Любви вопреки

– Да. Сложных фраз тут нет, а ты, если не веришь, сходи за очками и прочитай сама.

– Ладно, схожу, – кивнула Джейн и, быстро сбегав за очками, взяла со стола брата документ и погрузилась в чтение.

– Джейн, прошу тебя, ты ведешь себя…

Насупленный взгляд нотариуса не испугал сестру.

– Не учи меня жить, Рэндольф, на себя посмотри!

– Ваша светлость, я должен просить у вас прощения за мою сестру. Я…

– Не надо извиняться, Уилкинсон. Если не хотите, чтобы вам воткнули перочинный нож между лопаток.

– Что?

– Мисс Уилкинсон, кажется, хочет убить вас, – пояснил Маркус, кивнув в сторону Джейн. – Я бы на вашем месте не стал рисковать.

– Теперь вы понимаете, почему я хочу жить в доме старой девы, ваша светлость? – усмехнулась Джейн.

– Джейн, что подумает его светлость?

– Мне безразлично, что он думает, Рэндольф! – Она потрясла зажатым в руке документом. – Тем более что, судя по тому, что здесь написано, от него ничего не зависит. Я… – И тут Джейн наконец осознала, что ее занесло. Она зажала рот рукой и густо покраснела. – Пожалуйста, извините меня, ваша светлость, – произнесла Джейн, и, зло покосившись на брата, добавила: – Мне трудно себя контролировать, когда брат обращается со мной как с ребенком.

– Я вынужден обращаться с тобой как с ребенком, когда ты ведешь себя вот так, Джейн.

Неужели Рэндольфу действительно жить надоело? Кэт всегда считала его напыщенным занудой, но так отвратительно при ней он себя никогда не вел.

У Джейн от гнева расширились зрачки и перехватило дыхание. Сейчас она, похоже, выскажет Рэндольфу все, что о нем думает! Но нет, пронесло: герцог ее опередил.

– Ваша сестра желает убедиться в том, что мы все делаем правильно. Мне вполне понятно ее стремление. Вы выяснили еще что-нибудь относительно процедуры отбора, мисс Уилкинсон?

– Нет, – густо покраснев, ответила Джейн. – Кэт все правильно прочитала. О чем думала Изабелла, предоставив столь важное решение случаю?

– Зачем она вообще затеяла эту историю с домом? – воскликнул Рэндольф. – Безбрачие для женщины – это ненормально. – Одернув жилет, он посмотрел на герцога. – Женщина нуждается в том, чтобы мужчина наставлял ее и воспитывал, верно, ваша светлость?

Джейн издала звук, напоминающий рычание. Какое у нее было при этом лицо, Кэт сказать не могла, потому что гнев красной пеленой застил ее глаза.

– Уилкинсон, – произнес Маркус, – боюсь, что в одной комнате с вами находятся сразу две женщины, готовые порезать ваши кишки на подвязки.

Маркус мерил шагами кабинет. Хорошо, что Нейта и Алекса в замке не было. Он мог бы запросто свернуть шею любому, кто попытался бы с ним сейчас заговорить.

Взгляд Маркуса упал на тяжелую чернильницу на широком столе. Нет, чернильница не подойдет. Слишком много грязи. Может, воспользоваться рыцарскими доспехами, что сторожили глобус? Если пнуть ногой эту гору железа, загрохочет так, что мало не покажется.

И, услышав шум, старый Эммет помчится сюда, чтобы проверить, что случилось. Нет уж, как ни хочется выпустить пар, придется держать себя в руках. Но как же это нелегко! По дороге в эту чертову деревню Маркус думал, что задержится здесь на пару часов, не более, а застрять пришлось на несколько дней. И ради чего? Уилкинсон мог организовать жеребьевку ничуть не хуже, чем он, Маркус.

Маркус сделал еще один круг и остановился перед парадным портретом мужчины в старомодном одеянии. Гофрированный широкий воротник создавал видимость того, что голова мужчины лежит на блюде. Парчовый камзол, нелепо выпирающий гульфик панталон, вышитые чулки и туфли на каблуках с большими черными помпонами выглядели смешно.

Мужчина на портрете был молод: лет на пять или шесть моложе Маркуса, лицо его украшала короткая бородка и усы. Маркусу был хорошо знаком этот типаж: в Лондоне полно юных аристократов, уверенных в том, что все прочие люди живут для того, чтобы доставлять удовольствие им, избранным.

Похоже, художник писал портрет здесь, в этом самом кабинете. Портьеры и ковер были те же, но гораздо ярче, чем в жизни. Наверное, этот наглый тип приходится Маркусу предком.

Он подошел поближе, чтобы прочитать слова, выгравированные на маленькой бронзовой пластине, прикрепленной к раме. И вот что увидел:

«Маркус, третий герцог Харт.

Тот самый негодяй».

В лондонском доме не осталось ни одного портрета злосчастного герцога. От них избавились уже давно, словно рассчитывая таким образом стереть позорное пятно с родословной Хартов. Как бы не так! Маркусу забыть о предке не удалось бы хоть с портретами, хоть без них. Об этом позаботилась его добрая матушка.

Родители Нейта рассказывали, что его отец перед самой своей кончиной распорядился, чтобы сыну дали имя третьего герцога. Зачем? Непонятно. Над ним и так уже тяготело проклятие, передающееся вместе с титулом. Маркус давно решил, что отец его тут ни при чем. Скорее всего имя ему дала мать. Такое у нее своеобразное чувство юмора.

Маркус пристально вглядывался в черты мужчины на портрете. Странно, но с портрета смотрел на него не злодей и не развратник. Вероятно, художник решил польстить заказчику, чтобы тот не скупился, расплачиваясь за работу.

– Вернулся, наконец! А мы, устав ждать, поехали кататься без тебя! – на одном дыхании выпалил Нейт. – Все в порядке? – нахмурившись, спросил он.

Алекс молча смотрел на хозяина замка.

– Возникли непредвиденные осложнения, – сквозь зубы процедил Маркус.

Алекс подошел вплотную к портрету и принялся разглядывать его:

– Маркус, а ты знаешь, что этот тип на портрете – копия ты? – Если бы не волосы на лице и этот дикий наряд…

Черт! Теперь и Маркус заметил поразительное сходство.

Алекс прочитал надпись на бронзовой табличке и присвистнул.

– Так это и есть тот самый предок, в честь которого тебя назвали?

– Да. – Маркусу хотелось бежать из этого проклятого места без оглядки, но из-за Изабеллы Дорринг ему придется торчать тут еще несколько дней. Он подошел к буфету, налил себе большую порцию бренди и выпил. Бренди слегка обжег горло, но вскоре по телу разлилось приятное тепло.

– Кто-нибудь желает присоединиться? – спросил Маркус, подняв графин.

– Я не откажусь, – произнес Алекс и, напоследок окинув предка Маркуса оценивающим взглядом, повернулся к портрету спиной. – Не понимаю, как ты мог позволить этой истории с проклятием так портить себе жизнь!

Мисс Хаттинг тоже говорила нечто подобное. Она при этом смеялась, и ее рыжевато-золотистые волосы сверкали на солнце, зеленые глаза блестели, и кожа у нее такая гладкая и нежная, и светится, как тончайший фарфор…

Нет. Графин дрогнул в руке Маркуса и жалобно звякнул, ударившись о бокал Алекса. Ему не следовало так возбуждаться. Признаться честно, то необычайно радостное волнение, что испытывал Маркус, вспоминая о мисс Хаттинг, было чрезвычайно неуместно в данных обстоятельствах. Ему вообще не следовало бы ничего к ней испытывать. Эта женщина не имела желания выходить замуж.

А он не испытывал желания умирать.

– Полагаю, то, что проклятие существует, доказано историей моей семьи, – заявил Маркус, передавая Алексу бокал с бренди.

– Пять смертей ничего не доказывают. Печальный факт, однако, возможно, простое совпадение. Или, что тоже допустимо, случается то, во что веришь, потому что своим поведением создаешь предпосылки для того, чтобы случилось то, что, как тебе кажется, должно случиться. А ты так не думаешь, Нейт?

– Нет, – хмуро буркнул тот, принимая из рук Маркуса бокал с бренди. – За последние двести лет не было ни одного герцога Харта, который не умер бы скоропостижно до того, как жена родит наследника титула. О случайности говорить не приходится. При этом верить в проклятие необязательно. Помнишь, в Лондоне Маркус рассказывал о том, что его отец не верил в проклятие. Не верил, а все равно умер. – Нейт мрачно смотрел в бокал. – Моя мать потеряла отца и брата из-за этого проклятия. Она заставила меня дать обещание, что я буду опекать Маркуса, насколько это в моих силах.