Темные тропы

– Уговорила, – тихо проворчал он.

Петухов оказался дома, и это обстоятельство вернуло Скогобогатова к действительности. Он говорил бодрым, почти трезвым голосом, обещал появиться через час, но его приятель сообщил, что убегает на всю ночь, и, если Антон желает его застать, он должен выйти немедленно.

– Давай скорее, я сейчас в «Посейдон», а потом мы к телкам едем! Опаздываю, – кричал в трубку Петухов. – Успеем выпить по стопарику. А хочешь, поедем со мной. Попрошу свою, она тебе подружку выпишет.

Обещание выписать подружку смирило Скоробогатова с необходимостью уйти немедленно, так и не попробовав хозяйкиного тела. Он подошел к столу, положил в пакет непочатую бутылку водки, небрежно бросил туда же горсть шоколадок, и кивнул на остальное.

– Ладно, угощайся. Может, еще свидимся.

– Свидимся, свидимся, – поддакнула Валентина, раскрывая дверь. – Обязательно свидимся. Только я завтра уезжаю на курорт, к морю. Так что через месяц приходи.

Чувствуя в этом какой-то подвох, Антон пристально посмотрел на хозяйку квартиры, мрачно попрощался с ней и вышел за порог. Едва за ним захлопнулась дверь, Валентина перекрестилась, облегченно вздохнула и вполголоса пробормотала:

– Спасибо тебе, Господи, живой ушел.

Глава 4

Комната отдыха конторы с простенькой и даже какой-то затрапезной табличкой «Частное охранное предприятие» и со странной то ли аббревиатурой, то ли названием «АНЕПОУ» когда-то была обставлена с претензией на роскошь, но не солидную, а общедоступную, поскольку народ здесь работал неприхотливый и особенной аккуратностью не отличался. Уже через год магазинный лоск с мебели сошел, мягкие диваны и кресла потеряли округлые формы, засалились, и обивка так провоняла табачным дымом, что даже летом при открытых окнах здесь ощущался стойкий запах давно не мытой пепельницы.

Александр Николаевич Синеев – сорокапятилетний заместитель начальника охраны банка «Золотой рассвет», полулежал в кресле, невнимательно листал туристический буклет с экзотическими видами и прикидывал, во что ему обойдется отправить жену с двумя дочерьми в Грецию на эти самые пляжи, которые так заманчиво выглядели на фотографиях, но при ближайшем рассмотрении теряли большую часть своей привлекательности. В своем спортивном прошлом он бывал там, но в воспоминаниях остались только тренировки, неинтересные автобусные экскурсии и непривычная для северянина жара.

Синеев включил телевизор и, продолжая в уме высчитывать разницу между четырех и пятизвездочной гостиницами, какое-то время смотрел на экран. За этим занятием его и застал Сергей Мокроусов, тридцатилетний мешковатый охранник, который вошел в комнату, хрипло поздоровался и тяжело повалился на соседний диван. Вид Мокроусова достаточно красноречиво говорил о том, как он провел вчерашний вечер, плавно перешедший в сегодняшнее утро. От Мокроусова на метр разило перегаром пополам с фруктовой жвачкой. Он часто морщился от постреливания в голове и от него же вполголоса поругивался.

– Выпей пивка, – швырнув буклет на стол, посоветовал Синеев. – Через пятнадцать минут уходим.

– Уже выпил, – сквозь зубы ответил Мокроусов, но встал и подошел к холодильнику. Он открыл его, достал оттуда банку пива, затем, подумав, поставил на место и взял начатую бутылку водки.

Через пятнадцать минут Мокроусов вышел из конторы вполне поправившимся и даже веселым – несколько глотков «Столичной» вернули ему природное жизнелюбие. Глаза у Мокроусова сделались водянисто-пьяными, как всегда, он принялся хохмить и подковыривать своих сослуживцев.

На задание они поехали втроем. За рулем вишневого «вольво» с тонированными стеклами сидел выписанный заказчиком откуда-то с периферии молодой, атлетически сложенный Женя Ломов по кличке Лом, которого никто из группы до вчерашнего вечера не знал. Правда, заказчик сообщил Синееву, что приезжий «охотник» хорошо ориентируется на московских улицах, отличается удивительным и даже патологическим спокойствием, но только, когда ему не угрожает никакая опасность. Рядом с оплывшим Синеевым и жирным Мокроусовым Ломов выглядел статным юношей, но тот же заказчик предупредил, что он обладает неимоверной силой и столь же удивительной ловкостью.

Синееву варяг ужасно не понравился, правда, объяснить себе чем и почему он не мог. Зато Мокроусов сразу после знакомства полез дружить с Ломовым и даже уговорил его выпить, но, как он ни старался, кроме отчества, так ничего и не выведал.

– Ну что, Лом, обломилось тебе вчера? – каламбурил Мокроусов, имея в виду минувший вечер, когда они вдвоем «сняли» двух хорошеньких девочек в ста метрах от конторы, а затем, загрузившись спиртным, привели их сюда же пить водку.

– Нет, – простодушно ответил Ломов. – Домой отправил. А тебе, я смотрю, обломилось.

– Я, Лом, если уж за что берусь, раскручиваю на всю катушку, – рассмеялся Мокроусов.

– Я вижу, – не оборачиваясь, усмехнулся Ломов. – Глаза – хоть прикуривай.

Они доехали до Товарищеского переулка, Ломов повернул налево и, проехав еще метров двести, поставил «вольво» за удачно подвернувшийся микроавтобус, из-за которого хорошо просматривался весь переулок и двери подъезда. Затем Ломов закрыл все четыре окна и посмотрел на часы. Стрелки показывали без четверти девять – время, когда на улицах города больше всего спешащих на работу служащих. Но в переулке людей было мало, поэтому они не боялись пропустить Лену. Впрочем, все трое были уверены, что она подъедет на машине к самым дверям.

– Ну давай, Серега, рассказывай, – обратился Синеев к Мокроусову. – Сидеть нам долго. Раньше-то она вряд ли придет.

– Ладно, – заранее готовый к подобной просьбе, милостиво согласился Мокроусов. – Надо было водку с собой забрать. Ну хрен с ней, слушайте. Я тогда служил в Жуковском, оперативником. Как-то нам позвонили, сказали, что в соседней деревне ночью ограбили продуктовый магазин. Приезжаем мы на место. Сами знаете, деревенский магазинчик – дрянь – дощатая собачья будка, посильнее пни ногой – развалится. Ребята обрезали сигнализацию и вскрыли его обычной фомкой. Продукты почти все на месте. Так, взяли несколько банок консервов и пару батонов колбасы – на закуску. Зато вынесли двадцать шесть ящиков портвейна «Розовый», который давно уже в этот район не завозили. Оказалось, это заначка заведующей, для своих придерживала – на свадьбы и прочие наши народные гулянья.

– Помню я этот портвейн. Пузырь выпьешь – как ломом по башке получил. – Синеев посмотрел на Ломова и рассмеялся. – Память начисто отшибал. Потом ходишь полдня, не можешь вспомнить, с кем пил и как тебя зовут.

– Вот-вот, – продолжил Мокроусов. – Увозили они это пойло на легковом уазике, поэтому все и не вошло. Оставили полтора ящика. Мы, как положено, составили протокол, вписали туда двадцать семь с половиной ящиков, а остаток забрали с собой. А через пару дней, в субботу, мы всей командой, впятером, поехали на шашлыки. Там, в лесу, озерцо такое, класс! Я туда часто по утрам на рыбалку ходил. Ротаны – с ладонь, а бывало, и карась попадался. Ну, значит, набрали мы с собой хорошей свинины, закусочки и захватили эти тридцать бутылок портвейна. В общем, все как полагается. Помню, погода тогда была хорошая и шашлык получился – ни в одном ресторане такого не увидишь. Грамотно сделали, не торопились.

И вот банкет в самом разгаре, половину конфискованного портвейна уже оприходовали, а на соседней поляне за деревьями еще одна компания выходные празднует. И, как это бывает, слово за слово, начали друг к другу в гости ходить. Потом компании перемешались: они у нас шашлычку попробовали, мы у них – и вместе вмазали.

Ребята попались нормальные, я с одним даже успел закорешиться, и тут Санька Мелешин, мой начальник, толкает меня в бок. «Серега, – тихо говорит он мне, – а ребята-то эти пьют то же самое». «Да, – отвечаю я, – сам вижу. Портвейн „Розовый“. В прошлом году снят с производства».

Я к тому времени соображал уже на троечку, но понял, куда Санька клонит. «Его же, – говорит Мелешин, – полгода как в магазины не завозили». «Да, – отвечаю я, – не завозили и уже никогда не завезут. Значит, он из тех двадцати шести ящиков». А Мелешин меня поправляет: «Двадцати семи с половиной».