Страница 25 из 28
Останавливаюсь.
- Фатих Мамедович, может вернетесь в отделение?
- Нет. Саша, ты очень быстро идешь.
Спускаемся по эскалатору. Лицо соседа делается бледным. Беру его под руки и усаживаю на скамейку возле мраморной стены. Охватывает страх за больного и за себя: «Ушел же без разрешения».
Он объясняет:
- Я же говорил в Москве воздух плохой – дышать нечем. Пойдем обратно на улицу. - поднимаемся по эскалатору и вновь выходим на кишащий машинами проспект – его лицо розовеет:
- Мне лучше. Дойду потихонечку - больница рядом. А ты Саша, поезжай.
Понаблюдав некоторое время за медленно идущим нефтяником из солнечного Баку, все же решаю продолжить путешествие…
После посещения «Центрального музея вооруженных сил», в грустном настроении возвращаюсь в отделение. Знамена родов войск, наградные сабли и пистолеты легендарных маршалов, все виды оружия, пушки, танки и самолеты перекрыла маленькая фотография на комсомольском билете с неуплаченными членскими взносами. Перед глазами стоит почти детское лицо детдомовца Александра Матросова, грудью закрывшего амбразуру с извергающим смерть пулеметом. Задумавшись подхожу к своей палате. Вдруг ощутил в груди тревогу: «Дошел ли Фатих Мамедович?». Осторожно открываю дверь - вижу энергично жестикулирующего азербайджанца. Он вновь всем доказывает, как плохо жить в Москве…
1 июля 1971 год.
Татьяна Александровна наконец сообщает:
- Саша, операция тебе назначена на 6 июля. Вызови маму и начнем интенсивно готовиться.
- Хорошо – долгожданное известие почему-то не обрадовало. С одной стороны - можно жить инвалидом с калоприемником, а с другой - полноценная жизнь без цекостомы, но есть риск вернуться в прежнее состояние или даже умереть.
Врач замечает мое сомнение:
- Боишься?
Стыдно за минутную слабость, пытаюсь отшутиться:
- Нет. Видимо за год сроднился с калоприемником, жалко расставаться.
- Не переживай, все детали операции мы продумали до мелочей. Александр Анатольевич и все врачи уверены в благополучном исходе…
Весь вчерашний день и сегодня с самого утра по радио постоянно передается информация о трагической гибели Советских космонавтов – Добровольского, Волкова, Пацаева. Полет космического корабля «Союз-11» закончился катастрофой – за 30 минут до приземления произошла разгерметизация кабины.
В палате больные выдвигают различные версии, вплоть до фантастических: « Американцы прожгли оболочку кабины корабля лазерным лучом».
Реактор газеты просит:
- Товарищи, зачем гадать? Создана правительственная комиссия из специалистов. Закончится расследование и нас известят о причинах катастрофы. – через паузу: - Мне очень бы хотелось пойти на церемонию прощания с космонавтами, но к сожалению, еще не позволяет здоровье.
Информация о церемонии прощания, заинтересовывает. Обращаюсь к нему:
- Георгий Александрович! А это где?
Он понимает мое намерение.
- Центральный дом Советской армии, находится там же где и музей Вооруженных сил. Это здание в форме пятиконечной звезды с колоннами.
- Видел! После обеда успею?
- Да, конечно. Событие резонансное – прощание продлится скорее всего до позднего вечера.
После обеда, переодевшись в кустах сквера спешу по уже известному мне маршруту. Огромное здание с колоннами видно издалека. Подхожу ближе и спокойно встраиваюсь в группу людей с венками. Подходит худощавая средних лет женщина и крикливым голосом, просит:
- Товарищи, кто не из нашей организации, пожалуйста выйдете! Очередь движется быстро, все пройдете!
Поразмыслив: «Действительно, мне спешить некуда, пройду позже». Выхожу и они трогаются к центральному входу. Шагаю вдоль широкой очереди в обратную сторону. Прошел с километр, а конца людскому потоку не видно. Вновь встраиваюсь в очередь – никто не возражает. Стою час, пошел второй, а движения практически никакого. Соседи ведут разговор на различные темы – о космонавтах ни слова. Все устали, некоторые лежат на газоне между тротуаром и дорогой. Сижу на железном заборчике, и наконец «врубился»: «Зря послушался крикливую женщину. Это был мой единственный шанс попасть в зал «Центрального дома Советской армии» и проститься с трагически погибшими героями космоса»…
6 июля 1971 год.
В полудреме прошла короткая летняя ночь. Взбунтовался основной инстинкт – инстинкт самосохранения. Не могу справиться с волнением. Мысленно уговариваю себя: «Десятая операция, пора бы привыкнуть». Не получается.
Нет еще семи – пришла мама. Так как я не нуждаюсь в уходе и лежу в общей палате, мама ночует у новых знакомых – Лепковых.
В моей записной книжке очень много московских адресов благодарных больных, за которыми ухаживала мама. Среди них
Лепков дядя Ваня – деревенского склада пожилой мужичок и его добродушная жена – тетя Шура. Они живут в самом центре Москвы на «Кузнецом Мосту», в однокомнатной квартире цокольного этажа большого дома. Зимой 1970 года, у дяди Вани, произвели ушивание большущей грыжи передней брюшной стенки.
Мама с тех пор переписывается с тетей Шурой. Они безропотно приняли ее на временное проживание. От Лепковых до института по «Сретенке» идти всего полчаса.
Присев рядом, мама берет мою ладонь в свою.
- Сыночек, сегодня у тебя тяжелый день - сам захотел. Если что не так, винить будет некого. – слова роняет как гири.
Успокаиваю, как могу:
- Мам, мне что надо жить с этой кишкой на животе?! Александр Анатольевич берется оперировать, и я этот шанс терять не хочу. Вот увидишь, обязательно буду здоровым.
Она согласно кивает:
- Дай Бог тебе силы, сыночек, а Александру Анатольевичу - удачу!
В палату входит медсестра Нина Сергеевна:
- Феня! Там внизу, Сашу, спрашивает мальчик!
Одновременно переспрашиваем:
- Кто!?
- Не знаю. Сказал: «Я Сашин товарищ».
Мама встает:
- Схожу узнаю. – удивленная выходит из палаты.
Быстро одеваю пижаму и заправляю кровать. Через минуту в мамином белом халате, входит Вовка Мотырев.
«Худощавый, с пронзительными черными глазами мальчик, появился в нашей школе весной 1966 года, когда заканчивали пятый класс и мы быстро подружились.
Вовка - единственный ребенок в семье. Его отец – бригадир монтажников приехал из Харькова в Саранск, строить второй энергоблок «ТЭЦ-2». Для строителей в чистом поле возвели из комфортабельных спец вагончиков поселок. В один из вагончиков и заехала семья Мотыревых. По обоюдному желанию и договоренности с родителями, я несколько раз ночевал с Вовкой в этом вагончике. О его ученой собачке, я уже упоминал. У него еще был маленький аккордеон, всего на две октавы. Я ему с ошибками сыграл своего «Петушка», а он мне показал свое «мастерство» - вальс «Дунайские волны» одной правой рукой. На Вовкином аккордеоне я быстро выучил этот вальс, и даже с басами.
Его мама – маленькая бойкая украинка, легко подавляла своей энергией крупного со спокойным характером, лысеющего мужчину. Зарплата монтажника – высотника более трех сот рублей оседала в руках домохозяйки. Каждое утро он получал от нее некоторую сумму на обед и не более. Однажды при мне он немного подвыпивший принес полную сумку монет (так выдали зарплату). Быстрая украинская брань покрыла все пространство вагончика. Столько упреков мой часто выпивающий отец, получавший не более ста рублей в месяц, не слышал от моей мамы за всю их совместную жизнь.
Дополнительный энергоблок на «ТЭЦ-2» достроили. Вовкин отец выехал на новое строительство в Воронеж и наша двухлетняя дружба прервалась».
В ответственный для меня день Вовка Мотырев здесь - в палате. Волна нежданной радости перекрывает предоперационную нервозность – бросаюсь к нему навстречу.
- Ты как здесь очутился?! – обнимаемся.
Смутившись пристальных взглядов больных, он тихим голосом объясняет: