Страница 15 из 21
Пушкин верно понял, что именно так тогда дела делались, но подробности насчет отравления были недостоверны: записки Брюса считаются едва ли не подделкой конца XVIII века. Как видим, даже Пушкин, жадно вылавливающий каждую деталь тайной истории Петра, не смог прийти к истине.
Через несколько лет этими же сюжетами занялся историк Н. Г. Устрялов – человек весьма благополучный и верноподданный, но притом усердный, дотошный исследователь. Пока царствовал Николай I, Устрялов издавал, по сути, не историю Петра, а документальный панегирик прапрадеду своего императора. В 1846 году историк приступил к розыскам в Петербургском архиве:
Меня особенно интересовала мысль, нет ли в архиве бумаг о царевиче Алексее; по описям они не значились. Я уж думал, не уничтожены ли [они] при Петре II, как вообще говорили. Спросил Поленова (начальника архива. – Н. Э.), нет ли дела о царевиче? Он сказал: «Дело есть в секретном отделении, но дать его не может без особого дозволения канцлера». Я просил его доложить. Вскоре Поленов объявил мне, что граф Нессельроде, тогдашний канцлер, желает со мною лично познакомиться. На другой день я отправился к графу. Он принял меня в кабинете, посадил подле себя на диване и долго разговаривал по-русски чисто, правильно, только с немецким акцентом. Он объявил в заключение готовность содействовать мне во всем. После того в следующий день дело о царевиче было принесено в нескольких картонах из секретного отделения и положено на стол в той комнате, где я обыкновенно занимался. Было оно в моих руках три месяца, с 3 июня 1846 года. Все бумаги сохранились, как видно из реестра, приложенного еще при Петре I графом Толстым. Оно хранилось долго в крепости, в кованом сундуке за царскими печатями, которые свидетельствовались ежегодно. Я переписал из него все любопытное, часто оставаясь в департаменте один, когда уходили домой директор со всеми чиновниками. ‹…› Я догадывался, что в деле собрано не все, что касалось царевича…[109]
Однако к делам тайной экспедиции Устрялов не был допущен министром юстиции В. Н. Паниным на том основании, что «дела упраздненных тайных экспедиций преданы вечному забвению, а по случаю разбора их в 1836 году последовало вновь высочайшее повеление, коим строжайше подтверждалось хранить те дела в тайне и никому не сообщать»[110].
Когда же работа Устрялова о Петре I была закончена, правительство не торопилось разрешать издание этого вполне лояльного труда, и, конечно, дело Алексея играло тут известную роль. Когда Устрялов представил рукопись первого тома своей истории Николаю I, он получил ответ министра народного просвещения Ширинского-Шихматова (от 13 февраля 1850 г.), где сообщалось, что граф Блудов доложил о рукописи царю и общее впечатление «наверху» благоприятное. Тем не менее автору предлагалось «не спешить изданием в свет первого или первых томов сей истории, которые могут и должны быть еще дополнены и исправлены; особливо же для того, чтоб иметь время и возможность, с одной стороны, воспользоваться еще некоторыми для истории Петра Великого источниками, из коих иные, вероятно, остались Вам неизвестны или не вполне известны; с другой же, лучше окончательно обработать даже и готовые уже части сочинения, и наиболее те, которые относятся не к одной какой-либо эпохе, а к общему, так сказать, свойству века и действий первого из наших императоров»[111].
Прошло еще четыре года. Устрялов исправлял первый том и заканчивал следующие. Наконец он решился снова попросить власти о публикации.
9 ноября 1854 года другой министр народного просвещения, А. С. Норов, отвечал историку:
Так же как и тогда, граф Блудов находит и теперь, что это сочинение достойно быть украшено посвящением имени государя императора; но что для усовершенствования самого труда, столь важного и замечательного во многих отношениях, и чтоб Вы имели время и возможность, с одной стороны, воспользоваться некоторыми для истории Петра Великого источниками, из коих иные, вероятно, были Вам неизвестны или не вполне известны, а с тем вместе и лучше окончательно обработать даже готовые части этого сочинения… должно бы, кажется, не спешить изданием в свет первого или первых томов сей истории. Они могут и должны быть еще дополнены и исправлены, как, по мнению графа Блудова, Вы, конечно, сами почувствуете необходимость этого при продолжении и по мере успехов работы Вашей.
Его Императорскому Величеству благоугодно было удостоить и ныне, так же как в 1850 году, все эти замечания и мысли графа Блудова своего высочайшего одобрения[112].
Лишь после смерти Николая I Устрялову было разрешено печатать в типографии II отделения «Историю царствования Петра Великого» (каждый том большим по тем временам тиражом – 3000 экземпляров); в марте 1859 года Александру II по всеподданнейшему докладу Блудова «благоугодно было всемилостивейше соизволить на напечатание шестого тома»[113], посвященного делу Алексея. Время ушло вперед: уже давно появилось словечко «устряловщина», символ искажения и умолчания истории, и если даже сам Устрялов выпускал «опасный» том, это говорило о духе эпохи.
Герцен не обошел вниманием новое издание и в одной из своих статей заметил: «Золотые времена Петровской Руси миновали. Сам Устрялов наложил тяжелую руку на некогда боготворимого преобразователя» (Г. XIV. 349).
Перед выходом своей книги Устрялов отправился к профессору К. И. Арсеньеву, прежде читавшему русскую историю наследнику, чтобы «узнать у него наверное, как умер царевич». «Я рассказал ему, – вспоминал потом Устрялов, – все, как у меня написано. Т. е. что царевич умер в каземате от апоплексического удара. ‹…› Арсеньев мне возразил: „Нет, не так! Когда я читал историю цесаревичу, потребовали из государственного архива документы о смерти царевича Алексея. Управляющий архивом Поленов принес бумагу, из которой видно, что царевич 26 июня (1718) в 8 часов утра был пытан в Трубецком раскате, а в 8 часов вечера колокол возвестил о его кончине“»[114].
Это была запись в гарнизонной книге Санкт-Петербургской крепости: последовательность событий кажется достаточно ясной – царевича пытали утром его последнего дня (после приговора), и он от того скончался.
Казалось, все выяснилось. Один из рецензентов Устрялова восклицал, что «отныне процесс царевича поступил уже в последнюю инстанцию – на суд потомства». Однако именно в 1858 году, когда Устрялов закончил свой труд и отдал его в типографию, появился странный документ о той же истории, и вокруг него начались любопытные споры и разговоры.
Весной 1858 года, как известно, вышла четвертая книга «Полярной звезды». На странице 279 помещался заголовок: «Убиение царевича Алексея Петровича – Письмо Александра Румянцева к Титову Дмитрию Ивановичу».
В конце письма находилось примечание, очевидно сделанное Герценом и Огаревым: «Мы оставили правописание нам присланного списка». Под письмом дата: июля 27 дня 1718 г., из С.-Петербурга. То есть ровно через месяц после смерти царевича. Вот как начинается документ:
Се паки не обинуясь, веление ваше исполняю и пишу сие, его же не поведал бы, ни во что вменяя всяческие блага, и отцу моему, мне жизнь даровавшему, понеже бо чту вас, яко величайшего моего благотворца. ‹…› А как я человек живый, имеющ сердце и душу, то всего того повек не забуду, и благодарствовать вам, аще силы дозволят, потщуся. От искренности сердца возглаголю, что как прочитал я послание ваше да узнал, каких вестей требуете от меня, то страх и трепет объял мя, и на душу мою налегли тяжкие помышления…
109
Устрялов Н. Воспоминания о моей жизни // Древняя и новая Россия. 1880, август. С. 635 (далее: Устрялов Н. Воспоминания…).
110
ПД. Ф. 14 (Н. Г. Устрялова). № 80. Письмо В. Н. Панина к Н. Г. Устрялову от 10 июля 1847 г.
111
ЦГАДА. Ф. 1274. Оп. 1. № 685. Л. 2.
112
ЦГАДА. Ф. 1274. Оп. 1. № 685. Л. 3 (ср.: Устрялов Н. Воспоминания… С. 667–671).
113
ЦГАДА. Ф. 1274. Оп. 1. № 685. Л. 3–4.
114
Устрялов Н. Воспоминания… С. 680.