с миром таинственного. Любая, даже самая ничтожная, вещь может ввергнуть человека в череду загадочных приключений: рассыпанная корзина с яблоками («Золотой горшок»), выдернутая из земли спелая морковка («Королевская невеста»), купленная в магазине коробка с игрушками («Повелитель блох»).
Главные герои сказок Гофмана – это, как правило, люди необычные, странные, все они мечтатели, не понятые окружающими и чуждые действительности. В них есть тяга к чему-то чудесному, к тому, что выходит за пределы нормального мира, за рамки человеческого сознания. Поэтому их и ожидает встреча с неким другим, неземным миром. Но и потусторонний мир не является у писателя царством света и добра. В нем происходит постоянное сражение добрых и злых сил, в которое оказываются вовлечены и герои его сказок.
Причем добрые силы у Гофмана очень своеобразны. В «Золотом горшке», например, их представляет могущественный маг Саламандр, вынужденный прозябать среди людей под личиной архивариуса Линдгорста. В лучшем случае, у Гофмана добро эфемерно и почти беззащитно («Чудесное дитя»), в худшем – вообще не представлено («Песочный человек»).
7
Здесь рассматриваются как сказки Гофмана («Щелкунчик и Мышиный Король», «Чудесное дитя»), так и новеллы, в которых присутствует множество сказочных, волшебных элементов («Золотой горшок», «Королевская невеста» и др.). Последние по какому-то недоразумению причисляют к детской литературе и печатают иногда в сборниках для детей.